12 историй о настоящей любви (сборник) - Блэк Холли - Страница 45

– То, что дольками, называется хоум-фрайз[31]. Хашбрауны это и есть оладьи. У нас есть и то, и другое, – вздохнув, нетерпеливо объяснила Лорейн. Впрочем, Софи начала уже подозревать, что официантке нравится, когда Рассел испытывает ее терпение.

– Ладно. В общем, нам хашбрауны с яблочным соусом и сметаной, – Рассел взглянул на Софи. – Правильно?

– Да, – с трудом выдавила Софи: у нее вдруг сдавило горло. Хашбрауны – это же, по сути, латке, с яблочным соусом и сметаной? Это же едят на Хануку.

– Откуда ты знаешь? – спросила она наконец, опомнившись.

– Есть такая штука – календарь называется. Гениальная вещь, оттуда столько всего можно узнать.

– Разве что дату. Но про латке там точно не пишут. Откуда же ты родом на самом деле?

Рассел усмехнулся.

– То есть чувак из Техаса никак не может знать про латке?

– Готова спорить, это нарушает сразу несколько законов штата.

Рассел засмеялся.

– Пожалуй, да. Ладно, сдаюсь. Я встречался с еврейкой.

Ясно.

– Значит, в Техасе есть евреи?

– Это было не в Техасе.

– Вот как.

Если подумать, его говор и правда не похож на техасский. Впрочем, когда она сказала, что приехала из Нью-Йорка, в кампусе все удивились. Видимо, ее речь была не такой уж «городской».

– Так откуда ты на самом деле?

– На самом деле? Не уверен, что я вообще откуда-то на самом деле.

– А вот сейчас ты просто стараешься напустить туману.

– И как, получается?

– Вылитый Джеймс Бонд. Но даже он был откуда-то.

Лицо Рассела поскучнело.

– Я нигде не задерживался настолько, чтобы считать, что я оттуда.

И он выдал целый список мест, где успел пожить: Дубай, Сеул, Амман, Мехико, Северная Дакота, Колорадо. А в последнее время его домом стал Хьюстон в штате Техас.

– Отец занимается нефтяным бизнесом, – добавил Рассел.

– О, а я-то подумала… – начала Софи, и тут к ней, наконец, пришло осознание еще одного очевидного факта: Рассел богат. Почему же она решила, что он учится на бесплатном, когда все указывало на обратное?

– Что подумала? Что я «городской»? – он взглянул на Софи, и, похоже, обо всем догадался по ее лицу. – А, ты решила, что я – качок с бесплатного отделения?

Голос Рассела звучал все так же беспечно, но теперь в нем появились настороженные нотки. Его способ защиты, как фраза «я шучу» для Софи.

– Мне очень жаль, – сказала она. И это была правда. Более того, она вдруг ощутила какую-то опустошенность. Она уже свыклась с мыслью о том, что у нее с этим парнем есть что-то общее. А теперь оптимистический настрой, на крыльях которого она летала весь вечер, разбился о кирпичную стену.

– Ничего страшного, – отозвался Рассел, но на лице его читалось совсем другое. – Дай угадаю. Баскетбол.

Задумавшись, Софи потеряла нить разговора.

– Что? А, да. Кажется.

Рассел слегка кашлянул. Софи вздрогнула и подняла взгляд, рассчитывая увидеть в его глазах злость или насмешку. Но все оказалось куда хуже. Рассел был, словно рождественская елка, на которой разом погасли все гирлянды. Софи стала в один ряд с другими тупыми комментаторами. Она разочаровала его. Ей хотелось объяснить, почему она так решила. Рассказать ему, что ее лучшая подруга – чернокожая, и о детстве в Бруклине, и обо всех своих «городских» приключениях. Но не стала. Ведь он, в общем-то, тоже ее разочаровал.

Неловкое молчание затягивалось, но тут подошла Лорейн с подносом, полным еды. Пирог с сыром. Пирог la mode. Хашбрауны с яблочным соусом. Вот только вместо сметаны официантка подала творог. «Кто бы сомневался», – подумала Софи.

Еда просто стояла на столе между ней и Расселом, постепенно остывая. Софи вдруг ощутила острый приступ одиночества, отверженности и тоски по дому. Пожалуй, этот мысленный вопль «что же ты наделала, Софи Рот?» был самым горьким из всех, звучавших до сих пор.

Она приехала сюда, чтобы получить знания, но почему-то чувствовала, что глупеет с каждой минутой. И эта неловкая ситуация – яркий тому пример. И дело не в том, что Софи не привыкла общаться с богатыми людьми. Правда, росла она в неприглядном, дешевом квартале: еще до ее рождения мама сняла там квартиру по программе ограничения арендной платы[32]. Но со временем район преобразился. Когда Софи исполнилось десять лет, одна семейная пара выкупила особняк по соседству. Эти люди полностью переделали дом по своему вкусу и переехали туда вместе с дочкой, ровесницей Софи. Девочки быстро подружились, и потом на протяжении многих лет Ава постоянно предлагала заплатить за двоих – в кино, в ресторанах, в поездках за город. Поначалу эти «дружеские дотации», как их называла Ава, даже радовали Софи. Но со временем они стали тяготить ее, остро напоминая об их неравенстве, о том, чего она лишена. Софи начала отказываться от «дотаций». Чем больше Ава настаивала, тем больше Софи обижалась. Наконец, в десятом классе они разругались в пух и прах. «Я тебе не оборванка какая-нибудь!» – закричала тогда Софи, и «дотации» прекратились. А вскоре умерла и дружба. Софи было совестно, но она не знала, как все исправить.

Вот и сейчас совершенно неясно, как все исправить. Но остывающая еда с немым укором смотрела из тарелок, намекая, что пора действовать. Рассел уже спас первую половину вечера. Он не только рассмешил Софи и помог ей улизнуть от оргии свитеров, но еще и дал возможность хоть немного побыть собой. А ведь она даже не догадывалась, как ей этого не хватало. Странное дело: вроде в последнее время Софи успела соскучиться по множеству людей и вещей. А больше всего, оказывается, – по самой себе.

Глубоко вздохнув, она прервала молчание.

– Я подумала, что ты – такой же, как я. Вот что я хотела сказать.

Рассел снова посмотрел на Софи – уже прогресс, но на его лице читалось недоумение. Он явно не понимал, к чему она клонит.

И тогда Софи сказала ему то, чего не говорила здесь больше никому, хотя прекрасно знала, что стыдиться нечего. Наоборот, гордиться надо.

– Я учусь на бесплатном. Я думала… Надеялась, что если и ты тоже, то у нас может быть что-то общее.

Снова воцарилось молчание. Софи не знала, поможет ли ее признание спасти вечер, но чувствовала, что сделала все правильно. И вдруг Рассел произнес:

– А кто сказал, что нет?

С этими словами он подтолкнул к ней пирог с сыром. «Это вызов или оливковая ветвь – знак примирения?» – подумала Софи, беря вилку. Сыр вздулся одним большим пузырем; пирог выглядел совершенно неаппетитно. И все же она отломила небольшой кусочек и отправила в рот.

Господи. Боже. Мой.

Резкий вкус чеддера добавил корочке пикантности и оттенил сладость яблок. А потом она почувствовала удивительное сочетание: рассыпчатость, вязкость, сочность. И все это окутано теплом.

Софи отломила еще кусочек, побольше. Рассел с интересом наблюдал за ней. Когда третий кусок отправился в рот, он ехидно улыбнулся.

– Что? – спросила Софи.

– Похоже, я только что выиграл пари.

Они умяли пирог и почти все хашбрауны, которые, как оказалось, не так уж плохо сочетаются с творогом. Вскоре на тарелках кое-где остались только печальные островки мороженого. Когда принесли счет, Софи потянулась за сумочкой, но Рассел покачал головой.

– Я собирался заплатить за двоих, еще когда думал, что ты богата. А теперь вдруг каждый сам за себя? Попахивает снисходительностью.

Софи рассмеялась.

– Погоди, ты что, правда думал, что я богата?

Рассел сделал вид, что смутился.

– Получается, ничья? – спросила Софи.

– Я не веду счет, – отозвался Рассел. – Но так определенно интересней.

Он положил пару двадцаток на стол.

– Спасибо, – сказала Софи. – За все. Особенно за латке. Скорее всего, больше я их в этом году не поем.

– Почему?

– Сегодня – последняя ночь Хануки. Лавочка закрывается.

– Ты не собираешься домой на праздники?