Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости - Кампфнер Джон - Страница 3

Эта книга — не о тираниях, в которых правят страх и насилие, в которых дети и родители доносят друг на друга, государство является однозначным злом, а об общественном согласии и говорить не приходится. Эта книга — не о Зимбабве, Северной Корее или Мьянме. В этих странах не существует Пакта между правительством и народом, а есть только инстинкт выживания. Я не рассматриваю подробно и страны с особыми условиями — Израиль, Венесуэлу при Чавесе, ЮАР после апартеида.

Вместо этого в ходе своего годичного путешествия я сосредоточился на странах, которые, независимо от политического режима, приняли условия глобализации. В итоге их приоритеты начали складываться в цельную картину. Я беседовал с интеллектуалами, журналистами, юристами, деятелями культуры, политиками и простыми людьми, с которыми случайно сталкивался. Я задавал им один и тот же вопрос, сформулированный в начале этого раздела: почему оказалось так легко поступиться свободой в обмен на безопасность и процветание?

Я начинаю свой рассказ с Сингапура, со знаменитого социально–экономического эксперимента Ли Гуанъяо (Ли Куан Ю). Сингапур нередко воспринимается как одномерный потребительский рай. Отчасти он, возможно, им и является, однако это вызывает фундаментальные вопросы о наших приоритетах. Только что получивший независимость от Великобритании Сингапур имел такой же показатель ВВП на душу населения, как Гана. За последние сорок лет он превратился в один из самых известных примеров экономического чуда, стал островом стабильности в неустойчивом регионе. Я наблюдаю за злобной практикой диффамации, преследования сингапурскими властями местных жителей и иностранцев даже за незначительную критику. Я оцениваю избирательную систему, где избирательные округа произвольно перекраиваются, а оппозиционеров регулярно сажают в тюрьму. Тем не менее достижения Сингапура поразительны. Ранее враждовавшие между собой этнические группы (китайцы, составляющие большинство, а также малайцы и индийцы) живут в относительном согласии. Благодаря замечательным программам в области социального жилья и других общественных услуг население живет в хороших условиях. Опорой государства является средний класс, который, за небольшими исключениями, неплохо чувствует себя в рамках Пакта, согласно которому частная жизнь людей ничем не ограничена, если, разумеется, они не вмешиваются в жизнь общественную.

В Китае период владычества иностранцев, официально называемый «веком унижения», сменился маоистской эрой единообразия и изоляции. Последние 30 лет отмечены заметным прогрессом, причем прогресс идет в рамках системы, интерпретирующей теорию демократии в соответствии с собственными нуждами. Коррупция, нарушения прав человека и деградация окружающей среды оказались спутниками однопартийной системы, способность которой удерживаться у власти зависит от экономического роста. Тем не менее во время своих поездок я обратил внимание на то, что условия Пакта не такие уж жесткие. Свобода слова, формально ограниченная в Китае (особенно это касается интернета), все же процветает, пусть и в частных беседах. Правительство пытается контролировать ее с помощью техники, передовых манипулятивных пиар–технологий и грубой силы. Однако представители среднего класса не заинтересованы в предоставлении права голоса сотням миллионов более бедных людей с другими политическими приоритетами. Отсутствие демократии, по крайней мере в данный момент, является частью сделки. Правительство знает, что залог его успеха — это обеспечение комфортной частной жизни.

Далее я перехожу к России, где регулярно бывал 30 лет. Я рассказываю о людях, с которыми познакомился еще в те времена, когда «достать» что‑либо было важнее, чем «купить», и когда выезжать за границу разрешалось только в составе официальных групп. Эти мои друзья с радостью приветствовали провал путча 1991 года и крушение авторитаризма. Они открыли для себя новые свободы и пользовались ими, покуда Борис Ельцин не консолидировал власть путем электоральных манипуляций с молчаливого одобрения Запада.

Демократия стала ассоциироваться с хаосом и коррупцией. Восхождение Владимира Путина в 2000 году совпало с реалиями времени: ужесточение мер безопасности сопровождалось ростом благосостояния благодаря мировым ценам на нефть и газ. По мере того как Россия богатела и приобретала уверенность в себе, мои друзья полюбили высказывание: для «новых русских» имеют значение только три вещи — клуб «Челси», Куршавель и «Картье». В то время как отважные журналисты и правозащитники продолжали задавать властям неудобные вопросы, подавляющее большинство россиян приняло условия Пакта. Эти завсегдатаи модных курортов продолжали бояться, что могут в любой момент лишиться богатства, и поэтому переводили свои деньги за рубеж. При этом они пользовались личными свободами, оставив силовикам — вставшим у руля государства выходцам из спецслужб — дела управления.

В следующей главе я рассматриваю наиболее любопытный символ Всемирного Пакта — Объединенные Арабские Эмираты, в частности бесстыдный аляповатый Дубай и более сдержанный Абу–Даби. Поговорка, популярная у финансистов во времена промышленного подъема, гласила: «Шанхай, Мумбаи, Дубай или гудбай». Всем, от молодых британских биржевых маклеров до российских «братков» и знаменитостей второго эшелона, шейхи предлагали надежные материальные блага в диапазоне от имущественных сделок до необлагаемых налогами зарплат, лишь бы гости не создавали проблем. В Дубае правительство было даже более гостеприимным. Оно не настаивало на соблюдении иностранцами религиозных запретов и позволяло им жить так, как те привыкли, преследуя за сексуальные скандалы и пьяные выходки только в крайних случаях. Повсюду монументами вульгарному шику вырастали отели и жилые кварталы, один роскошнее другого. Шейхи полагали, что их модель устойчива к западному экономическому кризису. Однако основной его удар пришелся, в частности, на Дубай. Что станет с Пактом, построенным исключительно на деньгах?

Вторая часть книги посвящена странам, которые декларируют свою приверженность демократии. Я начинаю с Индии, которая гордится тем, что является самой населенной страной с многопартийной системой. Когда китайская экономика устремилась вперед, некоторые группы индийской корпоративной элиты задумались, не является ли имеющаяся форма правления препятствием для процветания. Индийские богачи предложили собственный вариант Пакта: они обеспечат себе основные услуги, которые государство не может предоставить, а взамен потребуют не мешать зарабатывать и удерживать бедняков подальше от их дверей. На это соглашение в меньшей степени повлиял глобальный экономический кризис и в большей — теракты в Мумбаи в ноябре 2008 года. Впервые состоятельные классы были в массе своей встревожены насилием, которым Индия в целом поражена уже давно. Богачи потребовали у государства защиты.

Почему из всех стран мира я выбрал Италию? Дело, конечно, не в ее геополитическом значении, а в том, что она является примером фиктивной демократии. В отношении институтов Италия провалилась по всем пунктам. Изучение состояния парламента, СМИ и судебной системы показывает, что их независимость и авторитет разрушены. Коррупция процветает. И тем не менее избиратели трижды проголосовали за Сильвио Берлускони, известного своими финансовыми нарушениями, симпатией к автократическим лидерам вроде Путина и вульгарностью. Он переиграл оппонентов с непревзойденной легкостью. Он добивается расширения своих полномочий. Легко отправить в отставку фигляра Берлускони. Но то, что он до сих пор популярен у множества итальянцев, демонстрирует, как далеко отодвинута граница, до которой фиктивные демократии могут разрастаться и даже попадать в зависимость от таких же проявлений политического произвола, за которые критикуют авторитарные государства.

В 1997 году приход к власти в Великобритании левоцентристского правительства, гордившегося своей приверженностью защите свобод, казался вдохновляющим. Тем не менее за десять лет Великобритания довольно далеко продвинулась по пути ликвидации этих свобод. Сейчас страна находится на пятом месте в мире по числу камер слежения. В Великобритании действует несколько наиболее жестких законов о клевете, а недавно под предлогом борьбы с терроризмом был принят закон, позволяющий арестовать любого, кто фотографирует полицейских или солдат. Правительство, которое добивается одного из самых длинных сроков предварительного заключения для подозреваемых в терроризме, гордится своими авторитарными достижениями, утверждая, что общество в целом их хорошо принимает. Во многих случаях это так и есть, особенно если не присматриваться. Передо мной правительство, которое спутало благую роль государства в формировании более устойчивого и справедливого общества с пагубной ролью государства, добивающегося подавления общественных свобод. Я очень хочу понять, как получилось, что британское общество проявило готовность к уступкам по части этих свобод, — пока не станет слишком поздно.