Путин. Его идеология - Чадаев Алексей - Страница 3

Появление доктрины в данном случае обозначало отход от политики кризисного менеджмента, то есть простого реагирования на возникающие проблемы. В отличие от доктрины, программа, стратегия и даже идеология предполагают, что существует план и этот план будет реализован вне зависимости от того, какие внешние факторы могут этому помешать. В случае доктрины все совершенно по-другому. Доктрина – это развернутый метод. В качестве метода она не может указывать цель, она является способом реагирования на ситуацию, создания новых направлений движения. Особенность доктрины в ее способности саморазворачиваться в любые, самые сложные схемы действий, не изменяясь внутренне, и из этого отчасти проистекает будущая новая субъектность.

Источником появления доктрины Путина является политический кризис 2003 года. Она родилась именно из событий, случившихся тогда (отставка Волошина, дело ЮКОСа, неожиданный результат думских выборов и т. п.). Поэтому, для того чтобы понять состояние, в котором Россия оказалась сейчас, – надо вернуться на три года назад и понять, что же произошло в сфере языка власти в 2003 году. С точки зрения развития доктрины это можно сделать при помощи анализа президентского послания 2004 года. Необходимо разобраться, какие факты попали в послание, а какие не попали, что и как было проинтерпретировано.

На протяжении трех лет (в посланиях 2001–2003 годов) важным элементом президентских посланий была идея стабильности. Предполагалось, что главное, чем занимается власть и политическая система, – это оберегает страну от радикальных изменений, инициируемых оппозицией извне или вызревающих внутри самой власти. Понятно, что это ко многому обязывало власть. Например, обязывало к необходимости не выталкивать оппозицию за рамки политической системы, а включать ее в себя. Идея стабильности[3] предполагает стабильность роста, стабильность отношений собственности, возможность для любых игроков на поле стабильности реализовать свои задачи при базовых гарантиях невмешательства со стороны власти.

Путин преуспел в осуществлении этой идеи. Первое, чего он добился, став президентом, это прекращение задержек выплаты пенсий и заработной платы работникам бюджетных организаций. Это была радикальная и сильная установка: государство на уровне системного ограничения не имеет права не соблюдать обязательства перед теми, кто непосредственно от него зависит. В то же время укрепление стабильности шло через построение «вертикали власти» – построение губернаторов и федеральной отраслевой бюрократии под контроль. Путину удалось преодолеть ситуацию непрерывного загнивания, отмирания регионов. Сейчас уже неактуальны вопросы, которые стояли в центре повестки дня несколько лет назад: задержка зарплаты или отключение света и тепла за неуплату.

Однако через несколько лет существования доктрина стабильности изжила себя как на внешнем, так и на внутреннем поле. На это повлияло несколько факторов. Мировой рост цен привел к резкому усилению экспортеров, а доктрина стабильности резко ограничивала возможность влиять на них. Это кардинально усиливало одних и ослабляло других, нарушая баланс системы. Недовольство этим ограничением стало источником импульсов к преобразованию системы, исходящих не только от государства, но и от крупного бизнеса. ЮКОС и власть играли друг с другом на опережение. Стабильности не осталось места и во внешнеполитическом контуре страны. В начале 2003 года, после того как США, несмотря на отсутствие санкций СБ ООН, провели военную операцию в Ираке, в серьезном пересмотре нуждалась идея антитеррористической коалиции.

В конце того же года «революция роз» в Грузии закончилась изменением режима и сменой политического курса страны. В начале 2004 года революция по грузинскому сценарию прошла в Аджарии. Стабильность как установка на удержание любой ценой существующего порядка вещей, как концепция перестала работать.

За четыре года российская экономика значительно выросла. Россия из государства-банкрота превратилась в богача, который сидит на деньгах и не знает, куда их потратить. О проблемах, с которыми были связаны ельцинские времена, просто забыли. Казалось бы, пришло время пожинать лавры, но доктрина стабильности получает удар за ударом: ЮКОС, Грузия, Украина, Беслан, развал нового образа России на Западе, полная потеря «моды на Путина» и замена ее модой на оранжевых. Это не оставило доктрине стабильности никаких шансов.

Уже в послании 2003 года – в виде идеи удвоения ВВП – начинается отказ от стабильности. Парадоксально, но на самом деле функция лозунга удвоения ВВП[4] не сводилась к задаче его удвоить. Этот лозунг должен был приучить общество к возможности постановки идеологической задачи со сравнительно долгосрочной перспективой. В этом смысле революционно само появление Путина в роли внешнего агента, который может ставить системе задачи. Это несовместимо со стабильностью: для осуществления которой государство само гарантирует отсутствие агентов-реформаторов.

После кризиса 2003 года государство претендует на возвращение мобилизационной функции. В послании 2004 года Путин много говорит об экономике, показывая целью развития экономики повышение качества жизни (образование, медицина, недвижимость, жилье и т. д.).[5] Фактически послание 2005 года развивает ту же тему качества жизни. Если в 2004-м президент ставит экономические задачи, то в 2005-м показывает политические цели, которые призваны обеспечить решение этих задач. Путин в этих посланиях аномально нормальный президент, испытывающий острый дефицит «властной сумасшедшинки». В этом и его сила, и слабость. По Путину, главная задача власти состоит в обеспечении растущего благосостояния населения. Экономические задачи, которые он ставит, инструментальны. В отличие от адептов «экономизма» Кудрина и Илларионова Путин заинтересован не столько в том, чтобы создавать условия для развития экономики сколько в том, чтобы результатом экономического развития стало изменение параметров качества жизни – эти параметры и являются для него основной шкалой. Его, по большому счету, очень мало интересуют детали хозяйственного устройства и макроэкономические показатели. Они для Путина – та машинерия, по отношению к которой он ведет себя как «пользователь», а не как «механик». Уровень инфляции, реальный курс рубля, сальдо торгового баланса, фондовые индексы и т. п. – это показатели, важные для специальных подотчетных людей, но абсолютно вторичные по сравнению с другими, социоэкономическими индикаторами – вроде уровня зарплат, качества медицинского обслуживания, доступности жилья, конкурентоспособности образования и т. п. Не споря с экономическим либерализмом, он не концентрируется только лишь на создании условий экономической деятельности. В послании 2004 года ясно видно, что цель либерального экономического развития – европейский стандарт качества жизни. Уже исходя из этой позиции и предъявляются требования к либеральной экономике: результат, который она дает на выходе, для него важнее особенностей ее внутреннего устройства.

Но одного пользовательского подхода недостаточно: Путин управляет машиной, которая сегодня почти ничего, кроме узкого набора функций, не умеет делать. В частности, она не умеет делать инфраструктурные вложения. Сложно себе представить, чтобы нынешняя система поставила себе задачу построить новый город, хотя бы на сто тысяч человек. В России сейчас нет такой инстанции, государственной или частной, которая могла бы сказать: «Здесь нужен город на полмиллиона человек». Да что там – хотя бы на десять тысяч! Логика нашей системы запрещает подобное. Проблема даже не в том, что государство или само для этого должно быть мощнейшим экономическим субъектом, или допускать (удерживая при этом целостность всей остальной системы) существование частных субъектов такой силы, чтобы они могли ставить и решать задачи подобного масштаба. Проблема в том, что любой такой проект затрагивает – и моментально приводит в движение десятки и сотни разнообразных интересов, и хрупкий баланс «стабильности» моментально рушится.