Пограничные стрелки - Брэнд Макс - Страница 40

• Предыдущая
• 40/50
• Следующая

— Вам здесь удобно, сеньор?

Крупный мужчина повернул к хозяину худое лицо:

— В жизни не чувствовал себя лучше!

— А обед вам понравился?

— Он был превосходен! Его приготовила ваша жена?

Улыбка Дикинсона была такой ласковой, а голос звучал так искренне, что Кабреро едва не принял его ответ за чистую монету. Но затем покраснел и закусил губу. Вспылив, он начал было:

— Манеры американцев… — но внезапно замолчал.

Холодные, светлые глаза Бенджамена Уилбура внимательно смотрели на него. Душа мексиканца ушла в пятки.

— Продолжайте! — небрежно предложил Уилбур, улыбаясь. — Я вас не слышал!

Но Кабреро счел, что сказал достаточно. Повернувшись спиной к Уилбуру и Дикинсону, он зашагал к музыкантам, которые сидели неподалеку. По шуму, который они производили, с ними не мог бы сравниться ни один квартет в мире. Однако и в однообразии репертуара их тоже нельзя было упрекнуть. Они могли сыграть одну вещицу с большим подъемом и воодушевлением, а другую — медленно, печально и сентиментально. Короче говоря, Кабреро был убежден, что его ребята — лучшие музыканты в Мексике. Он велел им исполнить что-нибудь веселенькое. Люди платят за веселую музыку. Она заставляет забывать о состоянии бумажников, и бокалы под такую музыку опустошаются быстрее.

Тем временем, подняв облако пыли, подкатил экипаж на высоких колесах. Порыв ветра внес эту пыль в кафе, она осела тонким слоем на поверхности каждого бокала. Но на это никто не обратил внимания. Кабреро было встревожился, зорко поглядывая на посетителей, однако никто не пожаловался. Люди вели себя как обычно, стучали по столу, подзывая официанта, проглатывали напитки и заказывали еще. Разгоряченные официанты появлялись то тут, то там, бросаясь то к одному, то к другому столу. Успокоившись, хозяин кафе улыбнулся. «Бизнес требует руки мастера. Нельзя вести дело спустя рукава», — подумал он.

Музыканты тем временем перестали играть, а с улицы донеслись звуки гитары и слабое щелканье кастаньет. Потом запела какая-то девушка. Кабреро навострил уши. Ни одна женщина в Сан-Тринидаде не могла так петь. У нее был не сильный голос, но мелодичный и очень красивого тембра. И пела oka вдохновенно!

В словах ее песни слышался иностранный акцент. «Вне всякого сомнения, эта женщина с Юга, — решил Кабреро. — Ах! Какие там женщины!»

Он прошел к переднему ряду столиков. Они стояли под открытым небом и занимали половину улицы. Но никто не возражал, потому что все главные городские чины были у владельца кафе в кармане. Подходя к стойке бара, они знали, что им не придется платить!

Раньше Кабреро никогда не выходил туда, под открытое небо, тем самым подчеркивая свое могущество. Ведь он был себе на уме, считал, что ему нет равных, и прямо-таки раздувался от самодовольства.

Но, услышав дивное женское пение, не утерпел и нарушил собственное правило. По улице шла, приближаясь к кафе, толпа. С каждой секундой она росла на глазах — к ней присоединялись прохожие, мальчишки и девчонки, выбегающие из домов. Поверх людских голов Кабреро заметил уши трех мулов.

Возглавляла процессию танцующая девушка. Когда она вступила в полосу света, отбрасываемую большой керосиновой лампой, Кабреро увидел ее обнаженные ноги, обутые в сандалии, яркие зеленые сережки и позолоченные бусы, обвивающие шею. За плечами с летели концы красного шарфа. Легкая и стремительная как ветер, девушка пела и пританцовывала под бренчание гитары и пощелкивание кастаньет.

Кабреро понимал в танцах. Эта красавица, бесспорно, привлечет толпы людей в его кафе. Она просто клад, размышлял он.

Тем временем расстояние между ним и девушкой сокращалось. Чем ближе она подходила, тем сильнее и восторженнее билось сердце мексиканца. Танцовщица была очень, очень смуглая. Но это только сильнее распаляло его, потому что ему нравилась горячая кровь индеанок. У него самого в жилах текла индейская кровь! А девушка сияла, ее большие черные глаза сверкали от возбуждения, радуясь жизни.

Остановившись у кафе, она запела последний куплет. Из-за ее спины выглядывал крупный загорелый погонщик мулов, державший в руках поводья. Рядом с ней стоял гитарист. Это был настоящий Геркулес, воплощение грубой силы. Плечами он мог бы проломить любую стену. Опустив голову, великан бросал исподлобья свирепые взгляды на окружающих. Копна жестких взлохмаченных черных волос, как лошадиная грива, спадала на его лоб и глаза. Зверюга, а не человек! В развороте его мощных плеч владельцу кафе почудилось что-то знакомое, напомнившее о другом месте, другой сцене и спокойном голосе американца, который требовал открыть сейф и достать оттуда тысячи долларов, честно, как он доказывал, выигранных им в рулетку!

Но Кабреро отогнал эту мысль. Громила не раздражал его, поскольку выгодно оттенял изящество и грацию девушки.

Песня закончилась, раздались аплодисменты. Мужчины, сидевшие за столиками, вставали, бросали монеты, хлопали в ладоши, издавая восторженные крики. Кабреро тоже ликовал. Он знал, что бумажники подобны сердцам. Будучи один раз открыты, они уже больше не закрываются!

Погонщик мулов, оставив животных под присмотром восхищенных мальчишек, опустившись на четвереньки, с лихорадочным рвением подбирал монеты.

Как низок может быть человек! — размышлял Кабреро, глядя на него и вспоминая сверкающий стальной сейф, хранящий его богатство. Подумал также о своем уме и сообразительности — еще большем богатстве, чем деньги. Ах, как прекрасен мир вокруг него! Как чудесно дышать и наслаждаться жизнью!

Пока погонщик мулов подбирал с земли монеты, девушка вскинула руки, и Кабреро увидел золотую змейку, обвивавшую ее предплечье. Толпа умолкла при этом повелительном жесте.

Раздались громкие аккорды. Девушка начала танцевать. Она двигалась легко и стремительно, выделяя и подчеркивая выразительные па. Юбки вихрились вокруг ее бедер, ноги в сандалиях били по мостовой, высекая из нее искры. Подчиняясь ритму музыки, раскачивались и колебались ее кисти, руки, плечи, склоненная голова. Казалось, она танцует не для публики, а выражает движениями красоту самой мелодии, но у мужчин в кафе от вожделения горели глаза.

Танцуя, девушка продвинулась до середины бара, и в этот момент музыка смолкла. Танцовщица тоже остановилась, тяжело дыша. Губы ее приоткрылись, глаза сияли как звезды. Она откинулась назад, обняла за шею зверюгу гитариста и поцеловала его. Тот лишь сердито насупился и сбросил с плеч ее руку. Выглядело это так, словно девушка приласкала угрюмого, свирепого льва.

— Господи! Господи! — воскликнул Кабреро. Он был так потрясен поведением гитариста, что даже стукнул себя кулаком в грудь.

Грянули аплодисменты. Ливнем посыпались монеты. Блестящие кружочки ударялись о землю, о тело танцовщицы. А та стояла и смеялась, осыпаемая дождем золотых и серебряных монет.

Бенджамен Уилбур и Джеймс Дикинсон были единственными в кафе людьми, которые не поддались всеобщему восторгу. Они сидели неподвижно как статуи, с легкой усмешкой посматривая на возбужденных мужчин, обмениваясь понимающими взглядами.

Оба симпатизировали друг другу с того самого момента, как Уилбур стал командовать охраной Дикинсона. И Дикинсон не испытывал по отношению к Уилбуру злобы, понимая, что это просто его работа. При встрече они перебрасывались дружескими словечками и прекрасно ладили. Но при первой же возможности каждый был готов вцепиться другому в глотку.

Внешне эти двое мужчин резко отличались друг от друга. Уилбур был худощавый, спокойный, словоохотливый, с изысканными манерами. Дикинсон — крупный, вспыльчивый, неразговорчивый и угрюмый. С последнего, помимо Уилбура, не сводили глаз еще шестеро охранников. Поэтому Дикинсон спокойно сидел на стуле, выжидая, как выжидает тигр, затаившийся в засаде.

— Что там такое? — поинтересовался он, считая ниже своего достоинства обернуться, чтобы посмотреть самому.

— Какая-то девушка поет и танцует, — пояснил Уилбур. — Цыганка, должно быть.

• Предыдущая
• 40/50
• Следующая