А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич - Страница 13

Не отвечая на ругань, вытаскиваем с Валеркой носилки, начинаем осторожно перегружать больного. Из толпы, оттолкнув самых активных, выходят двое парней:

– Ребят, чем помочь вам?

Парни здоровые, крепко сбитые. И на вид – порядочные. Спасибо тебе, неведомый покровитель усталых скоропомощников.

– Да, дружище, хватайся здесь! А ты – с того конца.

– Это… – неуверенно говорит парень. – Давай лучше мы тут сами, поздоровее будем. Ты капалку свою придержи, а водила пусть пока заводится.

И то верно. Киваю. С посторонней помощью дело пошло быстрее, мы быстро загружаем больного в салон. Я цепляю флакон с полиглюкином к крючку на перекладине. Офелия, закончив строчить в карте вызова, пристраивается рядом, доставая тонометр. Гляжу на стрелку манометра, пока она меряет давление. Низковато. Больной в сопоре, на происходящее реагирует невнятным бурчанием. Один зрачок у него визуально больше другого.

– Ушиб мозга, – комментирует Михайловна. – Внутричерепная гематома[16]. АД[17] – 60/20. Шок. Замечательно, мать его. Антон, доставай кислород, адреналин с атропином в карман, но пока не набирай.

– Ясно.

– Валера, с мигалкой в «тройку».

– Понял.

– Ребята – вам спасибо большое. Помогли.

– Да ладно, – засмущался один из них, уже вылезая. – Меня самого как-то девчонка с «неотложки» на пляже с того света вытащила, когда тонул. Я теперь… на всю жизнь, короче.

Крупица золота ты, дружище, среди кучи дерьма. Огромной кучи. Над головой взвыла сирена, толпа шарахнулась, когда «ГАЗель» тронулась с места. Валерка для эффекта еще пару раз «крякнул», разгоняя самых непонятливых.

– Дави их к чертовой матери! – неожиданно крикнула Офелия. – Быдло, стадо бешеное… у-у-у, твари! Всех бы вас вот так!

Молча достаю кислородный ингалятор, начинаю протирать маску спиртом. Нет, не то, чтобы я был согласен с Михайловной, но где-то я ее понимаю. Человек, как личность, прекрасен, слов нет, и жизнь его бесценна. Но в толпе нет места личности, толпа – это дикое, необузданное образование, зачастую не имеющее ничего общего с homo sapiens[18]. Это – homo vulgus[19], страшное, мыслящее спинным мозгом существо, и отождествлять его с чем-то разумным ошибочно.

– Валер, дай рацию!

Водитель, не оборачиваясь, протягивает ее через окошко в переборке.

– «Ромашка», ответьте четырнадцатой!

– Какая бригада отзванивается?

– Один-четыре!! – ору я, перекрикивая сирену.

– Отвечаем, один – четыре.

– У нас тяжелый больной, позвоните в приемное третьей больницы, чтобы встречали.

– Кто нужен?

– Здесь ЧМТ[20] и переломы голени. ЧМТ с ушибом головного мозга.

– Все ясно, сейчас позвоню.

Офелия, не снимая фонендоскопа, одобрительно кивает.

Мы с воем несемся по улице. Я удерживаю одной рукой кислородную маску на лице больного, другой – его самого, чтобы на очередном повороте он не улетел в проем между носилками. Смешно – в американском кино про очередных суперменов из «911» у них носилки были оборудованы фиксационными ремнями, не дающими больному сползти. Для наших носилок такие ремни почему-то не предусмотрены. Предполагается, вероятно, что на наших больных не действуют законы инерции. Михайловна держит руку на шее пострадавшего, ловя слабый пульс на сонной артерии.

– Как он? – ору сквозь грохот машины и размещенного в ней инвентаря.

– Жив! – кричит в отчет врач. – Тяжелый! Господи, дай довезти только!

Довозим. У приемного травматологического корпуса «тройки» нас встречают родственники пострадавшего – видимо, «шоки» им сообщили, куда его повезли. Громче всех кричит крупногабаритная дама, вероятно – жена нашего пациента. С ней еще несколько мужчин, преимущественно кавказских кровей.

Насколько можно быстро, мы перекладываем больного на каталку. В приемном нас уже ждет нейрохирург с травматологом и четверо солдат. Солдатики здесь работают «лифтом», поскольку настоящий грузовой лифт на ремонте. Рядом с больницей находится воинская часть, и с ней есть договоренность – на время ремонта больных наверх таскают проходящие срочную службу пацаны. Не думаю, правда, что кто-то спрашивал их мнения.

– Как он, а? – теребит меня дородная дама, в норковой шубе и обшитом блестящими побрякушками шарфе. – Жив? Или нэт? Умэр, да? Умэр?

– Да никто не умер, – отмахиваюсь я. – Жив. Все вопросы к специалисту.

Мотаю головой в сторону нейрохирурга, склонившегося над больным и что-то спрашивающего у Офелии. Дама оставляет меня в покое и устремляется к ним.

Пристроившись в уголке, собираю ингалятор. Шины уехали вместе с больным в отделение, выпрашивать их сейчас бесполезно. Придется заезжать потом, если будет вызов рядом. Бардак, все-таки. За них я несу ответственность. Но никого это не колышет.

Выхожу на крыльцо. Валерка, пристроившись у капота, хрустит сухариками.

– Ну, как он там?

Пожимаю плечами. Как он там… Как судьба распорядиться.

– Денег отстегнули?

– Кто – эти? – презрительно сплевываю. – С чего бы?

– А я тут стою, поглядываю – они на двух «Лексусах» прикатили. Вон, видишь, стоят.

– Стоят, – соглашаюсь я.

– А ведь врачам больничным сейчас отстегнут, – развивает мысль Валера. – Так ведь? Ну, за уход там, за лекарства, за процедуры…

– Не без того.

– Ну а вы что – не врачи, что ли?

– Мы, Валер, извозчики, – зло отвечаю я. – Лошади мы ломовые. А лошадям не платят. Ты посмотри наш суточный отчет по подстанции – до полутора сотен перевозок бригады делают. Кровь в детскую, специалиста в ЛОР, бабку с вывихом на квартиру, деда-инвалида на процедуры. Один урод полупьяный мне в маршрутке заявил как-то: «У нас в городе нет «Скорой помощи» – у нас есть санитарные машины, занимающиеся перевозками».

– Это когда бумага с милиции на станцию пришла? – усмехается Валера.

– Да. Жалко, я ему ничего сломать не успел, только глаз подбил. Я со смены ехал, еще на «психах» работал тогда, устал, как собака – да под утро труп на вызове.

– На «психах» – труп?

– Труп. Парень молодой, из армии в увольнение пришел, а обратно идти не захотел. Били его там, в части, или что еще похуже – не знаю. Закрылся он в комнате и не выходил, а когда менты дверь ломать стали, нож себе в живот воткнул. Воткнул – и еще вверх им протянул.

– Нихрена себе! Харакири прямо.

– Харакири, – угрюмо подтверждаю я. – Пока мы приехали, там весь пол в крови, а эти бараны с автоматами даже рану ему не перевязали. Когда доктор спросил, какие меры они приняли после нанесения себе больным ранения, один ответил: «Мы вас вызвали». Пока парня везли, он плакал, маму звал, говорил, что не хочет в армию, обещал в институт поступить. Юристом, кричал, хочу стать. Представляешь, Валер? Утро, холодина, вонь в машине кровью, кишечным содержимым и газами, а он за твою руку пальцами, в крови и дерьме измазанными цепляется, и тебе это все говорит. Глаза дурные-дурные… Так и умер он, в меня вцепившись. Попытались мы его покачать, когда уже к «первой» подъезжали, да толку с того? При такой ране ОЦК[21] ничем ты не восполнишь. С меня семь потов сошло, пока мы с Костей его раздышать пытались. И после этого всего слышать такое в маршрутке от какой-то алкоты, которая никогда смерти в глаза не видела?

– Тогда тебя Психом и прозвали? – интересуется Валера.

– Нет, не тогда.

– Один – четыре, четырнадцать, ответьте «Ромашке»! – доносится из кабины.

– Проснулись, блин! – тяну руку. – На связи, «Ромашка».

– Вы больного сдали?

– Сдаем.

– Как сдадите – приезжайте на станцию без звонка.

– Вас поняли.