12 историй о настоящей любви (сборник) - Блэк Холли - Страница 17

Хейли подошла к мусорному ведру, стоявшему под раковиной, и подняла крышку.

– Тут тоже пусто, Шай.

Я молча прислонился к стене.

– Ладно, пойду в душ. А потом мы вот это обсудим, – она указала на холодильник.

– Что обсудим?

– Все, – ответила Хейли. – Ешь пока маффины.

Затем она отвернулась и направилась в хозяйскую ванную.

Едва дверь захлопнулась, я подошел к холодильнику и уставился на тарелку с маффинами. Поднял пленку, которой они были накрыты, и понюхал: еще теплые. Слюна заполнила рот. Мозг словно распух от голода и соображал очень медленно.

Надо поесть.

Срочно.

Но нельзя.

Только не сейчас, пока Хейли еще здесь. Она не должна узнать, насколько я голоден. Иначе она поймет, что у нас совершенно разный уровень жизни. И, скорее всего, перестанет приходить сюда, чтобы воспользоваться душем.

Я вернул пленку на место, закрыл холодильник, сел на диван и притворился, что читаю.

Выйдя из ванной, Хейли первым делом отправилась на кухню и открыла холодильник.

– Да что с тобой такое? – спросила она, возвращаясь в гостиную. – Серьезно, Шай.

– Ничего такого, – ровным голосом отозвался я.

Несколько секунд она смотрела на меня, покачивая головой, а затем махнула рукой и вышла из квартиры.

Убедившись, что она не собирается внезапно вернуться, я рванул на себя дверцу холодильника и вытащил тарелку с маффинами. Потом уселся на пол, схватил кекс, засунул его в рот целиком и принялся жевать. Жевал его и жевал – а второй держал уже в руке, готовясь тут же отправить вслед за первым.

И вдруг заплакал.

Сам не знаю, почему.

Первый раз со дня маминых похорон я почувствовал, что щеки стали мокрыми от слез. И, как ни странно, это было так приятно. Я ощутил себя живым. Наверное, потому что вспомнил о маме. Да и снова наполнить желудок – просто здорово.

Я сидел на полу очень-очень долго.

Ел и плакал.

Плакал и ел.

Стараясь не думать ни о чем, кроме маффинов Хейли.

Возможно, у нас со стариком больше общего, чем мне казалось.

Помните, я рассказывал о том, как моей сестренке иногда приходится силком тащить его за стол? Вот что-то в этом роде Хейли пришлось провернуть со мной сегодня.

Она вернулась часов в семь, но на этот раз не для того, чтобы воспользоваться душем. Молча схватив за руку, она потянула меня на лестницу, в лифт, и дальше – в свою наполненную ароматами квартиру, и усадила за обеденный стол.

– Ни с места, – скомандовала она мне, будто немецкой овчарке, а затем пошла на кухню и открыла дверцу духовки.

Я сидел, разглядывал свои руки и вспоминал о доме.

У нас, в семье Эспиноза, канун Рождества всегда был лучше самого Рождества. Все кузены и кузины, дяди и тети приходили в гости к бабушке, дом наполнялся запахом тортилий[8] и соуса чили. Тетушка Сесилия приносила тарелки с горками сладких тамале[9]. А дядюшка Гильермо тайком угощал нас текилой «Patrón» из бутылки, которую всегда заворачивал в подарочную бумагу («Рождественский подарочек для меня любимого!») В гостиной мужчины обсуждали работу, на кухне женщины обсуждали мужчин. В доме звучал смех. Даже если кто-то ронял стеклянную рамку для фотографий или хрустальную фигурку, мы просто хохотали над этим – все, даже бабушка, сметавшая осколки в старинный железный совок.

Дом. Эх…

Как же я соскучился по нему, черт возьми.

Соскучился по ним.

– Ни за что не позволю тебе сидеть голодным в канун Рождества, – заявила Хейли, ставя передо мной тарелку, полную еды.

– Я не сидел голодным, – отозвался я, уставившись на роскошный ужин.

Она посмотрела на меня в упор.

– Нет, Шай, сидел.

– Ну, может, немного.

Чем это я заслужил такое, интересно? Только тем, что разрешил ей воспользоваться ванной Майка? Если так, то обмен явно неравноценный. Я всего лишь открыл ей входную дверь, а судя по тому, что здесь на тарелке, Хейли просто надрывалась на кухне. Тут и какая-то белая рыба на гриле, и жареная картошка, и хлеб из дрожжевого теста, и эти штуки типа брокколи с длинным стеблем – все время забываю, как они называются.

– Ты что будешь, «Пино Гри» или «Шардоне»? – крикнула Хейли из кухни.

– Это вино такое, да? – крикнул я в ответ.

Хейли вынесла вторую тарелку и поставила напротив моей.

– Конечно, вино, что же еще?

– В таких делах ты лучше разбираешься… – я поерзал на стуле. – Попроще вопросы задавай, ладно? Я знаю только, что вино бывает белое и красное.

Хейли застыла, уставившись на меня.

– Вообще-то, они оба белые. К рыбе подходит белое.

– Ну, тогда все просто. Берем белое.

– Да, но… Ладно, забудь.

Хейли принесла из кухни бутылку вина и наполнила бокалы.

– Твое здоровье, – сказала она, поднимая свой.

– Салуд[10], – отозвался я, как всегда говорит мой старик.

Мы чокнулись.

После дюжины маффинов на завтрак, – да-да, я слопал все до последней крошки – голод уже не так меня терзал. И все же с каждым кусочком прекрасно приготовленной рыбы я чувствовал, как мое тело оживает. Это была настоящая еда. И благодаря ей потрепанный плюшевый мишка наконец-то превращался в человека.

Вино тоже пошло на ура, и Хейли вскоре снова наполнила бокалы.

– Кстати, даже не думай сорваться с крючка, – вдруг сказала она.

– Ты это о чем?

– Об «игре в правду». Вечером я не заходила к тебе мыться, но это не значит, что сегодня мы не должны ничего рассказывать друг другу.

– Ужин – просто объедение, – сказал я, указывая на полупустую тарелку.

– Всего лишь жареная треска.

Хейли помолчала несколько секунд, а потом добавила:

– Но спасибо. Мне нужно научиться принимать комплименты.

– Чур, сегодня первая история – твоя.

Я подцепил вилкой очередной кусок брокколи с длинным стеблем. Не знаю почему, но мне не терпелось услышать, что Хейли расскажет на этот раз. Похоже, я начал втягиваться в ее наивную игру.

– Ладно, – Хейли сделала глоток вина, а потом замерла с бокалом в руке, словно о чем-то размышляя. – Иногда я очень беспокоюсь. Насчет себя. У меня нет… «фишки». Скажем, в старших классах я постоянно получала хорошие оценки. Нет, даже не так. Была отличницей. Мне поручили произнести торжественную речь на выпускном. Отборочный тест в колледж написала очень неплохо. И все нужные для поступления факультативы посещала. А на втором курсе работала волонтером в психиатрической лечебнице. Но делала я это только для того, чтобы со стороны все выглядело как надо. Глупо, правда?

Именно тогда я вдруг понял, насколько Хейли красива. Идеальная кожа, высокие скулы, очаровательные крохотные веснушки вокруг носа. Но дело было не только в физической привлекательности. Вообще-то мне многие девчонки нравятся – такие вот у меня гибкие эстетические критерии. Но в Хейли было что-то совершенно особое. В ее улыбке и ямочках на щеках. В том, как она смущалась: слегка пожмет плечами, чуть наклонит голову – и уставится на свои ноги. А иногда, когда светло-карие глаза Хейли встречались с моими, темно-карими, я чувствовал, будто она просовывает руку мне в грудную клетку и нащупывает там самое потаенное. В такие моменты мне хотелось ничего не скрывать от нее, пусть даже что-то и покажется ей неприглядным.

– Проблема в том, – продолжала Хейли, – что я никогда не понимала, зачем я все это делаю. Знала, что этого от меня ждут, и только.

Она снова наполнила наши бокалы.

– Причем не могу сказать, что родители или школьные психологи как-то давили на меня. Нет, дело было во мне. Я сама хотела быть лучшей. Но все мои решения в старших классах были продиктованы стремлением добиться отличных результатов на бумаге. Я ни на секунду не задумывалась о том, что же мне на самом деле нравится делать. Грустно это как-то, правда?