Путин. Его идеология - Чадаев Алексей - Страница 2

Поэтому любые публичные слова первого лица очень важны именно как управляющие сигналы. В дополнение к этому в России, по мнению многих социологов, коммуникативные правила таковы, что важнее не то, что говорится, а то, кто говорит: это называется «гипертрофированный личностный статус».

В условиях посткатастрофной России такая ситуация дает президенту уникальную роль и одновременно возлагает на него уникальную ответственность. Президент сам должен построить демократическую процедуру, защитив ее снаружи, и потом передать в руки народа. Подобные задачи лежали на многих лидерах государств в XX веке и далеко не все с ними справились. Но, как бы там ни было, миссия Путина – это миссия строителя.

Из такого понимания миссии вытекает несколько следствий. Во-первых, непременный уход от власти по завершении строительства политической системы. Во-вторых, уход от власти именно и только по завершении ее строительства, но не раньше и не позже. В-третьих, с ростом времени пребывания у власти снижаются шансы на быстрое завершение такого строительства. В-четвертых, попытки помешать процессу строительства необходимо пресекать самыми жесткими способами.

Почему мы вообще обращаемся к официальным документам – таким как Послания президента? Официальные документы первых лиц государства – это развернутые управляющие инструкции. Они построены на ограниченном количестве формул, понятий и словосочетаний, которые потом разворачиваются в ту или иную политику. Самые яркие из этих формул (такие как «индустриализация», «продовольственная программа» «перестройка», «приватизация», «вертикаль власти») маркируют целые эпохи. Главное место, где появляются такого рода слова, это именно официальный текст с его жестким каноном.

При этом надо помнить, что в официальных документах обычно крайне редко используются ценностные формулы. Иначе говоря, послания – это не столько сам «символ веры» действующей власти, сколько производные от него решения. Такие документы изложены на языке задач и инструментов. Ни перестройка, ни приватизация, ни построение вертикали власти сами по себе не являются конечной целью и ценностью. Все это является инструментом достижения чего-то другого. А вот что стоит за названными инструментами – этого в официальном документе, как правило, не сообщается. На этом месте чаще всего стоят общие слова и лозунги, ничего не означающие.

Обращение к ценностному языку позволяет реконструировать логика документа, взятого как целое, в совокупности задач и реализации главных программных документов. Мы как бы дешифруем роль субъекта власти по совокупности его публичных действий. Мы находим, какие формулы целей и ценностей находятся за формулами задач и средств. Попытаться обнаружить ценности, которыми руководствуется действующий Президент, в последовательности задач, которые он ставит перед государством, и средств, которые он предлагает для их реализации, в этом и состоит задача данной книги.

Наша задача состоит в том, чтобы описать доктрину Путина. Реконструирование доктрины Путина неизбежно означает обнаружение слабых мест этой самой доктрины. Я подозреваю, что все слабые места, которые очевидны стороннему наблюдателю – очевидны в той же степени и самой власти. Я как покупатель на рынке – для меня это выбор. Рынок сигнализирует: или доктрины в законченном виде еще нет, или она слаба. Но слабость на самом деле означает поиск. Сильная позиция предполагает, что ты для себя все уже решил и не нуждаешься ни в чьих ответах на свои вопросы. Слабая позиция обозначает, что ты, защищая свои тезисы, предлагаешь какие-то спорные вещи на обсуждение.

Особенность российской политической системы состоит в том, что власть никогда и ничего не объявляет открыто. Именно поэтому возникает задача реконструкции и понимания доктрины. Материалом для реконструкции являются официальные документы, политические решения и (в меньшей степени) публичные выступления. Но мы как исследователи должны понимать, что публичные официальные документы пишут спичрайтеры и поэтому по словесным формулам нельзя восстановить ничего, кроме набора используемых тезисов.

Любая дешифровка и реконструкция – это всегда определенный волюнтаризм. Наше преимущество здесь состоит в том, что мы не пытаемся читать между строк. Мы пытаемся читать по строкам, как и должно читать программу действий. То есть мы пытаемся понять, что сказано и что имелось в виду.

Нормальная логика работы власти – когда командир указывает направление, а остальные за ним идут.

Власть не может, не имеет права на создание собственной политической программы, претендующей на монополию. Поэтому существует доктрина Путина, а вот программа Путина – это лишь одна из возможностей. Доктрина, в отличие от идеологии, имеет временную привязку. Принятие доктрины в качестве образца, источника программ, зависит от того, насколько ее лозунги реализуемы на практике.

В качестве источника доктрины Путин выступает не как действующий президент, а как индоктринируюший субъект. Доктрина Путина – это то, что перебрасывает мостик к России после Путина, в будущее, где сам Путин будет существовать уже не в качестве субъекта власти, а в качестве некоторого курса и направления. Доктринальность в этом смысле слова появилась в президентских посланиях только в последние два года. Два последних президентских послания логически связаны друг с другом: в послании 2004 года Путин излагает прагматику действий,[1] а в 2005-м, ссылаясь на эти действия, разъясняет цели этих действий и их ценностное содержание.

В качестве ключевых ценностей президент использует демократию и суверенитет.[2] Этим он ставит себя в сложную, уязвимую в своей противоречивости и поэтому крайне незащищенную позицию. С одной стороны, демократия – это сегодня трансграничная ценность, главные носители и пропагандисты которой привыкли ломать об коленку чужие суверенитеты в целях «демократизации»: именно поэтому подразумевает открытость миру, ее крайне сложно совмещать с укреплением национальных границ. С другой стороны, суверенитет вовсе не предполагает следование мировым стандартам демократических процедур. В этом главное противоречие.

Все предыдущие послания строились как манифесты, что давало возможность расшифровывать их вне привязки к конкретным действиям. Сейчас задача состоит в том, чтобы развернуть лозунги в программу действий. Это создает гораздо более узкий коридор. Коль скоро слова рождают действие, они исключают вариативность толкования. Иначе коллективное действие не получается, оно рассыплется на миллионы индивидуальных действий. Главное отличие манифеста от программы действий: манифест говорит «я думаю», а программа действий – «я считаю необходимым сделать». Самая большая удача обозначить связь между первым и вторым.

Доктрина Путина в том виде, как она существует сейчас, появилась гораздо позже, чем сам Путин занял пост президента. В 1999 году он просто наводил порядок: он и говорил о себе как о президенте, спасающем Россию от катастрофы и распада, стремящемся к стабильности. В 2003 году возникло ощущение, что это ему удалось и не удалось одновременно. Череда терактов и трагических событий подталкивала к мысли, что Путин разрушил стабильность, которая как казалось, существовала до него, при Ельцине. Этот год должен был быть годом успеха, но случилось нечто, что и заставило президента поменять курс. В этом году изменился характер политики, и это потребовало изменения методологии ее реализации. Появилась доктрина Путина.