Талисманы Шаннары - Брукс Терри - Страница 37
- Предыдущая
- 37/108
- Следующая
— Уолкер, — Коглин пристально смотрел на него, — я не думаю, что Алланон обрек бы тебя на такое испытание, не будучи уверенным, что преображение поможет тебе выстоять против порождений Тьмы.
— У тебя больше веры, чем у меня.
Коглин медленно кивнул:
— Она у меня всегда была. Разве ты не знаешь этого? Но когда-нибудь моя вера станет и твоей. Просто надобно время. Мне оно было отпущено, и я потратил его на то, чтобы набраться знаний. Я уже давно живу на этом свете, Уолкер, очень давно. Вера — часть того, что дало мне силы пройти этот путь.
Уолкер убрал руку с его плеча:
— Я верил в себя, пока знал, кто я и что я значу. Но теперь все переменилось, старик.
Я стал кем-то еще, и сейчас мне приходится убеждать не себя, а совершенно незнакомого человека. Это трудно.
— Да, — согласился Коглин, — но ты обретешь веру, дай срок.
— Если он мне отпущен, — заметил Уолкер.
Он вышел из библиотеки. Шепоточек следовал за ним по пятам, перебегая из света в сумрак, шипя, топорща шерсть и помахивая хвостом. Уолкер видел кота, но не обращал на него внимания. Мысли его вновь устремились к ждущим его за стенами порождениям Тьмы.
Должен быть способ…
Одной грубой силы недостаточно. Друиды обладали поразительным могуществом, но недостаточным. Необходимы еще знания. Проницательность. Непредсказуемость. Последнее — драгоценнее всего. Ведь именно это качество всегда отличало тех, кому удавалось уцелеть. «А есть ли у меня это?» — внезапно подумалось Уолкеру. Какие способности он может призвать на помощь, кроме тех, которыми наделила его магия друидов? Она преобразила его, но он не верил, что она изменила его сущность.
Сопровождаемый Шепоточком, Уолкер вернулся на крепостную стену. Стояла ясная звездная ночь, наполненная свежестью и прохладой.
Прогуливаясь по стене, Уолкер глубоко вдыхал ночной воздух, стараясь не смотреть вниз, на то, что ждало его у подножия башни. Воспоминания его лились легко и свободно. Он думал об Оживляющей, дочери Короля Серебряной реки, отдавшей себя ради того, чтобы вдохнуть жизнь в бесплодные каменистые земли, исцелить их. Он представлял себе ее лицо, оживил в памяти звук ее голоса. Вспомнил, как в последний раз нес ее почти невесомое тело к обрыву Элдвиста, вспомнил, как она была спокойна и уверена. Умирая, она исполнила свое обещание. Лишь этого она и хотела. Но она завещала Уолкеру ощущение цели, ясное понимание того, что он наследник и вести ему себя надлежит как наследнику ее дела.
Уолкер остановился, глядя в лицо ночи. Как далеко он зашел! Какой долгий путь совершил!
И все ради того, чтобы дожить до этого мига, явиться в этом месте и в это время.
С такой мыслью он повернулся к высоким шпилям замка, стенам и башням, четко вырисовывавшимся на фоне ночного неба. Здесь ли предназначено оборваться его жизни? — внезапно подумал он. В этом ли месте должно завершиться его земное путешествие?
На этот вопрос не было ответа.
Уолкер поглядел вниз со стены. Один из всадников, излучая слабое мерцание, как раз проезжал под ним. «Смерть», — решил Уолкер, но наверняка угадать было трудно. Впрочем, какая разница! Имена не имеют значения. Если отбросить в сторону внешние различия, все они в той или иной форме смерть. Порождения Тьмы, убийцы, они пригодны только для того, чтобы сеять смерть. Почему они позволили сделать себя такими? Что им пришлось претерпеть?
Он проследил, как всадник скрывается из виду, и подождал появления следующего. Всю ночь они будут нести дозор, а на рассвете соберутся вместе, чтобы бросить ему вызов…
И вдруг он встрепенулся. Все вместе, перед воротами…
Проблеск надежды! Что если он ответит на их вызов?
Нахмурившись, он спустился со стены и пошел советоваться с Коглином.
Рассвет посеребрил облака на востоке, возвещая начало знойного дня. Даже в такую рань воздух был душен и неподвижен. Несменяемая жара словно говорила, что лето еще не намерено уступать место осени. Щебет птиц звучал устало и глухо, словно они не радовались приходу утра.
Четыре всадника, вышедших из мира ночных кошмаров, выстроились перед воротами. Чудовища в остервенении царапали землю когтями, а их оцепенелые седоки немо громоздились в седлах перед высокими стенами Паранора. Когда сияние солнечных лучей увенчало вершины Зубов Дракона, Война направила вперед своего уродливого ящера, подняла закованную в доспехи руку и ударила в ворота. Глухой стук раздался в утренней тишине и эхом растаял в ближней роще. Ворота дрогнули.
Война стала разворачивать свою ездовую тварь.
Уолкер Бо выжидал. Он был у самой стены, выйдя через потайную дверь в башне футах в пятидесяти от ворот. Магия облекла его невидимыми чарами, сделав на вид, на запах и даже на ощупь неотличимым от древнего камня стен, он словно слился с ним и казался частью Паранора. Враги не смотрели в его сторону. Но он был уверен, что даже если они и взглянут на него, то все равно не заметят.
Вытянув вперед здоровую руку, он призвал чудесную силу и метнул раскаленную добела молнию прямо в порождения Тьмы.
Удар пришелся на Войну. Не ожидавший атаки призрак разломился надвое. Чудовищный его скакун в панике рванулся в сторону и скрылся из глаз, унося на себе нижнюю половину туловища и ноги седока.
Уолкер нанес следующий удар. Порождения Тьмы еще не успели опомниться и сбились в одну кучу. Водопад пламени охватил их. Ездовые твари пятились и становились на дыбы, пытаясь спастись. Уолкер направлял струи огня им в морды, чтобы, ослепив и лишив чутья, ввергнуть в безумие. Ослепшие и растерявшиеся, порождения Тьмы беспомощно налетали друг на друга.
«Получилось», — с ликованием подумал Уолкер.
Силы быстро покидали его, но он, сбросив чары невидимости, продолжал атаку. По его воле чудесная сила преобразовалась в огонь, и огонь пожирал все на своем пути. Одно из порождений Тьмы вырвалось из пламени, дымясь и разбрасывая искры, словно гигантская головешка, подкинутая ударом ноги. Это был Мор.
Его диковинное тело распалось на множество клокочущих сгустков и расплылось лавой. Глад упал ничком, всадник и конь корчились на земле пытаясь погасить огонь. Смерть отчаянно вертелась на одном месте, не в состоянии совладать со своим ящером.
И вдруг произошло невероятное. Война возродилась из дыма и пламени, в котором она минуту назад, побежденная и разбитая, исчезла.
Теперь она была невредима.
Не веря, своим глазам, Уолкер воззрился на нее. Ведь он же разрезал всадника пополам: он сам видел, как рухнула верхняя часть, — и вот теперь Война снова красуется перед ним как ни в чем не бывало.
Быстро преодолевая разделявшее их расстояние, она ринулась на Уолкера, жадно наклонившись вперед, ощетинившись, рядами копий и клинков. В бледном утреннем свете поблескивала сталь. Уолкер слышал грохот копыт, хриплое дыхание, бряцание доспехов, свист рассекаемого воздуха.
Не может этого быть.
Он инстинктивно направил магическую силу навстречу твари, собравшись для последнего удара. Огненный вихрь охватил всадника и скакуна и уволок их прочь, смел вниз по огибающей замок тропе — с шумом, громом и треском они исчезли среди деревьев.
Но добивать врага уже не было времени.
Оставшиеся порождения Тьмы приходили в себя. Смерть в сером плаще с капюшоном рванулась к Уолкеру, выставив вперед сверкающую косу. За ней, шипя, словно клубок змей, следовал Мор, его тело на глазах обрело прежнюю форму. Уолкер снизу подрубил ноги скакуна Смерти, свалив и коня, и наездника разом. Тут же на него налетел Мор. Уолкер отпрыгнул, как кошка, но растопыренные пальцы успели схватить его.
По всему телу Уолкера прокатила волна дурноты. Ошеломленный и ослабевший, он рухнул на колени. Еще одно прикосновение — и конец.
Он качнулся к Мору и пустил новое огненное копье в темную спину порождения Тьмы. Мор рассыпался роем черных пчел.
Уолкеру Бо вдруг показалось, что ход событий замедлился. Он видел, как медлительной, тяжелой и шаткой рысью приближается к нему Глад, и попытался было отразить его нападение, но силы покинули его. Уолкер смотрел, как занимается новый день, как розовеют небеса на востоке, как потоки солнечных лучей смывают развевающийся плащ уходящей ночи. Он глотал утренний воздух, ощущая его вкус, запах и аромат свежей листвы и трав. Паранор мрачной каменной громадой высился за его спиной, настолько близкий, что можно было его коснуться, и все же недосягаемо далекий.
- Предыдущая
- 37/108
- Следующая