Беглец. Трюкач - Диллард Майкл Дж. - Страница 65

— Снято, — сказал Готтшалк и встал перед камерой. В тот же миг комната пришла в движение. Да Фэ и его команда откатили камеру на другой конец, звукоинженер убрал гул, звукооператор в наушниках прошелся по кнопкам пульта, осветитель выключил несколько самых ярких ламп.

Дениза появилась в тот момент, когда Джордан поднялся с колен, свесил ноги с кровати и взял зажженную сигарету из рук одного из реквизиторов. Нина Мэбри осталась в том же положении в его объятиях, одну руку закинув за голову, свесив другую и слегка приподняв колени. Еще секунду она не двигалась, затем села, выставив напоказ бедра, и подставила лицо под пуховку с пудрой.

Режиссер сосредоточенно слонялся взад и вперед.

— Немного лучше, — сказал он. — Но надо еще лучше. Я еще вижу иногда твой профиль, а я хочу видеть только плечи и спину. Ничего больше, ты понял? В акте любви мужчина — ничто. Женщина — все, и ЕЕ лицо — все!

— Я понимаю, — сказал актер. — У меня болят старые локти.

Готтшалк взглянул на него с нетерпением:

— Если ты будешь слушаться, следующий дубль будет последним.

— Что ж, будем надеяться. Ты не обиделась, Нина?

— Нет, — ответила она холодно. — Старыми локтями, как ты их назвал, нельзя злоупотреблять. В самом деле, почему не заняться гимнастикой? Несколько упражнений каждое утро и любовная техника заметно улучшится.

— Черт побери, Нина, я просто пошутил. Зачем обращать внимание?

— Меня это забавляет, а тебя нет.

— Довольно, — скомандовал Готтшалк с отсутствующим видом.

Сидя на уголке кровати, он уставился в экран телевизора, с головой погрузившись в размышления, затем, воодушевленно улыбаясь, позвал Рота.

Сценарист быстро вошел в комнату с блокнотом в одной руке и карандашом в другой.

Режиссер поднял руку, призывая к тишине.

— Запиши это в сценарий, — сказал он. — Это для сцены, где Маргариту насилует космический ученый. Техника больше не утешает ее. Религия только принесла несчастье. Она в отчаянии хватается за физическую любовь. Но ей мешает чувство вины. Даже дойдя до «экстаза, она видит телевизор в дальнем конце комнаты, и на пустом экране перед ее мысленным взором возникает ракета, готовая к пуску. Она даже слышит голос, отсчитывающий: «пять, четыре, три, два, один, пуск!» Да, в самый момент оргазма ракета взмывает в небо. Она снова опустошена. Ничто не приносит женщине удовлетворения. Напуганная навечно ужасным видением, которое постоянно преследует ее…

Когда режиссер кончил говорить, комната ожила, так как зажглись прожекторы и камера водворилась на свое место. Джордан загасил в пепельнице сигарету, Нина Мэбри снова легла на кровать и Бруно да Фэ с обезображенным лицом, застывшим в маске сосредоточенности, припал к глазку.

Некоторое время в комнате стояла полная тишина; затем оператор поднял голову и вопросительно посмотрел на Готтшалка, который все еще пялился в экран телевизора.

Медленно поворачиваясь, режиссер отсутствующе посмотрел вокруг. Затем его лицо приняло выражение монументального безразличия. Встряхнув головой, он утомленно пожал плечами.

— Достаточно, — сказал он. — Последний дубль годится. Отправляйте в проявку.

Кто-то кинулся к двери, и, уступая дорогу, Камерон столкнулся лицом к лицу со сборщиком налога, который поднял свои чешуекрылые очки на лоб, чтобы лучше его рассмотреть.

— Они больше не собираются это делать? — спросил он.

Камерон хотел ответить, но, испугавшись, что голос может его выдать, передумал и просто покачал головой.

— Черт возьми, — пробурчал сборщик налога. — Я думал, она будет делать это еще.

Камерон оставил его и, выйдя на балкон, притворился, что любуется морем; Потом он увидел Готтшалка, шагающего вдоль берега к отелю в сопровождении Рота, на ходу что-то быстро записывающего в блокнот. Может быть, они обсуждают этот воображаемый гейзер пузырей, которому, не предшествовал всплеск, но зато он сопровождался бесконечным бульканьем!.. И, отворачиваясь от балконных перил, он чуть не столкнулся с Ниной Мэбри, которая вышла из комнаты, переодетая во что-то яркое. В первый момент он просто остолбенел. Она слегка кивнула ему в знак приветствия.

— Прости, — сказал он. — Просто ты выглядишь… совсем иначе.

— Иначе, — повторила она, глядя на него в упор, приглаживая пальцами волосы, гладко зачесанные назад и схваченные широкой лентой. — Ты имеешь в виду, что теперь я одета?

— О, нет, — запротестовал он. — Я имею в виду, что ты без грима. И с зачесанными волосами.

Она засмеялась, подчеркивая его смущение:

— Тебе нравится?

У него перехватило дыхание.

— Мне нравится, — сказал он сипло, — потому что это подчеркивает структуру и красоту твоего лица.

— Какие ты делаешь милые комплименты! Хорошо бы в них была хоть доля правды.

Он слегка улыбнулся, а она обошла его сзади и встала к перилам. Он облокотился рядом с ней и почувствовал огромное облегчение оттого, что не смотрит на нее в упор, и сказал как бы в оправдание:

— Я не ожидал тебя встретить.

— Тем лучше, — ответила она, — значит, комплименты не были приготовлены заранее.

И вот, нащупывая ту плоскость, в которую она перевела беседу, и вдруг испугавшись показаться болтливым, он стал сбивчиво отказываться от предыдущих слов, чем вызвал ее смех.

— Так ты присутствовал при этом дубле? Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что ты великолепна, — ответил он. — Совершенна.

— И это все?

— Нет.

— Что-то еще?

— Да.

— Так скажи мне, — потребовала она. — Актриса всегда хочет знать непосредственную реакцию? Что ты- чувствуешь?

— Чувствую себя… обобранным, — он взглянул на нее, как будто впервые видел.

— Обобранным, — прошептала она. — Лучший комплимент из всех, который мужчина может сделать женщине…

Пораженный своей храбростью и ее ответом, он снова онемел, думая, что уже никогда не повторит подобного. Никогда… Эта мысль заглушала все остальные чувства. Солнце жарило невыносимо. Струйка пота затекла ему в глаз. Полуослепший, он стал вытирать его кулаком. Скажи что-нибудь, говорил он себе, скажи…

Тут, слава Богу, кто-то позвал ее снизу.

— Эй, Нина! Нина, смотри!

Это был Джордан, делавший упражнения на песке. Некоторое время актер поднимался и опускался довольно быстро. Потом его скорость замедлилась. Наконец, окончательно выдохнувшись, он повалился на песок локтями вверх, как хромой кузнечик.

— Двадцать! — простонал он. — Я буду делать десять в день. Нина, чего я не сделаю ради тебя!

— Ради меня? — сказала она со смехом. — Или ради собственного самоутверждения?

Джордан перекувырнулся и сел:

— Нина, дорогая, к концу недели у меня будут такие сильные локти, что я поражу тебя.

— Как убедительно, — ответила она. — Поразить своей тушей.

— Будь добрее, — прошептал Камерон. — Он просто старается оправдаться.

— А, так ты сочувствуешь ему! Может быть, в знак солидарности?

Камерон посмотрел вниз на Джордана, который поднялся на ноги и, задрав голову, загадочно ухмылялся. В этом смысле она права, думал он.

— Только не ему, — сказал он нежно, — а его затруднительному положению.

— Никакой разницы, — ответила она. — Мужчины все одинаковые. Отличаются только тела и лица.

— Говори громче, Нина, — позвал Джордан. — Я тебя не слышу.

— Я сказала, что тебе всегда удается меня развлечь всякими мальчишескими выходками. Очаровашка.

Актер засиял:

— Нина, пойдем пообедаем.

— Я должна оставаться доброй? — прошептала она.

— А что ты теряешь? — ответил Камерон.

— Обед вместе с тобой.

— Будь жестокой, — сказал он.

Она тихо засмеялась смехом победительницы и, перегнувшись через перила, нежно улыбнулась Джордану:

— Слишком поздно, дорогой. Я уже приглашена на обед сегодня.

— Им? — воскликнул актер, уставясь на Камерона.

— Им, — ответила она.

— Моим дублером, — сказал Джордан с гримасой, постепенно превратившейся в усмешку. — Моим собственным дублером.