Сокровенные тайны - Браун Сандра - Страница 20

• Предыдущая
• 20/96
• Следующая

– Да какая, к чертям, разница, счастливый у них брак или нет?

– Сара-Джо – совсем не та женщина, на которой, с моей точки зрения, должен был жениться Ангус.

– Противоположности сходятся…

– Мысль не новая. Они… близки?

– Близки?

– Да, близки – в интимном смысле.

– Отродясь об этом не думал.

– Думали, конечно. Вы же с ними здесь жили.

– Очевидно, моя голова в отличие от вашей не настроена на похотливую волну. – Он шагнул к ней и понизил голос. – Но мы могли бы это исправить.

Нельзя позволить ему вывести меня из равновесия, решила Алекс; она понимала, что ему хочется не столько соблазнить, сколько взбесить ее.

– Они спят вместе?

– Наверное. Меня не касается, что они делают или не делают в постели. Более того, мне на это наплевать. Меня волнует только то, что происходит в моей собственной постели. Отчего бы вам не расспросить меня об этом?

– Потому что меня это не интересует. Он понимающе ухмыльнулся.

– А по-моему, интересует.

– Мне не нравится, когда на меня смотрят пренебрежительно только потому, что я женщина-прокурор.

– Тогда бросьте это занятие.

– Какое? Быть женщиной?

– Нет, прокурором.

Она мысленно сосчитала до десяти.

– Ангус с другими женщинами встречается? Она уловила в его глазах нарастающее раздражение. Его терпение истощалось.

– Вы считаете Сару-Джо страстной женщиной?

– Нет, – ответила Алекс.

– Как, на ваш взгляд, Ангус не страдает отсутствием сексуальных аппетитов?

– Судя по его аппетиту к еде и жизни, не должен.

– Вот вам и ответ на ваш вопрос.

– Отношения между ними оказали воздействие на Джуниора?

– Откуда мне, к черту, знать? Спросите его.

– Да он что попало наплетет, лишь бы отговориться.

– И таким образом ясно даст понять, что вы лезете не в свое дело. Я не так обходителен, как он. Так что лучше не вмешивайтесь.

– Это и мое дело.

Он вынул руки из карманов и скрестил их на груди.

– С нетерпением жду доступного моему пониманию объяснения.

Его сарказм не смутил ее.

– В отношениях между родителями может скрываться причина трех неудачных браков Минтона-младшего, – И это вас Тоже не касается.

– Касается.

– И каким же образом?

– Джуниор любил мою мать.

Слова эти гулко прозвучали в коридоре затихшей конюшни. Голова Рида резко откинулась назад, будто его неожиданно ударили в подбородок.

– Кто вам сказал?

– Он сам. – Не сводя с него внимательных глаз, Алекс тихо добавила:

– Он сказал, вы оба ее любили.

Довольно долго он молча смотрел на нее, потом пожал плечами.

– Каждый по-своему. И что из этого?

– Не потому ли распадались браки Джуниора? Оттого что он все еще был влюблен в мою мать?

– Понятия не имею.

– А вы как это объясняете?

– Ну, ладно. – С высокомерным видом он склонил голову набок. – Я считаю, незачем припутывать Селину к дерьмовым этим минтоновским бракам. Просто он не умеет всласть потрахаться без того, чтобы потом не чувствовать себя виноватым. Вот для очистки совести он и женится каждые несколько лет.

Это было сказано с явным намерением оскорбить Алекс, и она оскорбилась, однако решила не показывать, как сильно он ее задел.

– Как вы думаете, почему он испытывает чувство вины?

– Это гены. У него в жилах течет кровь многих поколений благородных южан. Отсюда и муки совести во всем, что касается прекрасного пола.

– А вы – в подобных случаях? Он широко ухмыльнулся.

– Что бы я ни сделал, вины за собой никогда не чувствую.

– Даже если совершили убийство?

Ухмылка тут же исчезла с его лица, глаза потемнели.

– Подите к черту!

– Вы когда-нибудь были женаты?

– Нет.

– Почему?

– Не ваше дело, черт побери! Есть еще вопросы, госпожа прокурор?

– Да. Расскажите мне о своем отце. Рид медленно опустил руки. Холодно, в упор посмотрел на Алекс. Она сказала:

– Я знаю, ваш отец умер, когда вы были еще школьником. Джуниор сегодня упомянул об этом. После смерти отца вы переехали жить сюда.

– У вас нездоровое любопытство, мисс Гейтер.

– Это не просто любопытство. Я собираю факты, относящиеся к проводимому мной расследованию.

– Ну конечно, конечно. Очень важный фактический материал, вроде сексуальной жизни Ангуса. Она укоризненно взглянула на него:

– Меня интересуют мотивы, шериф Ламберт. Вы, как человек, по долгу службы стоящий на страже правопорядка, не можете этого не понимать. Вам ведь знакомы понятия „мотив“ и „возможность совершения преступления“?

Взгляд его стал еще холоднее.

– Мне необходимо установить, в каком расположении духа вы были в ту ночь, когда убили мою мать?

– Бред собачий. Где тут связь с моим стариком?

– Быть может, ее и нет, но вы мне все же расскажите. Почему вы так болезненно относитесь к этой теме, если она не имеет большого значения?

– А Джуниор не рассказал вам, как умер мой отец? – Она отрицательно покачала головой. Рид горько усмехнулся. – Что это он? Не понимаю. Здесь долго судачили о его смерти, ни одной отвратительной подробности не упустили. Разговоров хватило на много лет.

Он наклонился, и их глаза оказались на одном уровне.

– Он захлебнулся собственной блевотиной, так по пьянке и окочурился. Правильно, этому и ужасались. Жуткое дело, черт побери, особенно когда директор вызвал меня из класса и сообщил.

– Рид! – пытаясь остановить этот саркастический поток, Алекс подняла руку. Он, отмахнувшись, ударил по ней.

– Ну уж нет: раз вам не терпится сунуть нос во все темные углы и выведать все тайны, получайте. Но держитесь, крошка, это вам не фунт изюму. Папочка мой был городским пьянчужкой, всеобщим посмешищем; этакая никчемная, жалкая, горемычная пародия на человека. Я ведь даже не заплакал, узнав, что он умер. Я радовался: помер-таки этот ничтожный, гнусный мерзавец. Я от него сроду ничего доброго не видал и всю жизнь сгорал от стыда, что он – мой отец. И его это обстоятельство также не радовало, как и меня. Чертово отродье – вот как он меня обычно называл, перед тем как влепить затрещину. Я был для него обузой. А я, как последний дурак, все мечтал и делал вид, что у нас семья. Вечно приставал, чтобы он пришел посмотреть, как я играю в футбол. Однажды он явился-таки на матч. Уж он устроил спектакль: взбираясь на трибуну, где самые дешевые места, он повалился и, падая, сорвал один из флагов. Я готов был умереть от стыда. Велел ему больше не появляться на стадионе. Я его ненавидел. Ненавидел, – проскрежетал он. – Я не мог позвать друзей домой – такой там был хлев. Мы ели из консервных банок. Я знать не знал, что существуют такие вещи, как тарелки, которые расставляют на столе, или что в ванной бывают чистые полотенца; все это я увидел в домах у других ребят, куда меня приглашали. Собираясь в школу, я старался выглядеть как можно приличнее.

Алекс уже сожалела, что вскрыла эту гноящуюся рану, но ее радовало, что он разговорился. Впечатления и переживания детства многое объясняли в этом человеке. Но он рисовал портрет отверженного, а это не сходилось с тем, что она о нем знала.

– А мне говорили, что в школе вы верховодили, к вам тянулись ребята. Вы установили там свой порядок, все зависело от вас.

– Такого положения я добился грубой силой, – объяснил он – В начальных классах ребята надо мной потешались, все, кроме Селины. Потом я подрос, окреп и научился драться. Дрался я по-страшному, без всяких правил. Смеяться надо мной перестали. Враждовать со мной оказывалось себе дороже, куда удобней было со мной дружить.

Губы его скривились в презрительной усмешке. – А теперь вы вообще упадете, мисс прокурор. Я воровал. Крал все, что можно было съесть или вообще могло пригодиться. Понимаете, ни на одной работе отец не удерживался больше нескольких дней без того, чтобы не напиться. Он брал, что ему причиталось, на весь заработок покупал себе одну-две бутылки и напивался до потери сознания. В конце концов он оставил попытки работать. Я кормил нас обоих, подрабатывая после уроков где придется и воруя где можно и нельзя.

• Предыдущая
• 20/96
• Следующая