Русофобия 2.0: болезнь или оружие Запада? - Кьеза Джульетто - Страница 27

За столом я рассказывал одну историю, свидетелем которой был лично как раз накануне званого обеда. Я увидел, как одна пенсионерка в слезах вышла из молочного магазина, расположенного в доме, где я живу. Она не смогла купить пакет молока – не хватило денег. Не успел я закончить рассказ, как раздалась сердитая реплика барышни: «Нечего сожалеть об этих людях, если мы хотим построить рыночную экономику! А эти нищеброды никогда к ней не приспособятся. Учтите, обречены по меньшей мере тридцать миллионов человек. И с этим ничего не поделаешь. Либо суровые меры, либо мы так и останемся в хвосте цивилизации». Сотрудница банка рассказывала о том, как она присутствует на показах мод, делает покупки в лондонских и римских бутиках и нежится на пляже в Марбелье. Как можно было требовать от этой дамы отказа от такого образа жизни? И во имя чего? Неужели ради пакета молока для старухи, которая приговорена на исчезновение его величеством Рынком с заглавной буквы?

Признаюсь, я потерял дар речи. На миг мне показалось, будто я на классической лекции по экономике капитализма. У меня за столом сидел классический тип, описанный Дэвидом Рикардо и Карлом Марксом. Помню, я попробовал робко возразить: «В таком случае объясните мне, в чем разница между вашим социальным проектом и сталинизмом? Возможно, Сталин тоже считал, что тридцать миллионов смертей были необходимы для построения коммунизма. Вы думаете, что надо пожертвовать тридцатью миллионами ваших сограждан, чтобы построить Рынок?» Поскольку и она, и ее муж всеми фибрами ненавидели Сталина, наша дружба оборвалась на этой ответной реплике, и обед закончился довольно грустно. Полагаю, и для описанной молодой пары также. Правда, они между поездками в Париж и Майами до сих пор считают себя большими «демократами».

Об этом эпизоде я рассказал в своей книге «Прощай, Россия!»[85]. На самом деле эта банкирша – символ капитализма в зачаточном состоянии. Она выступает в роли образца русофобии у русских. Не знаю, есть ли в Индии индофобы, а во Франции франкофобы. Доподлинно известно, что в Италии италофобов нет. По крайней мере, в русском понимании там не найти ни одного человека, который бы испытывал ненависть к большинству своих сограждан. В Италии днем с огнем не найти людей, которые считали бы своих соотечественников аутсайдерами – чуждой мерзкой расой, рядом с которой просто не хочется жить.

В России, например, местные русофобы не спускаются в московское метро по той причине, что оно переполнено «мерзкими русскими». Для русофобов отвратителен даже их запах. Конечно, не обязательно до безумия любить своих сограждан. Сам я мог бы много чего порассказать об итальянцах. Но российские русофобы радикально отличаются от прочих ненавистников России. Хотя бы потому, что больше нигде в мире вы не найдете такой степени отчуждения, глубочайшего презрения, весьма схожего с расизмом, который был бы замешен на реальной классовой ненависти, как в России. Ведь все русские русофобы к тому же мнят себя «интеллектуалами».

По-моему, русофобы – это индикатор специфически русской духовной атмосферы. В широком смысле это явление объясняется реальным расколом между той частью русских, которые, с одной стороны, всегда считали себя (и до сих пор считают) исключительно европейским меньшинством. А с другой – подавляющее большинство, считающее себя более русскими, нежели европейцами.

Конечно, существует бесконечное число оттенков принадлежности к европейской цивилизации или отчужденности от нее. Численно преобладать могут те, кто восхищается Европой, ее гуманистическими принципами, искусством, историей – словом, всем тем, что дама-банкирша подразумевает под словом «цивилизация». Но преклоняться, завидовать или даже раболепствовать перед западной цивилизацией не означает считать ее своей собственной. Мне представляется, что именно здесь пролегает четкая граница при всей множественности нюансов.

Думаю, большая часть российской интеллигенции нередко считает себя неотъемлемой частью «эксклюзивного европейского салона». Приходится констатировать, что в истории России весьма значительная часть «интеллигенции» неоднократно оказывалась в ситуации полного отрыва от собственного народа, не разделяя его глубинных устремлений и духовных ценностей. Именно эта позиция «интеллигенции» в мрачные годы сталинизма получила клеймо «космополитизма». Однако в те дни космополитизм был в антагонистическом противоречии «пролетарскому интернационализму» с его страстной проповедью классовой борьбы. Теперь же не наблюдается даже признаков классовых столкновений, но налицо отказ от самой идеи русской нации и русского народа.

Отсутствие интереса и безразличие к собственной стране многолики. Одни полагают, будто единственный вопрос, который должен быть решен раз и навсегда, – это порвать с семьюдесятью годами коммунизма и вернуться обратно в точку, где большевистская революция будто бы прервала «нормальный» ход истории. Другие уверены в том, что вопрос гораздо сложнее и радикальнее, и что заключается он не только в необходимости избавиться от наследия трех поколений выросших в «коммунистическом ярме», но и от всех четырех предыдущих веков имперской истории. Таким образом, получается, что было бы лучше, если бы русского народа просто никогда не существовало.

После 1991 года русский народ был сбит с толку трагедией, лишившей его идентичности. Тогда «демократически» настроенные интеллектуалы, получившие образование в бывшем Советском Союзе, взялись объяснять русскому народу, что этой идентичности у него никогда не было, да и быть не могло. Точнее говоря, идентичность его была «ошибочной». Практически все попытки сформировать его идентичность, к которой он был бы полностью адаптирован, бесповоротно удаляли русский народ от человечества в целом. Но еще хуже то, что на пути восстановления системы общечеловеческих ценностей русских неизбежно ждет процесс жесточайшей «ломки».

Не случайно в 1990-х годах именно в либеральных и прозападных кругах вытащили из архивной пыли высказывание Маркса о России: «Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия… Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала виртуозом в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином»[86]. Эта цитата удивительно похожа на высказывания Джорджа Кеннана, так что можно предположить, что мы имеем дело с концептуальным плагиатом. Может статься, Джордж Кеннан самым пошлым образом скопировал слова Карла Маркса или не знал, что сам является латентным марксистом.

Два западноевропейца, стоящие на идеологически диаметральных полюсах, с разницей в сто лет высказываются о России хуже некуда. Но прежде Маркса и Кеннана над этим вопросом потрудились и выдающиеся российские интеллектуалы, высказывавшиеся столь же безапелляционно. Например, Чаадаев: «Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода… С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь».