Час Пик - Иванов Всеволод - Страница 33

Конечно, тут, в Англии, за такое бы могли привлечь к закону кого угодно, от рядовой семерки до козырного туза, от благоухающего сизой свежевыбритостью улыбающегося джентльмена из рекламы «Gillete–slalom» и до принцессы Дианы.

И возник бы, как из табакерки, старый неподкупный судья Джон — почти сказочный, декоративный, скорей литературный, чем реальный персонаж; в седом, обсыпанном пудрой парике, в черной, прогрызенной канцелярскими мышами мантии, суровый, как лорд крови, лишающий беспутного сына наследства, и неприступный, как Тауэр, и вкатили бы налетчикам по первое число: будь это хоть все шотландцы из охраны Ее Величества.

Но — Россия.

Другое дело.

Два лезвия, два вида рэкета, частный и государственный.

Первый бреет чисто, второй — еще чище.

Именно после тех событий Банкир и переселился в Лондон (может быть, в следующий раз сам Президент на танке с нагайкой приедет — все возможно!), переселился и безбедно существовал тут, изредка по делам наезжая в столицу России, печально вздыхая при размышлениях о превратностях судьбы и непредсказуемости каждой сдачи карточной колоды…

Все неприятности, казавшиеся даже в Москве для многих неожиданными, однако, объяснялись не просто, а очень просто: Банкир был в большой дружбе с Градоначальником — популярным в столичных кругах.

Морж, способный запросто окунуться студеной зимой в ледяную прорубь, хороший крепкий парень, эдакий работяга с рабочих окраин, вроде лондонского кокни, в пролетарской кепочке, он вполне мог рассчитывать на победу на ближайших президентских выборах — при растущей популярности.

Любят его в столице…

Начинал вместе с теперешним Президентом (когда тот был еще не президентом, а первым секретарем горкома КПСС города Москвы), в скромном звании зампреда. Тогда будущий моржовый Градоначальник помог ему, критикуемому со всех сторон — своевременно, оперативно обеспечил столицу продовольствием, и с тех пор, в самых сложных ситуациях был рядом с ним.

Однако, к неудовольствию бывшего первого секретаря МГК и, что немаловажно — его ближайшего окружения (Главного Телохранителя, например), уже в минувшем году рейтинг Градоначальника был почти в два раза выше рейтинга самого Президента, хозяина страны, и это весьма насторожило, кстати говоря, не только окружение, но и правительство, и Премьера, и даже Думу: печатный орган российского парламента принялся регулярно, из номера в номер поливать Градоначальника заказной грязью.

Сперва Градоначальник никак не реагировал на подобные выходки, отмахивался — мало ли у него дел, вон, церковь Христа Спасителя надо заново отстраивать, отличный, кстати говоря, козырь в возможной будущей предвыборной гонке, но потом, когда поливать грязью его начали куда чаще, грязней и регулярней, чем даже можно было бы ожидать от заказных журналистов, разнервничался необычайно и обратился непосредственно к самому Премьеру (его недавний помощник и руководит регулярно обливающим думским органом на правах генерального директора).

Конечно, Премьер имел свои резоны не любить Градоначальника.

Год назад между ними была развязана настоящая бюрократическая война: правительство желало увеличить таможенные пошлины на продовольствие, а Градоначальник этому упорно противился (по его доводам, это бы поставило крупные города, не только столицу, на грань голода и карточной системы).

Прочитав послание оскорбленного в лучших чувствах Градоначальника, Премьер, как водится, никак не отреагировал, не ответил ему, положил жалобу под сукно, отмахнулся, как от назойливой мухи, и тогда обиженному ничего иного не осталось, как лично выйти на Президента — на правах старого, еще со времен МГК друга.

Тот, выслушав бывшего зампреда, по слухам, сказал, что мол, надо бы порвать кое–какие связи, которые его, мол, Градоначальника то есть, порочат, и тогда все будет хорошо.

О каких именно связях говорил Президент (по подсказке Главного Телохранителя, разумеется), можно было и не гадать: его, Банкира он имел в виду, именно его.

Кстати, и причин для такой ненависти со стороны и исполнительной, и законодательной власти было множество.

Градоначальник оказался между двух огней: с одной стороны, он испытывал непонятный сантимент к бывшему первому секретарю горкома, ставшему первым секретарем страны, с которым перепито и перепето за столькие совместные годы было немало, а с другой — никак не хотелось терять отношений с Банкиром («меня толкают на предательство», — заявил он журналистам).

На это желание сохранить стабильно хорошие отношения с Банкиром и его финансовой группой, в свою очередь, были более чем веские причины: на предстоящих выборах у Градоначальника действительно были бы неплохие шансы, и к выдвижению кандидатуры его подталкивал именно Банкир.

Для последнего было бы очень хорошо иметь в качестве руководителя страны целиком и полностью своего человека. Градоначальник, видимо, тоже был бы не против стать руководителем (тем более, что был уверен: у бывшего первого секретаря московского горкома шансов после расстрела Белого Дома и Чечни — никаких), но для предвыборной гонки у него явно не хватало денег, а деньги он мог рассчитывать получить только от Банкира.

Короче, получился такой вот замкнутый круг. И теперь — тот злополучный налет погромщиков во главе с Главным Телохранителем; Банкиру тем самым налетом недвусмысленно дали понять, что главные неприятности у него еще впереди…

Первая сдача карт обескуражила: восемь, девять, десять, валет пик, то же самое — в трефях, и две девятки: червовая и бубновая.

— Пас, — произнес Банкир.

Секретарь тут же заказал игру в семи червей.

Подумав, Торгпред решил вистовать, и карты Банкира перешли к нему…

— Наверное, карты недостаточно хорошо перетасованы, — виновато сказал Торгпред, который и сдавал карты в последний раз.

— Карты кажутся плохо перемешанными до тех пор, пока к человеку, который так утверждает, не приходит хорошая карта, — тут же с печальной улыбкой парировал Банкир. — Сдавайте…

Когда Промышленник проиграл Банкиру первое, и во многом решающее сражение — за счета аэрокомпании, он, наверное, затаил злобу.

А напрасно.

В июне прошлого года на Промышленника было совершено, как сообщалось в криминальных сводках, «дерзкое покушение», его «мерседес» пытались взорвать.

Можно было ожидать чего угодно, последствия могли быть непредсказуемы, и Банкир, чтобы окончательно не портить отношений, великодушно протянул руку помощи: его охранники в ночь после покушения эвакуировали Промышленника вместе с семьей из Москвы, перебросив, как Штирлиц Плейшнера, в нейтральную Швейцарию (концерн–то его — российско–швейцарский, и вообще, там, среди альпийских барашков, часовщиков и мастеров–сыроделов как–то спокойней).

Примирившийся враг — враг вдвойне, как говорят тут, в Англии, и вскоре в кругах, близких к Промышленнику, начали усиленно муссироваться слухи о причастности к тому неудавшемуся покушению людей Банкира. Сам Промышленник, кстати говоря, не подтверждал и не опровергал эти слухи, и это очень удивило и оскорбило Банкира — оскорбило и покоробило в лучших чувствах.

Вообще, отношения между ними в последнее время чем–то напоминали отношения двух политических столпов викторианской Британии — Гладстона и Дизраэли: всегда говорить друг другу любезности (в глаза), а за спиной делать мелкие и крупные гадости.

Но ведь гадости первым начал делать Промышленник; так, во всяком случае, считал Банкир…

Набрав заказанные семь в червях, Секретарь удовлетворенно произнес:

— Есть анекдот такой: судят человека, заядлого преферансиста, за предумышленное убийство.

Торгпред оживился:

— Ну–ка…

— Судья спрашивает — мол, расскажите, как было дело, а подсудимый ему: «Играли мы в преф, свидетель заказал семерную игру в червях. Я несу трефовую — и покойник трефовую, я пиковую — и покойник пиковую…», а судья на это: «Так по морде его, за такое безобразие надо было, канделябром по морде!» «Так я и поступил», — говорит подсудимый… Ну, — он обернулся к Банкиру, — теперь ваша очередь сдавать…