Дьявольское кольцо - Буровский Андрей Михайлович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/118
• Следующая

Твой дед».

Володя добирался до Петербурга почти двое суток, и то спасибо огромному экспедиционному блату: потому что стоял август, время отпусков, и билетов в кассах не было. Совсем. Никуда и никаких. И только в пять часов дня на вторые сутки Володя стоял в конторе адвоката Миронова Леонида Павловича.

Адвокат вынужден был одновременно огорчить и обрадовать молодого человека. Огорчить — потому что его клиент и дед Владимира Кирилловича, Александр Игнатьевич, скончался еще утром. От чего? От рака, молодой человек. Врачи очень удивлялись, что он еще прожил так долго. А вообще-то не очень важно, рак или не рак, возраст смертный. Я выражаю Вам сочувствие, но ведь не ждать было невозможно, верно ведь?

А обрадовать он как адвокат может тем, что говорит сейчас с единственным наследником. Подчеркиваю — с единственным. И свою дачу, и свои деньги Ваш дед завещал Вам, молодой человек, и только Вам. Все. А общая сумма наследства составляет очень приличную сумму… Адвокат назвал и сумму, она действительно была приличной.

Ключ от дачи у адвоката тоже был. А в шесть часов Володя сидел в вагоне электрички. Миронов не знал, где ключи от ленинградской квартиры, и ночевать Володя ехал на Глубокое озеро — на дачу. Да и надо было посмотреть, что же оставил ему дед в тайном ящике.

Почему-то внутри дачи Володя всегда чувствовал себя словно в другой эпохе. Здесь даже пахло иначе. Прелью? Сыростью? И ими тоже. Но и кроме них был какой-то странный, совершенно особенный запах у этих старинных, почти не проветриваемых помещений. Оленьи рога, большие рожки для обуви в загроможденной прихожей. Володе сразу захотелось включить свет.

Вот он, кабинет деда. Огромная комната занимала чуть не весь первый этаж. Володя с самого начала решил, что ночевать он будет здесь. Не хотелось ложиться в спальне деда, на его кровать.

Володя наскоро обошел дачу. Разумеется, никого. И все же парень смутно чувствовал чье-то присутствие. На даче кто-то был… Знать бы кто… Или присутствовало Нечто? Анонимный дух другого времени?

Шкафы с книгами. Часть книг знакома с детства: «Автобиография» Чарльза Дарвина. «Живое вещество», «Последовательности осадконакопления» Владимира Ивановича Вернадского.

Фотографии на стенах. Одна — бабушки, сделана в молодости. Другая — мамы, на ней маме лет 15. Мама смотрит в объектив и смеется. Интересно, кто снимал — сам дед? Есть и фотографии Володи — одну делал дед в то лето, проведенное на даче. Вторая — недавняя, экспедиционная, — Володя расчищает погребение.

Володя сел в венское кресло перед письменным столом. Ноги удобно ушли под стол, нашли там низкую скамеечку. Вот плоский ящик, сразу не заметный среди прочих. Ящик, из которого дед когда-то извлек свой дневник. В ящике — две папки, какой-то маленький, очень тяжелый мешок (кажется, из брезента); под папками — конверт. Большой серый конверт, а на нем — почерком деда: «Моему внуку, Владимиру Кирилловичу Скорову (в случае моей смерти)».

Володя посидел, пока дыхание совсем не успокоилось. Сейчас он сможет узнать ВСЕ.

Бумага плохо поддавалась… Или все-таки Володя волновался, не получалось рвануть бумагу ровно и сильно?

В конверте было письмо. Несколько листов, сплошь исписанных ровным, крупным почерком деда.

«Володя, дорогой мой внук!

Если ты читаешь это — значит, меня уже нет. Я вызвал тебя из экспедиции, чтобы рассказать тебе важную тайну, — и я сдержу обещание.

Я открою тебе даже две тайны. Одна — это та самая тайна, из-за которой я тебя вызвал. Тайна, которую я хотел раскрыть сам и подарить тебе.

А другая тайна — это история нашей семьи. Наверное, ты уже многое знаешь. Но рассказывали тебе далеко не все, и знаешь ты только урывки. Поэтому я буду писать так, словно ты не знаешь ничего и рассказывать надо с самого начала.

Я встречал очень много людей, боящихся собственной истории. Своей семейной истории боятся все люди, живущие в СССР. Особенно боятся люди, предки которых в старой России хоть что-нибудь значили и делали хоть что-нибудь хорошее. Я знаком с потомками сосланных в Сибирь декабристов, которые боялись рассказать детям и внукам о том, кто они. Знаю князя Глинского, который скрывал, что он князь.

И уж, конечно, я знал много людей, которые доказывали, будто их предки вовсе не были кулаками, а были нищими пьяницами-безлошадниками и в Сибирь угодили случайно!

Наивные люди, Володя! Наивные люди, потому что все их родословные были, конечно же, превосходно известны. Эти люди могли обмануть своих знакомых, родственников, самих себя, но не КГБ.

А ведь решать судьбу этих людей и портить им карьеры будет именно КГБ, а вовсе не соседи и не сослуживцы. Те-то скорее посочувствуют, а некоторые и зауважают.

Я расскажу тебе две тайны, которые так переплелись, что я уже не всегда могу сказать, где начинается одна и кончается другая. И я буду писать так подробно, как только смогу, — ведь ты уже не сможешь задать мне ни одного вопроса, мой дорогой. И, честно говоря, меня это сильно огорчает.

Я, конечно же, знаю, что в семье меня не любят, и знаю за что. Я часто был благодарен твоей маме за то, что она не помешала нам встречаться и не воспитала тебя в ненависти ко мне. Знаешь, что было в том письме, которое ты привез матери в 1972 году? Кроме просьбы отпустить тебя ко мне — вот эта самая благодарность. Наверное, глупо, но я ведь и правда был очень благодарен дочери за то, что она позволяет мне встречаться с внуком.

Итак, о главном. Наверняка ты слыхал, хотя бы краем уха, что моя жена и твоя бабушка провела в лагерях многие годы, а я палец о палец не ударил, чтобы ее спасти. Возможно, ты слыхал и о том, что я не выручил свою мать и сестру из лагерей. Так вот — это все чистая правда. Но чтобы понять эту правду, нам нужно начать с начала. С самого начала, Володя.

Дед моего отца, Николай Курбатов, жил в Рязанской губернии и был крепостным князя Глинского. Как звали князя, как отчество прадеда — уже утрачено. Наверное, можно найти по архивам… Может быть, знал правнук князя Глинского — я был с ним знаком, пока он не спился и не помер. Но я тогда не спросил, и скорее всего — напрасно. И вот теперь я этого не знаю.

Отец отца, мой дед, начал заниматься торговлей сразу же после освобождения, после 1861 года. Он торговал товаром не совсем обычным — полудрагоценными камнями. Настоящие драгоценности в деревнях, в уездных городишках тогда мало кто мог себе позволить. А на полудрагоценности — оникс, малахит, андезит — на них уже вовсю был спрос. Нужно было кому-то скупать товар — в основном на Урале, доставлять его камнерезам. И приносило это немало; к XX веку на моего деда работало больше двадцати приказчиков. И тех, что покупали, и что возили. Были у него и свои камнерезы.

Мой отец, Игнатий Николаевич Курбатов, родился в 1868, внуком и сыном крепостных, но сам крепостным никогда не был. Мой дед только торговал и никакого образования не имел. Но он хотел, чтобы дети получили образование, и мой отец жил уже совсем не так. Он продолжал торговлю камнями, на него работали камнерезы… но он занимался еще и поиском месторождений, и организацией шахт. Он даже приобрел еще и несколько шахт, где добывались полиметаллические руды. Приобрел или сам, или на паях с другими вкладчиками.

А самое главное — он получил образование. Он был геолог, инженер, почему и уцелел в самой круговерти. Будь он просто купец — наверняка убили бы сразу. А так попал отец в «буржуазные специалисты». Наши деньги, наше золото взяли прямо в банковских сейфах, все имущество национализировали. Это у них называлось экспроприация экспроприаторов. Они считали, что любое богатство украдено у трудового народа, что они только воруют у воров…

До революции отец никакой политикой не занимался, в Гражданской войне не участвовал, и какое-то время его не трогали. К тому же он умел быть полезен, дело свое знал и много чего мог. У моего отца был не только я. Нас было трое — сыновья Василий и Александр и дочь Софья. Она родилась позже всех, уже в XX веке — в 1905 году. Я родился в самом конце прошлого века, в 1899, а брат немного постарше, он с 1895.

• Предыдущая
• 19/118
• Следующая