Опрокинутый купол - Буянов Николай - Страница 42

• Предыдущая
• 42/91
• Следующая

– Мама?

Руководителя клуба «Кремень» звали Владимир Львович Шуйцев. Борис решил не вызывать его повесткой, просто узнал в справочном номер телефона, позвонил и договорился о встрече, предложив, так сказать, нейтральную территорию. «Зачем? – осведомился Владимир. – Вы что, журналист? Будете писать? Клуба-то давно нет, вы не знали?» – «Не журналист, а следователь». – «Тем более. Дело закрыто, к чему ворошить?» – «Надо, поверьте». Тяжелый вздох: «Надо так надо».

– Не беспокойтесь, много времени это не займет.

Шуйцев смутился.

– Я не о времени, этого добра теперь навалом. Ладно, подъезжайте. Домой не приглашаю, уж извините… Лучше посидим где-нибудь.

– Как скажете.

…Он очень хорошо помнил этого мальчика. Все-таки один из самых талантливых учеников, увлеченный до фанатизма («Слово какое-то…» – поморщился Борис. «В общем, да. Но это если речь идет о каким-нибудь клубе типа „Спартак-чемпион“, вы не согласны? А тут – парень занят серьезным и полезным делом, военной историей времен наполеоновского нашествия. Сейчас ведь патриотическое воспитание как бы отменено, принято ругать все наше и восхвалять западное». – «А вы считаете, нельзя быть хорошим историком без того, чтобы быть патриотом?» – «Конечно! И потом, главное: парень, в отличие от сверстников, четко знал свою дорогу. Мне это импонировало»).

Дорога эта имела свое начало в подростковом клубе «Кремень» (угол улиц Володарского и Коннозаводчиков). Сначала, как водится, народу набежало столько, что не вмещала небольшая комната на цокольном этаже. Тем более что Владимир расстарался: дал объявление в газетах, вспомнил свое прошлое художника-оформителя (известное в стране Репинское училище, худфонд, портреты вождей и фигуры комсомольцев-культуристов то с отбойным молотком, то за клавиатурой ЭВМ – в зависимости от грядущей кампании), нарисовал красивую вывеску, выставил в краеведческом музее свою личную экспозицию, свою гордость: уникальное реставрированное оружие, обмундирование, предметы воинского быта середины прошлого века. Словом, привлек и увлек окрестных пацанов. С тех пор прошло время – кто-то поостыл, подался в другие сферы (в основном связанные с малым бизнесом), кто-то повзрослел и подумал, что, чем лазать по пыльным книгохранилищам и горбатиться на раскопах, лучше валяться дома на диване с банкой пива и смотреть «Клуб кинопутешественников» – там еще круче. Но кто-то и остался, пройдя через все нешуточные испытания, – из них Шуйцев сколотил команду. Первым в этой команде по праву считался четырнадцатилетний Стасик Кривошеий («Вот уйду на покой, – думал Владимир, – будет мне замена…»).

– Вам неприятно вспоминать? – спросил Борис, когда собеседник замолчал.

Тот пожал плечами.

– Это как старая рана, знаете? Вроде не болит, пока не ковырнешь пальцем…

– У нас было два ружья с центральным кремневым запалом. Мы сделали их сами – использовали архивные чертежи и прототип…

– Прототип?

– Несколько лет назад я привез из-под Смоленска, из раскопок. Ружье оказалось французским: какой-нибудь наполеоновский гренадер бросил при отступлении. Деревянный приклад, правда, истлел… Да и вообще мало что сохранилось.

– Значит, те два ружья были… как это… действующими моделями?

– Современными реконструкциями. Мы и пули отлили в мастерской (я вспомнил кое-какие прежние навыки). Четыре из них мы использовали – постреляли в лесу за городом. Остальные я спрятал в сейф.

– Как же мальчишка добрался до них?

– Он не добрался, – тихо ответил Шуйцев. – Он отлил свои. Попозже, тайком, вдвоем с приятелем. Тот, правда, не знал для чего… На дело Стасик ходил в одиночку.

Не знал… Борис хмыкнул про себя: для чего отливают пули? Чтобы пострелять в лесу, ощутить вместе с прикладом у своего плеча атмосферу тех времен (грохот боя, батарея Тушина и другие батареи, выстоявшие в крови и победившие, кивера и разноцветные мундиры в клубах дыма, топот конницы и сверкание сабель, радостная готовность отдать всего себя, до конца – а там будь что будет… За веру, царя и Отечество!). А еще – чтобы попрактиковаться перед тем, как пойти домой к однокласснице, пристрелить ее папочку-бизнесмена, выгрести из ящиков деньги (основной капитал папаша держал в конторе в стальном сейфе – до него добраться не удалось) и спокойно удалиться, оставив труп с кровавым месивом вместо головы…

– Я уверен: Стаса кто-то подговорил. Кто-то взрослый, циничный и безжалостный.

– На следствии эта версия не подтвердилась…

– Значит, плохо искали, – отрезал Владимир. – Свалили на мальчишку…

– Стрелял, бесспорно, он. Отпечатки пальцев на прикладе и на спусковом крючке… Это после того случая ваш клуб закрыли?

Шуйцев несколько потерянно кивнул. Запал, с которым он бросился защищать своего питомца, иссяк, он опустил голову и замолчал.

– Я и сам не смог бы дальше… Все же Стас – мой ученик. Я был за него в ответе. После всего, что случилось, я бы ни за что не посмотрел в глаза остальным.

Он долго вертел в руках наконечник стрелы, который Глеб извлек из сиденья «Жигулей». Покачал головой.

– Изготовлено со знанием дела. Я в этой эпохе не специалист, однако… А вы уверены, что это чистое серебро?

– Так утверждает эксперт.

– Удивительно.

– Подумайте. Может быть, вам приходилось слышать о каком-нибудь клубе или обществе, сходном по направлению с вашим?

Шуйцев думал долго – целую минуту. Потом изрек:

– Вы ошибаетесь. Поймите: серебряное литье – очень дорогая забава, ни одному подростковому клубу не по плечу. Да и зачем? Хочется, чтобы блестело, – ради бога, существуют специальные пасты. – Он еще раз с недоумением посмотрел на Глебов трофей. – Он и не блестит… Нет, я уверен: вы не там ищете.

– А где надо искать?

– Гм… Я бы сказал, среди тех, кто занимается специальными магическими обрядами. Колдовством, если проще.

– А конкретнее?

– Конкретнее – борьбой с дьяволом или с его посланниками. К примеру, волколака или оборотня нельзя убить железным оружием – только если оно сделано из серебра.

– Это мой брат-то оборотень?

– Ваш брат? Не знал, простите, – Владимир развел руками. – Значит, существует некто, кто всерьез в это верит.

– Во что?

Он вздохнул.

– В дьявола. В черную магию. Этот человек – одержимый.

Они спустились вниз по улице, мощенной старым, слегка выпуклым булыжником, который сохранился еще с дореволюционных времен. Улица была тихая и пустынная, обсаженная тополями. Лишь в одном месте ее пересекал шумный крикливый проспект – местный аналог московского Арбата: претенциозно оформленные разноцветные фасады с белыми лепными колоннами, неоновые рекламы, коммерческие кафешки с ценами как в первоклассных европейских ресторанах (Борис с Глебом любили раньше бывать там – не в ресторанах, конечно, – пока разок не отравились пиццей с грибами и дружно не загремели в инфекционное отделение). Как и на Арбате, роскошные фасады скрывали за собой грязные проходные дворы, загаженные кошками и алкашами, битое стекло, кучи мусора у перевернутых баков…

Чуть ниже перекрестка стояло здание краеведческого музея из темно-красного кирпича и оттого вызывающее ассоциацию с мавзолеем. Борис не бывал здесь тысячу лет, хотя, помнится, в детстве бегал сюда едва не через день.

Он приходил смотреть на скелет мамонта.

Остальные шесть залов были посвящены исключительно войне и революционно-освободительному движению (неолит, палеолит, каменный век, а также раннее и позднее Средневековье были безжалостно вычеркнуты из Истории – площади не хватало). Центральное место – в вестибюле, напротив широкой лестницы – всегда занимал громадный портрет знаменитого марксиста Федора Толоконникова, высланного из столицы в эти места в начале века. Как водится среди марксистов, он тут же организовал кружок, собирался было приступить к выпуску газеты, но, будучи на деле не Федором, а Альфредом по фамилии Хольтензеер, мирно скончался в результате погрома. В сорок девятом его именем назвали улицу, примыкающую к кожевенному заводу.

• Предыдущая
• 42/91
• Следующая