Красный Марс - Агеев Владимир Александрович - Страница 98

• Предыдущая
• 98/148
• Следующая

Мужчина широко улыбнулся и кратко кивнул, взял флягу обратно и выпил.

— Касэй с тобой?

— Нет. Он не любит этот метеор, — сообщил он, дружески похлопав Джона по плечу, и двинулся в круговорот толпы. Обернувшись, Койот крикнул: — Веселись! Джон следил, как он исчезает среди лиц, чувствуя, как текила обжигает желудок. Суфисты, Хироко, теперь еще и Койот — встреча получилась что надо. Он увидел Майю и поспешил к ней; положил руку ей на плечо, и они пошли по шатрам и соединяющим помещения туннелям, и люди пили за их здоровье, когда они проходили мимо. Полужесткие перекрытия между шатрами мягко покачивались вверх-вниз.

Обратный отсчет достиг двух минут, и многие поднялись под верхние шатры, чтобы прижаться там к прозрачным стенам южной дуги. Предполагалось, что ледяной астероид быстро сгорит, так как подлетит по довольно крутой траектории. Вчетверо меньше Фобоса, он будет превращаться в пар, а затем, когда станет совсем горячим, разлетится на молекулы кислорода и водорода. И все это произойдет за несколько минут. И никто не знал наверняка, как это будет выглядеть.

Так они и стояли, кое-кто продолжал распевать имена планеты снова и снова. Все больше людей начинали отсчитывать последние секунды вслух, и, когда осталось отсчитать последние десять, они сделали это громко, с усилием, будто были астронавтами. Когда прогрохотало последнее — «ноль!», в следующие три мгновения они затаили дыхание, их сердца стучали, но ничего не происходило. А затем над юго-западным горизонтом в атмосферу ворвался белый шар с горящим хвостом из белого огня. Огромный, как гобелен из Байё[73], он был ярче всех лун, зеркал и звезд, вместе взятых. Пылающий лед, тянущийся по небу, белое на черном, проносящийся быстро и низко, — так низко, что теперь он находился не выше их, сидящих на Олимпе, и что они уже видели, как от него откалывались белые глыбы и опадали, будто гигантские искры. Затем, где-то в середине атмосферы он развалился на части, и раскаленные языки пламени обрушились на востоке, рассыпавшись крупной дробью. Все звезды вдруг содрогнулись — раздался звуковой хлопок, ударив по шатрам и содрогнув их. Затем последовал еще один хлопок, и в следующее мгновение дико затряслись куски фосфора, срываясь в небо и исчезая над юго-восточным горизонтом. Их огненные хвосты протянулись за ними до самой поверхности, где и исчезли, после чего вновь стало темно, а ночное небо приняло вид, будто ничего не случилось. Лишь звезды продолжали мерцать во тьме.

Они так этого задали, но реальное действие заняло всего три-четыре минуты. Участники празднества следили за ним в основном молча, но, когда астероид раскололся, многие не смогли сдержать возгласов, как во время салюта; то же повторилось и при обоих звуковых хлопках. Теперь, когда вернулась тьма, повисло молчание, и люди остались стоять на местах. Что оставалось делать после такого эффектного зрелища?

И тут Хироко пробралась по шатрам к тому, в котором стояли Джон, Майя, Надя и Аркадий. По пути она негромко пела, но ее голос разносился по каждому шатру, что она проходила:

— Аль-Кахира, Арес, Барам, Касэй, Маадим, Маджа, Мамерс, Мангала, Моурт, Ниргал, Окакух, Хармахис, Храд, Хуо Синь, Шал батану, Симуд и Тйу.

Она протиснулась сквозь толпу и встала прямо перед Джоном, лицом к нему, схватила его правую руку, подняла вверх и вдруг воскликнула:

— Джон Бун! Джон Бун!

Затем все стали его приветствовать и закричали: «Бун! Бун! Бун! Бун!», другие же скандировали: «Марс! Марс! Марс!»

Лицо Джона вспыхнуло, как метеор, а сам он был ошеломлен так, будто какой-то кусок угодил ему в голову. Его старые друзья засмеялись над ним, а Аркадий, изображая то, что ему казалось американским акцентом, завел: «Речь! Речь! Речь! Ре-е-ечь!» Скандирование тут же подхватили остальные.

Через некоторое время шум умолк, и они выжидающе взглянули на Джона, давясь от смеха при виде изумления на его лице. Хироко отпустила его руку, и он обреченно поднял вторую — теперь он держал их обе над головой, разведя пальцы в стороны.

— Что я могу сказать, друзья?! — воскликнул он. — Вы сами все видели, это невозможно описать словами. Для этого нужно придумать новые слова.

Его кровь бурлила от адреналина, текилы, омегендорфа и радости, и слова против его воли полились из него, как уже случалось с ним множество раз.

— Смотрите, — возвестил он, — вот мы и здесь, на Марсе!

Раздался смех множества людей, и Джон продолжил:

Это наш дар — огромный дар, причина, по которой мы все должны посвятить свои жизни тому, чтобы цикл продолжался, как в эко-экономике, где то, что вы берете от системы, должно быть уравновешено тем, что вы ей отдаете, — уравновешено или превышено, чтобы создать антиэнтропический подъем, который отличает все созидательное и особенно этот шаг к новому миру, месту, где нет ни природы, ни культуры, к превращению планеты в новый мир, а затем и в наш дом. Сейчас мы все знаем, что разные люди имеют разные причины находиться здесь, и, что не менее важно, люди, отправившие нас сюда, также имели разные на то причины, а теперь мы начинаем понимать, что эти различия приводят к конфликтам, на горизонте надвигаются бури, летают метеоры тревог, некоторые из них скорее убьют нас, чем пролетят над головой, как эта вспышка белого льда!

Послышались одобрительные возгласы.

— Это может быть неприятно — а иногда непременно будет неприятным, — поэтому нам следует помнить, что, как эти метеоры обогащают атмосферу, утолщают ее и приправляют чудодейственным кислородом ядовитый суп, разлитый снаружи этих шатров, так и конфликты между людьми могут растопить вечномерзлый грунт в нашей социальной основе, заставить улетучиться все те замороженные законы и оставить лишь необходимость созидания; потребность придумать новый общественный порядок, который будет чисто марсианским, — как это сделала Хироко Ай, наша Персефона, которая поднялась из реголита, чтобы провозгласить начало новой весны!

Одобрительные возгласы усилились.

Знаю, раньше я говорил, что нам нужно создать все с чистого листа, но за последние годы, что я посещал разные места и встречался со всеми вами, я понял, что был неправ, когда говорил это. Это не так, что у нас ничего нет и что нам следует созидать из вакуума, как будто мы боги, — вы можете сказать, что у нас есть гены, мемы — которые Влад называет нашими «культурными генами». То есть совершенно естественно, что мы должны заниматься генной инженерией, и мы ею занимаемся, у нас есть образцы ДНК нашей культуры, которая создавалась, разрушалась и смешивалась посредством истории. И мы можем выбирать, вырезать, скреплять воедино то, что считаем лучшим во всем генофонде, связывать в единый узел, как швейцарцы сделали в своей конституции, или суфисты в своей религии, или группа из Ахерона создала свой последний быстрорастущий лишайник, — кусочек отсюда, кусочек оттуда, все, что уместно, держа в уме правило семи поколений, думая на семь поколений назад и семь поколений вперед, а то и семь раз по семь, потому что мы сейчас говорим о наших жизнях и от этого зависят многие будущие годы, а пока мы не знаем, какое влияние это окажет на нас, но уже очевидно, что альтруизм и личный интерес сейчас слились так неразрывно, как никогда прежде. Но, кроме того, речь, как всегда, идет о жизни наших детей, жизни детей их детей и далее до бесконечности, а потому мы должны действовать таким образом, чтобы предоставить им столько же возможностей, сколько было дано нам, а то и больше, направить солнечную энергию гораздо более искусно, чтобы обратить течение энтропии в этом маленьком ответвлении вселенского потока. А я знаю до противного простой способ это уладить, когда договор, который определяет порядок нашей жизни здесь, скоро будет пересмотрен, но мы не должны упускать его, потому что то, что может последовать, касается не только договора, это скорее некий конституционный конгресс, так как мы имеем дело с геномом нашего общественного устройства — что мы можем это, не можем то, обязаны третье, что мы поглощаем, что отдаем. И мы жили по своду правил, установленному для пустынных земель, — Договору об Антарктике, хрупкому и идеалистическому, который все это время удерживал этот холодный материк от вмешательства, вплоть до прошлого десятилетия, когда его сократили — а это знак того, что то же самое начинает происходить и здесь. Посягательства на этот свод правил начались повсюду, будто паразит, который разъедает последние остатки своего хозяина, — потому что именно так выглядит замена этого свода правил, старая паразитическая жадность королей и их приспешников, эта система, которую мы называем транснациональным мировым порядком, — это возвращение феодального строя, свод правил в котором антиэкологичен, он ничего не отдает в систему, а лишь обогащает мировую элиту, обедняя все остальное, и, разумеется, эта так называемая богатая элита на самом деле так же бедна, отрешенная от реальной людской работы, а вместе с ним и от реальных людских свершений, самая что ни на есть паразитическая, но и могущественная, какими могут становиться паразиты, которые овладевают телом, высасывая дары людской работы из тех, кому они принадлежат по праву. То есть отнимают у семи поколений, а потом кормятся ими, наращивая свои сдерживающие силы, чтобы не дать народу освободиться.

• Предыдущая
• 98/148
• Следующая