Тайна Нереиды - Алферова Марианна Владимировна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/93
• Следующая

– Я перебросил в Антиохию Четвертый и Восьмой легионы, – сказал вдруг Скавр. – Мне стоило большого труда сделать это, не вызвав возмущения союзников и запросов Большого Совета. Если твой рассказ просочится в печать, мне придется туго.

– Война? – спросил Элий.

– Надеюсь, что они все-таки уйдут в свои степи, как предрекает «Целий». Но если нет… Не езди в Месопотамию, Цезарь. Даже если некто будет тебя посылать.

Когда Элий ушел, Квинт принялся обыскивать дом Юния Вера. Все говорило о том, что гладиатор был тяжело болен. Но при этом Вер почему-то жил один. Некому было приготовить еду, вымыть посуду, перестелить постель. В углу валялась груда грязного белья, телефонный аппарат был придвинут к постели, записи Вер делал прямо на стене. Квинт принялся разбирать пометки. Вот телефон Курция. Интересно, о чем разговаривал Вер с нынешним главой римских вигилов? Вот номер Элия. Но Цезарю больной не звонил. Рядом записан номер второго корпуса Эсквилинской больницы. Квинт знал, что это раковый корпус. А вот слово «Кельн», а рядом несколько цифр. Нетрудно догадаться, что это время отправления поездов из Рима. Интересно, что позабыл тяжело больной Вер в Нижней Германии? Быть может, там есть целебные источники, излечивающие рак? «Четвертую стадию рака», – уточнил Квинт. Ибо Вер был так болен, что почти не вставал с постели, бросал мусор рядом с кроватью. Фрументарий выгреб из-под ложа старые вестники, засохшие корки и бумажные чашки. На дне раскопа обнаружились несколько тарелок и серебряный кубок.

Квинт вышел в вестибул, автоматически заглянул в почтовый ящик. На дне лежало одно-единственное письмо без подписи. Судя по штампу, письмо пришло вчера. Квинт вскрыл послание.

«Ты спас мне жизнь. И я открою тебе тайну. Великую тайну моего подопечного Корнелия Икела. Был прощальный обед когорты «Нереида» перед отправкой на фронт. И что же будущие бравые воины сделали после обеда? Надежда Империи, стальной ее меч! Ха-ха! Ты будешь гадать сто лет и не угадаешь! Они отправились во двор крепости и утопились в огромном колодце. Все до единого. Вся когорта. Как глупые скоты. Киты порой выбрасываются на сушу. Эти бросились в воду. Трибун когорты Корнелий Икел, узнав про такое, чуть не лопнул от ярости. Галликан, тогда префект претория, приказал групповое самоубийство скрыть. Прибыл отряд фрументариев и попытался извлечь со дна колодца трупы. Вниз спустили троих водолазов. Назад вытащили мертвецов. Скафандры в порядке, а ребята мертвы. Спустили еще пару. То же самое. Наверх подняли два трупа. Больше желающих лезть в воду не нашлось. Икел составил рапорт, дело засекретили. Родственникам выслали похоронки. Без посмертных масок. К письмам прилагались только значки – те самые значки, которые не успели выдать трусам».

Квинт не верил собственным глазам. Без сомнения, письмо было написано Гиком, бывшим гением Икела. Только он знал правду, правду, которая напоминала чудовищную ложь. Правду, от которой дыхание перехватывало и слезы ярости наворачивались на глаза. Правду, которую лучше не знать. О боги, как поведать Элию, что его брат Тиберий утопился, чтобы не защищать Рим? Тиберий, чью память Элий боготворил. Цезарь просто убьет Квинта, услышав такое. Или сойдет с ума. Окончательно. Случай открыл Квинту тайну «Нереиды». Но кому теперь служит этот самый случай? Кто исполнил желание, если желания в принципе не исполнимы? Само собой может случиться только несчастье, ибо все счастливые случаи гладиаторы расхватали на тысячу лет вперед.

Квинт смял письмо и затрясся от смеха. Девочка, проходившая мимо, испуганно на него покосилась. Квинт отвернулся, уткнулся лбом в колонну вестибула и продолжал трястись от нескончаемого гнусного смеха.

Вместе с Бенитом в доме Пизона появилась вычурная мебель с обилием позолоты, дорогие безделушки, кубки мозаичного стекла, золотые чаши, серебряные статуи. Все куплено в долг. Торговцы охотно открывали Бениту кредит. Чуяли в нем баловня Фортуны. У торговцев на таких людей чутье.

Пол таблина был засыпан листами вестников. Папка с вырезками лежала на столе. Бенит развалился в кресле и просматривал заметки. Не все были удачны – многие слишком претенциозны.

«Гениев часто можно было видеть в тавернах. Они выделяются сразу – неприкаянным видом, нищей одеждой. Смесь оскорбленного достоинства и жалкого заискивания на лицах. Неважно, молоды они или стары – повсюду они чувствуют себя лишними в прежде подвластном мире. Пусть этим миром управляли другие, а они лишь служили на посылках, все равно, они были уверены, что мир принадлежит им. Отныне им не принадлежит ничего. Настало новое время – время профессионалов. Таков наш Бенит Пизон…» – Это рассуждения Гнея Галликана. Слишком умно. Пора завязывать с дурацким эстетизмом, игрой словами. Надо быть проще. Подыгрывать самым низменным страстям, самому примитивному любопытству. Ориентироваться не на умного читателя, а на глупого. Умным все равно не угодишь.

Больше всего Бениту нравились собственные творения, напечатанные в «Первооткрывателе». Тираж вестника меньше чем за двадцать дней вырос в три раза. Помогли и деньги Пизона, и влияние Сервилии Кар. Вдовушка обязана платить. Она ему много задолжала. Все состояние Летиции, ускользнувшее из рук Бенита.

«Куда движется Рим? Куда вообще он может прийти – только в баню или на пир обжор. Если существует стол, за которым сможет развалиться его огромная туша», – процитировал Бенит вслух самого себя.

Будущего сенатора не интересовали факты. Его задачей было ошеломить, сбить читателя с ног, вся столица читала Бенитовы речи, и приходила в восторг. Входила в моду грубость и пошлость. Ценители возмущались. Но кто теперь обращает внимание на ценителей? Сами литераторы плюют на них.

«Эстетизм – это выдумка гениев, людям он не нужен, – заявлял Бенит в другой статье. – Что нужно людям? Бабам – мужики, мужикам – новые территории и война. Нормальному римлянину время от времени хочется пострелять».

«Элий – преступник, он предал жрецов Либерты, убил главного, ограбил остальных и бросил беспомощных в Аравийской пустыне. Вот откуда у него дар гладиатора. Все исполнители желаний – убийцы!»

Здорово придумано. Бенит и сам уже верил, что Элий поступил именно так. Обвинить Элия в подлости – что может быть удачнее. Цезарь не будет оправдываться – он выше этого. Разумные люди не поверят в выдумку Бенита. Но судьбу Рима, как и мира, решают не они. Гней Галликан прав. Наступало время Бенита. В новом мире без гениев, который помогли создать Элий и Юний Вер – два заклятых Бенитова врага, будет торжествовать Бенит.

«Наибольшим позором покрывает себя душа человеческая, когда возмущается против мира, становясь… как бы болезненным наростом на нем»[52].

Но Элий день ото дня все более возмущается этим миром. Так что же делать? Воспитывать в себе равнодушие или нечто другое? Вопросы всегда умнее ответов. Вопросы восхищают остротою. Ответы разочаровывают. В чем тогда выход? Взять лист бумаги и начать писать? Звать к ответу немых, ругаться с глухими? Зачем?

Чужое прошлое вспоминалось легко, куда легче собственного.

Душа несчастного народного трибуна спустя сто лет была наконец допущена в лодку Харона, отведала ледяной воды Леты и, позабыв прежнюю боль, вернулась на землю. Было множество жизней. Он был солдатом и медиком, сражался и погибал на войнах с готами и вандалами, играл на сцене театра Помпея, восстанавливал разрушенный землетрясением форум Траяна, участвовал в заседании Большого Совета в Аквилее, испытывал на себе новую вакцину в Александрии, строил пароходы, конструировал двигатели внутреннего сгорания, плыл в Новую Атлантиду и возвращался. Было много смертей, а несчастий еще больше. Но все его жизни были связаны неразрывной нитью с Вечным городом. У него было множество ролей, но он никогда не был ни палачом, ни трусом.

• Предыдущая
• 43/93
• Следующая