Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле - Бэнк Мелисса - Страница 34

• Предыдущая
• 34/45
• Следующая

В слабо освещенном очаровательном ресторанчике он без колебаний заказывает бурбон с пивом в качестве «прицепа» и сам становится слабо освещенным и очаровательным. Когда обед уже подан, он протягивает тебе витамины, которые достает из нагрудного кармана рубашки.

И вот ты идешь вместе с ним через Виллидж. Весна. Воздух прохладен, небо безоблачно.

Дома ты наливаешь ему бокал вина. Сидя на кушетке, он держит твою ладонь в своей, поглаживает и щекочет ее кончиками пальцев.

Ты чувствуешь, что он хочет обладать тобой — не как материальной вещью, а как прекрасной мечтой, которую стремится удержать. Он дает тебе понять, что им ты уже овладела.

Он не может встречаться с тобой слишком часто. Каждый день он звонит тебе на работу, каждый вечер — домой. Он говорит: «Это я, твой дружок!»

Он приглашает тебя послушать выступление рок-группы — песни довольно вульгарные, за исключением «Will You Love Me Tomorrow».

Он озабочен безопасностью твоей езды на велосипеде по Манхэттену. Он покупает тебе красный фонарик, чтобы ты закрепила его на шлеме, а когда ты отъезжаешь, напевает: «Только живи! Только живи!»

Ты неравнодушна к эрдельтерьерам — он позаботится о твоем членстве в Американском обществе любителей эрдельтерьеров. Ты получаешь членский билет, тебе обеспечен ежемесячный бюллетень «Черный и Золотисто-коричневый».

Он запоминает имена всех, с кем ты общаешься, — товарищей по работе, друзей, просто знакомых, членов всей твоей обширной семьи — и дает им прозвища: вечно хныкающая кузина Марджори — у него «Мученица», неравнодушная к черным парням начальница Ра-шель — «Рассель».

Ты рассказываешь ему историю своей семьи. Он — свой парень.

Говоря о своей матери, он употребляет иронические замечания и как бы берет их в кавычки. «Мамуля» все еще живет в той квартире, в которой он вырос и которую не называет своим жильем, ограничиваясь лишь упоминаем адреса. Он проходит по Парковой мимо дома № 680 пять раз в неделю по пути на сеанс психоанализа.

Вы знакомитесь с несколькими его друзьями из Шото, который он называет «Щеткой». Беседе они предпочитают паясничанье, а ты играешь при этом роль аудитории.

«Они кого угодно поставят в тупик, — говорит он после их ухода. — Настоящие тупикоделы». Живительно, как легко он открещивается от них; а ведь он поддерживал с ними дружеские отношения почти двадцать лет.

Потом он знакомится с твоим братом, и тот недоумевает: «Чего это он такой злой?»

И только тогда ты начинаешь это замечать. Он спорит с ударником из оркестра. Официант — «грубиян», шофер такси — «ослиная задница». Продавец жетонов «смерил его презрительным взглядом», в химчистке «преднамеренно» потеряли его рубашку. С особой страстью он ненавидит нашего ненавистного сенатора.

При твоем упоминании об антидепрессантах он посмотрит на тебя так, словно ты пытаешься всучить ему целую кучу мятных пилюль.

Он будет членораздельно объяснять, что хочет преобразовать боль в стимул и средство самопознания. Анестезия — противоположность тому, в чем он нуждается.

Ты говоришь, что понимаешь его, и спрашиваешь после этого: «Еще один бурбон и пиво?»

Он достает камеру-поляроид и то и дело тебя фотографирует. На самой любимой его фотографии ты хохочешь во весь рот, а твою голову наподобие берета украшают его шорты.

Он говорит, что ты похожа на Пэтти Херст, участницу боевой левацкой организации, в момент ее ареста.

И добавляет, что ему нравится это фото еще и потому, что на нем хорошо видно, как блестит серебро у тебя на груди.

В ресторане он замечает стайку гогочущих девушек-моделей. «Это — как созерцать искусство ради искусства. Мы, все прочие, — просто люди, — говорит он. — Благодаря им мы понимаем, что не являемся такими прекрасными, как они».

Он заявляет, что ничего не хочет от тебя скрывать. Он хочет быть ближе к тебе, чем к кому бы то ни было. И на этой волне признается тебе в таких мыслях, от которых ему самому становится стыдно. Ты начинаешь играть роль добровольца Красного Креста. Уравновешенного и добродушного, раздающего маисовую кашу — до тех пор, пока ночью он не начнет тебе рассказывать, что в какое-то время объектом его фантазий становятся и другие женщины.

Тебе известно, что мужчинам это свойственно; ты допускаешь, что с ним именно так все и обстоит, но то, в чем он исповедался, злокозненно заражает и тебя.

Он отрешается от действительности. Он говорит, располагаясь на кушетке: «Это перемещение в пространстве». Он и ненавидит, и любит тебя, как это было и с матерью. Фантазии — вот средство, к которому он прибегает, чтобы улизнуть из-под твоей власти.

Когда он заявляет, что перемещение — это универсальная истина, ты отвечаешь: «Для тебя — может быть».

Вы расстаетесь.

Где бы ты ни оказалась, повсюду ты обнаруживаешь женщин, которые красивее тебя.

Ты воображаешь, что они влекут его к себе.

Ты готова пить бензин, только бы твоя душа не озябла.

Когда он звонит и сообщает, что соскучился по тебе, ты приглашаешь его, и он проводит с тобой ночь.

Утром он спрашивает, где его бритва. Ты отвечаешь, что выбросила ее, когда вы расстались. Тогда он признается: «А я стащил твой дезодорант».

Он везет тебя в Париж праздновать твой день рождения. Он говорит, что собирается сделать тебе предложение. И вот ты одеваешься для события, о котором вы оба будете вспоминать через много лет, и даже накладьшаешь макияж. Однако после нескольких обедов, прошедших без обмена кольцами, ты перестаешь позировать для будущих воспоминаний и расслабляешься. Ты начинаешь наслаждаться путешествием как раз тогда, когда он становится мрачным и утрачивает чувство юмора.

Он просто не может поверить, как тут все дорого, и не перестает удивляться высокомерию парижан. Он устал от бесконечных хождений и размышляет вслух, действительно ли существует такое явление, как нарушение биоритмов в связи с перелетом через несколько поясов.

Он интересуется: «Ты употребляешь косметику?»

В кафе, в музеях, за обедом он смотрит на тебя в упор, и тогда возникает впечатление, будто бы он пытается вспомнить, что любит тебя.

«В чем дело?» — спрашиваешь ты наконец.

«К тебе, милая, это не имеет никакого отношения. Я исполняю танец перемещения в пространстве».

В последний вечер вашего пребывания в Париже, после ужина в честь твоего дня рождения, он смывается, чтобы рассчитаться в гостинице. Ты роешься в его рюкзаке в поисках ручки и находишь обручальное кольцо. Тебя начинает бить дрожь. Ты ложишься. Когда он возвращается, ты сообщаешь, что хочешь прогуляться. В одиночестве.

«Но ведь уже полночь, — говорит он. — Нам нужно рано вставать».

«Я знаю», — отвечаешь ты.

Ты идешь на улицу Сен-Жермен, в то кафе, где Симона де Бовуар писала письмо Сартру[19], — кафе, которое твой дружок презирает из-за того, что там всегда полно туристов.

Тебе оно нравится. Ты заказываешь вино. Куришь сигарету. Разыгрываешь из себя почтенную Симону перед малопочтенным Жан-Полем.

За вторым бокалом вина ты замечаешь мужчину, который внимательно тебя разглядывает. Он полноват, у него залысины, длинные пряди волос беспорядочно спутаны. Пока он не встает, ты не имеешь представления о том, какого он роста. И тогда обнаруживается, что и вставать ему почти что не надо. Он подходит к твоему столику.

«Хэлло», — говорит он, и ты замечаешь, что одного из передних зубов у него нет.

Он останавливается перед тобой и начинает разговор. По причине отсутствия зуба он слегка шепелявит, и, слушая его, ты получаешь удовольствие. Говорит он быстро, то и дело упоминая имена знаменитых американцев, встретившихся ему на жизненном пути. Сам он — экспатриант из Нью-Йорка. Он рассказывает тебе, что он — адвокат, киносценарист, а также очень удачливый и очень богатый антрепренер. А ты думаешь: «Ага, но почему бы ему не потратить всего один день и немного денег, чтобы вставить себе зуб?» Однако ты только улыбаешься. Он курит твои сигареты, а ты берешь сигареты из его пачки.

• Предыдущая
• 34/45
• Следующая