Английская болезнь - Буфорд Билл - Страница 25

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая

Мистер Андерсон был не слишком приветлив, несмотря на присланное мне приветствие. Журналисты его нервируют. Возможно, конечно, что его нервируют вообще все не-члены Национального Фронта, но тогда я этого еще не знал. Одно время я писал для одной воскресной газеты, которая была особенно нелюбезна с мистером Андерсоном. На самом деле, не было такой воскресной газеты — как и газеты, выходившей в любые другие дни недели — которая была бы особенно любезна с мистером Андерсоном. И, наверное, именно поэтому сам мистер Андерсон не был особенно любезным человеком. И винить его за это сложно: обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду.

Он поинтересовался, почему он должен относиться ко мне иначе, чем к остальным. Почему он должен со мной разговаривать?

Вопрос непростой: как убедить расиста, что не испытываешь к нему неприязни, не сказав при этом, что ты сам — расист? А я не расист и, кроме того, если бы я и назвал себя расистом, он бы мне не поверил. Поэтому я просто сказал, что отличаюсь от прочих журналистов.

«Да», — сказал мистер Андерсон, «но почему это вы должны от них отличаться?»

«Потому что», — повторил я.

Я действительно считал, что отличаюсь. Я не испытывал неприязни к Национальному Фронту. Я просто не принимал его всерьез: я в действительности рассматривал его как группу чокнутых, хотя вряд ли знал достаточно, чтобы это мнение аргументировать. Когда я студентом приехал в Англию, и мои соученики принимали Национальный Фронт очень серьезно: скорее всего, это было вызвано тем, что акции Национального Фронта неизбежно вызывали реакцию отторжения у интеллигентной, либерально мыслящей публики. Интеллигентная, либерально мыслящая публика, по идее, должна быть терпима к чужим взглядам, но Национальный Фронт был организацией фашистской и настолько нетерпимой к чужим взглядам, что принуждал либералов вести себя как не-либералы. И это следовало занести Национальному Фронту в актив. Абсолютным злом. Таким чудовищным злом, что многие мои друзья утверждали, что членов его нужно изолировать от общества — хотя бы посадить в тюрьму; некоторые призывали к более серьезным мерам. Настолько сильны были их эмоции. Это также, на мой взгляд, можно было занести Национальному Фронту в актив. Во всем этом был элемент страха, и небеспочвенного: местную леворадикальную книжную лавочку регулярно забрасывали взрывпакетами — это приписывали Национальному Фронту; марши, устраиваемые Нацональ-ным Фронтом под нацистскими лозунгами, все время заканчивались тем, что кого-нибудь избивали до полусмерти. Для моих друзей одна мысль о разговоре с кем-то из Национального Фронта, даже если не брать в расчет тему, казалась дикой. И именно поэтому я решил попытаться. Я же ненормальный. У меня появился шанс встретиться с дьяволом, и я хотел понять, действительно ли он так ужасен.

Правда, хотелось бы надеяться, что дьявол явится мне не в облике Иэна Андерсона. Он был не самой подходящей фигурой на роль Сатаны. С фотографий в газетах и журналах, которые прислал мне Андерсон, на меня смотрел маленький, худой человек в костюме с несуразно большим галстуком, а в первых рядах демонстраций рядом с ним неизменно шагали здоровые парни в высоких ботинках. Я прочитал написанную Андерсоном статью «Налицо ужасные, добрые внутри», пронизанный иронией рассказ об автобусной поездке («Кто сказал, что поездки на автобусах должны быть скучными и однообразными?») на митинг Шинн Фейн. На сопровождавшей статью фотографии были запечатлены люди, закидывающие камнями микроавтобус — а один из нападавших стоял на капоте и пытался разбить лобовое стекло своими «доктор мартинс». Подпись под снимком гласила: «Прохожие ведут оживленный диалог со сторонниками ИРА».

Но тут стало ясно, что мне отнюдь не светит диалог с мистером Андерсоном, пусть даже и не слишком оживленный. По крайней мере не по телефону и не в этот раз. Внезапно он оборвал разговор. «Мы с вами свяжемся», — сказал он коротко. И повесил трубку.

Он сдержал слово. Я получил по почте еще несколько изданий. Все они приходили в неизменном коричневом конверте без опознавательных знаков, за исключением штемпеля «Кройдон». Эти издания отличались от тех, что пришли в первый раз; эти издания были для людей «продвинутых». Должно быть, мистер Андерсон действительно поверил, что я «отличаюсь от прочих».

У этих изданий были названия типа «Нэшнлист Тудэй» или «Наследие предков». Внутри содержались статьи на исторические темы: посвященная годовщине крестьянского восстания четырнадцатого века, британским народным песням, викингам. Были интеллектуальные материалы: о Хилари Беллок и Уильяме Моррисе. А также статья, осуждающая Якоба Эпштейна и абстрактное искусство («Работы Эпштейна вовсе не бессмысленны; они достаточно сильны и восходят к расово чуждой эстетике.») А также работа в четырех частях о расовом неравенстве («Труды профессора Артура Йенсена — настоящий триумф науки, равно как и неотразимый аргумент против марксистских, либеральных и левантийских идеологически инспирированных теорий.»). Издания эти, каким бы отвратительным ни казалось их содержание, не были лишены известного изящества и наглядно демонстрировали, насколько Национальный Фронт может быть избирательным: «Бульдог» — для новичков, для рекрутов, он нужен для того, чтобы говорить с футбольными суппортерами на их языке. Теперь стало ясно, что «Бульдог» для Национального Фронта был чем-то вроде «Сан» — тем, что читают «парни». Заодно выяснилось, что Национальный Фронт думает о «парнях» не слишком-то высоко.

И наконец, несколько дней спустя, мне позвонил Нил. Он позвонил мне из таксофона какого-то паба. Сказал, что знает, что со мной общались «люди из руководства», и что теперь он может пригласить меня приехать в Бьюри. Еще через несколько дней там намечалось «пати» — в субботу, 14 апреля. Смогу ли я приехать? Он встретит меня на вокзале, а остановиться на ночь я смогу у него. Он приглашает меня в гости.

Я приехал рано и стал свидетелем подготовки. Пати должно было проходить в пабе, который — в надежде, что его владельцы сменились — я буду называть «Грин Мэн». Он находился в центре города, Нил арендовал его с шести до закрытия, то есть до одиннадцати. С собой у него было музыкальное оборудование, коллекция кассет и пластинок, партийные баннеры, которые он принес с собой, уже свешивались с потолка, и еще у него была большая коробка с чипсами с луком и сыром. Это было пати. Обычное пати субботним вечером.

Остальные, сказал Нил, скоро приедут из Лондона. Это он все время повторял. Они будут здесь с минуты на минуту, сказал он всего лишь через несколько секунд.

Было заметно, что Нил нервничает. Интересно, подумал я, заметно ли, что я нервничаю тоже? Для Нила это было шансом показать, на что он способен, а если пати не удастся, его «фашистская карьера» окажется под вопросом. Раньше я никогда не рассматривал фашизм как нечто, в чем можно делать карьеру, но для Нила это было именно так. Подавляющее большинство членов Национального Фронта, с которыми я познакомился позже, были безработными, и я был уверен, что большинство из них будут безработными еще очень долгое время. В отличие от футбольных суппорте-ров, Национальный Фронт состоял в основном из людей, которые сами понимали, что рассчитывать в жизни им особо не на что. Про Нила сказать этого было нельзя: он работал на мясокомбинате и уже достиг должности небольшого начальника. Тем не менее было очевидно, что он видит больше перспектив для себя в Национальном Фронте, чем в профессиональной деятельности.

Относительно своих перспектив я вряд ли мог сказать что-то определенное: чем закончится вечер для меня, если пати не удастся? Пока я не видел ничего, что могло бы заставить меня изменить мое мнение о Национальном Фронте. По-прежнему я не принимал его всерьез, но под этим следовало понимать, что я не принимаю его всерьез именно как политическую партию. Угрозы фашизма в Британии я не видел — по крайней мере, сейчас и от этих людей. Но это, так сказать, философия. А вот дурную славу Национального Фронта я принимал всерьез. Я принимал всерьез тянущийся за ним шлейф насилия. Именно поэтому я ощущал беспокойство. Мне придется провести здесь весь вечер, и это мне не слишком нравилось.

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая