Порочный ангел - Блейк Дженнифер - Страница 19

• Предыдущая
• 19/86
• Следующая

В комнате стояла страшная жара, исходившая от стен, пораженных застарелой плесенью, ощущался запах пыли, проникавшей в нос и щекотавшей ноздри. От невыносимой жары и духоты лицо Элеоноры покрылось потом. Раздевшись до сорочки и нижней юбки, сняв даже длинные панталоны, она легла на кровать, обмахиваясь платком и с тоской вспоминая вечерний веер своей бабушки, сделанный из кружев и перламутровых пластинок, оставшийся в сундуке. Но он пропал безвозвратно, как и все остальное.

Не стоит думать про это, раз она ничего не в силах изменить. А как изменить? Объяснять, умолять? Где найти слова, которые докажут ее правоту? А если она и найдет их, где надежда, что полковник поверит им, а не собственным глазам? Однако она должна попытаться. Она же не дура. И она твердо знала, что попытается.

В волнении Элеонора спустила ноги с кровати и встала. В кувшине на умывальнике была вода. Она намочила носовой платок и прижала его к разгоряченному лицу. В темноте нашаривая рукой матрас, она двинулась по комнате. Сквозь занавески просвечивали всполохи молний. Наверное, Мейзи была права — сезон дождей еще не кончился.

Приподняв копну тяжелых волос, она прошлась влажным платком по шее. От тяжелой атмосферы запертой комнаты начала болеть голова. Ей нужен воздух. Смешно умирать в этом заточении. Но за этими закрытыми дверями тоже небезопасно, поскольку у нее нет ключа. Как она может защитить свою благопристойность, когда Грант Фаррелл способен войти сюда в любой момент?

Стол был отодвинут к стене, чтобы не мешал ходить. Раздвинув тонкие кисейные занавески, откинув щеколду, она широко распахнула обе створки. В комнату хлынул ночной воздух; он был не слишком прохладен, но, насыщенный озоновой свежестью, давал некоторое облегчение. Элеонора стояла прижавшись к прохладному металлу решетки, наблюдая за вспышками молний, окрашивающих черное небо в серо-голубой цвет. Нервы ее дрожали, как натянутые струны, и она никак не могла заставить себя успокоиться. Неизвестно еще, когда вернется полковник Фаррелл и в каком настроении…

Вскоре у нее затекли пальцы, она отпустила решетку и отошла от окна. Ее тяжелая нижняя юбка хлопала по щиколоткам, мешая идти. С внезапным раздражением Элеонора дернула за кончик тесемки и, когда юбка упала, переступила через нее, а потом нагнулась, подняла и швырнула ее на кровать.

В одной коротенькой, до бедер, сорочке стало гораздо прохладнее. Из-за оторванной бретельки сорочка открывала полную мягкую грудь почти до соска. Тут уж она ничего не могла поделать, зашить было нечем и не на что сменить.

О, если бы кровать стояла прямо возле окна, может, тогда она уснула бы, овеваемая ветерком! Если открыть дверь в патио, в комнате стало бы приятнее от сквозняка. Но этого ей не позволено. Еще лучше, если бы можно было положить на пол соломенный тюфяк, как она часто делала в детстве, в Новом Орлеане. Внизу всегда прохладнее. И прохладнее без мягкого матраса… Его прекрасно заменила простыня, постеленная на половики, покрывавшие пол. Элеонора долго лежала пока ветерок не коснулся ее волос, вздохнув, повернулась на бок, убрала волосы с лица и разложила их вокруг головы на подушке. Наконец, она закрыла глаза.

Проснулась она неожиданно резко. В комнату ворвался ветер, обдав ее холодными порывами. Он рвал занавески, вздымая легкую ткань к потолку. Снаружи ветер будто наждаком чистил каменные стены особняка, громыхал решетками и раскачивал соборный колокол неподалеку, который нестройным звоном возвестил о начале бури.

Элеонора села, обхватив себя руками и уставившись в открытое окно. Серебряные молнии чертили темно-синее ночное небо, за ними следовал оглушающий грохот грома, но она не слышала его. Все ее внимание было приковано к фигуре человека, стоявшего на галерее перед ее окном. Ветер трепал его темные волосы, и, казалось, никакого другого эффекта он не в силах был произвести на оголенную до пояса фигуру, прислонившуюся спиной к перилам. Бронзовые мускулы на фоне неба в свете молний словно обрамлял серебряный ореол.

Это был Грант Фаррелл. С непроницаемым взглядом и, казалось, свирепой улыбкой — так неотрывно он сверлил ее глазами. Как долго он там стоит? Как долго наблюдает и злорадствует, видя ее полуобнаженной?

Вскочив, Элеонора спряталась за занавеску у выхода на галерею. Небрежным жестом полковник снял цепочку, уже отомкнутую, оттолкнул решетку, и этот воздвигнутый из железа разделявший их барьер, лязгнув, пал; плечами вперед он протиснулся внутрь, ладонями прихлопнул двери, плотнее закрывая их, и Элеонора поняла, что не сможет противостоять ни полковнику, ни ветру.

Она отшатнулась и стала медленно отступать, не спуская глаз с крадущегося во тьме силуэта мужчины.

— Подождите, — выдохнула она, выставив перед собой руки в умоляющем жесте.

— Чего ждать? Вы знали, что этим когда-нибудь кончится, — сказал он тихим, спокойно-неумолимым голосом, в котором, однако, не было злорадства.

— Нет! — воскликнула Элеонора. — Если вы сделаете это, я никогда вам не прощу!

— А мне и не нужно ваше прощение. Все бесполезно!

Слова не доходили до него. И все-таки она должна еще раз попытаться.

— Вы пожалеете об этом! Я не…

— Пожалею? — пресек он ее неловкую попытку защититься. — Так вы что, угрожаете мне? Это во всяком случае честно. Я никогда не имею ничего против платы за то, чего я хочу.

Элеонору охватил гнев. В свете бело-голубой молнии она увидела циничный изгиб его рта и, ничего не соображая, ударила Фаррелла. Но он схватил ее за руку, вывернул и прижал спиной к стене, потом притянул к себе так, что ее грудь оказалась тесно прижатой к его широкой твердой обнаженной груди. Элеонора едва не задохнулась, не в силах набрать воздух в легкие, но свободной рукой инстинктивно потянулась к его глазам, желая выцарапать их. Он откинул голову и позволил ей схватить его за шею, а потом и эту руку вывернул назад. Когда он поднял ее, руки ее онемели, плечи заныли, и все-таки она ударила его головой. С удовлетворением заметила, что разбила ему губу, и услышала его сдавленное ругательство. Потом дико забилась, но после этой панической попытки застыла без движения, осознав, что ей не справиться с его железной хваткой.

Они упали на кровать с такой силой, что та жалобно застонала всеми пружинами и затрещала.

Она подняла колени и в отчаянной попытке освободиться от него выгнулась дугой. Ощущая близость победы, оттого что его пальцы ослабили хватку, и стиснув зубы, Элеонора удвоила усилия. Но он свободной рукой рванул ткань сорочки на ее груди и разорвал ее от шеи до подола. Кровь бросилась Элеоноре в голову, она напряглась, а потом, почувствовав его руку на своей груди, ударила его со всей силой, на которую была способна, и начала, извиваясь, сползать к краю кровати. То, что осталось от рубашки, болталось на плечах, не скрывая наготы, но ей было не до того. Ничто не заботило ее, кроме одного — избежать безжалостных объятий Гранта Фаррелла.

Однако Элеонора была бессильна против него. Он локтем придавил концы ее волос, схватил за правое запястье, подвинулся к ней, другой рукой скользя по ее оголенному бедру, потом перевернул ее на спину и, сев у ее ног, опершись коленом между ними, распял ее руки. Сверкнула молния. Задыхаясь, они смотрели в глаза друг другу, она — с диким отчаянием, он — удивленно и с вожделением. Медленно он склонил свой окровавленный рот к ее дрожащим губам и, пользуясь ее полным изнеможением, одарил долгим глубоким поцелуем. Слезы боли и разочарования хлынули из ее глаз, пролагая мокрые дорожки от висков к волосам. Первые капли дождя ударили о стены дома, о пол галереи, и они были похожи на всплески смеха.

Грант касался губами мокрых уголков ее глаз, щек и шеи. Его учащенное дыхание обжигало ее, отчего она тотчас покрылась гусиной кожей. Элеонора непрерывно дрожала, когда его губы начали ласкать пространство между ее грудями. А когда он выбрал одну из них для более близкого знакомства, она почувствовала взрыв такого яростного, но беспомощного гнева, что сделала новый выпад против него, напряжением мускулов желая сбросить его с себя. Но это усилие лишь подстегнуло его желание. Он приподнялся, чтобы освободиться от бриджей, а она возобновила свои попытки вырваться. Но Грант всей тяжестью твердых мускулистых ног прижал ее, лаская ее тело с такой силой, что она не в силах была помешать. Элеонора почувствовала, как слабость, словно разъедающая кислота, охватывает ее всю. Она пыталась сопротивляться, ее голова металась из стороны в сторону, но жар его тела, каждое его прикосновение только усиливали примитивную природную реакцию, которая выражалась в этой слабости. Она изо всех сил противилась последнему моменту насилия, но именно это помогло ему войти в нее с обжигающей силой. Она вся сжалась, каждый ее нерв протестовал, восставал против происшедшего. Грант отпустил ее, изменив положение, и она вцепилась в его плечи, впилась ногтями в его кожу, и это безумное усилие должно было передать ему ее доведенное до крайности состояние. А он осыпал поцелуями ее горячее тело, шею и кожу за ухом. Шепот его успокаивал. Постепенно это коварство облегчило ее страдания, она начала расслабляться, и когда настал момент пика его страсти, она лишь теснее прижалась к нему, приспосабливаясь к его бурным движениям, что было менее болезненно для нее. Потом все кончилось.

• Предыдущая
• 19/86
• Следующая