Овернский клирик - Валентинов Андрей - Страница 15

Я еле удержался, чтобы не ухватить их обоих за уши. Впрочем, мне самому приходилось слышать о монсеньоре Рене и нечто похуже.

– Неподкупность Его Преосвященства, – осторожно начал я, – увы, мало чем отличается от неподкупности иных, весьма достойных иереев. Его родичи… К сожалению, и это встречается часто…

– А! – понимающе кивнул Пьер. – Эта, как ее? Содомия!

Ансельм моргнул и, не удержавшись, рухнул на траву, задыхаясь от смеха. Пьер недоумевающе уставился на корчившегося в конвульсиях итальянца и повернулся ко мне.

– Не содомия, а симония, брат Петр, – пояснил я как можно спокойнее. – От имени Симона Мага, который пытался купить у Апостолов Духа Святого. А содомия – от названия города…

– Ну, да… – растерялся нормандец. – Я думать… думал, что они в Содоме этим и занимались…

– Не надо! – выдавил из себя Ансельм, тщетно пытаясь встать. – Умру!

Новый приступ смеха опрокинул его на траву.

– А чем они в Содоме занимались? – начал было Пьер, но мне пришлось пресечь его законное любопытство, дабы не погубить достойного брата Ансельма всеконечно. Отсмеявшись, тот наконец вновь принял вертикальное положение и долго вытирал слезы.

– Так вот, о Его Преосвященстве, – продолжил я. – К сожалению, его… гм-гм… любовь к ближним действительно хорошо известна. Более того, известно и другое…

– Что он тайный катар, – уже без всякого смеха заметил Ансельм.

Пьер широко открыл рот, затем нахмурился и придвинул ближе свой «посох», до этого мирно лежавший в стороне. Я покачал головой:

– Скажем осторожнее – он не особо радеет о борьбе с этой богопротивной ересью. Но церковная субординация требует, чтобы мы представились монсеньору Рене. Кроме того, у нас в Тулузе есть и другие дела. Надо получить деньги у ломбардца и выяснить, где сейчас находятся арестованные. Они давно должны быть здесь.

– Для этого незачем ходить к архиепископу, – возразил Ансельм. – Деньги получить надо, а все остальное я могу узнать сам.

– Точно, – поддержал его Пьер. – Я тоже сходить… схожу на рынок и поспрашивать…

– У торговца скотом, – кивнул итальянец.

Брат Петр вновь смутился и принялся сосредоточенно приглаживать свою отросшую за последние недели рыжеватую шевелюру.

– Итак, идем к архиепископу, – заключил я. – Отец Сугерий просит его в письме ознакомить нас с обстановкой в графстве. Округ Памье до недавнего времени считался спокойным, там даже катары никак себя не проявили.

– Так чего к архиепископу идти? – удивился простодушный Пьер. – Надо у этих катаров и спросить!

Я поглядел на брата Петра, после чего тот покраснел, затем начал бледнеть. Уже собираясь высказаться, я вдруг поймал себя на мысли, что нормандец в чем-то прав.

– Я бы не отказался, брат Петр. Но едва ли их вожди захотят со мной встретиться.

Нормандец при этих словах облегченно вздохнул, и его физиономия постепенно приобрела естественный цвет.

– Ну, а мы их попросить! – бодро заявил он и погладил свой «посох».

…Это незатейливое изделие уже сослужило нам неплохую службу. На дороге из Везеле в Ла Шарите к повозке, на которой мы ехали, подошли четверо мрачного вида оборванцев, поджидавших своего часа в дорожной канаве. Хозяин повозки уже собирался убегать в лес, спасая свое бренное тело, но брат Петр достал «посох» и несколько раз покрутил им над головой. Этого хватило – поднялся ветер, мгновенно сдувший незваных гостей с дороги…

– Отец Гильом, вы в самом деле хотите поговорить с руководством катаров? – негромко поинтересовался Ансельм. Спрашивал он столь серьезным тоном, что я невольно помедлил, стараясь правильно подобрать слова.

– Пожалуй, да. Я уверен, что катары – не разбойники и не убийцы. Они не захотят, чтобы в округе Памье и во всей Окситании запылали костры. Но едва ли они пожелают говорить с посланцем кардинала Орсини…

Архиепископский дворец находился на главной площади Тулузы, буквально кишевшей разнообразной публикой. Монсеньор Рене еще не принимал, и двери его обиталища оказались запертыми. Довольно быстро я выяснил, что желающих попасть туда немало и мне придется ждать своей очереди до вечера, если не до завтрашнего утра. Конечно, со мной был пергаментный свиток, открывавший любые двери, но я не спешил показывать документ, врученный Его Высокопреосвященством. Дабы братья Петр и Ансельм не изнывали от скуки, я отправил их прогуляться, посоветовав зайти в знаменитый собор Святого Константа, известный своими прекрасными мраморными статуями. Пьер охотно согласился, но направился почему-то в сторону рынка. Куда пошел брат Ансельм, я так и не сумел заметить – парень мгновенно растворился в шумной толпе.

Время шло медленно. Я держался поближе ко входу во дворец, прислушиваясь к певучей окситанской речи. Иногда так можно узнать немало любопытного, но на этот раз мне не повезло. Те, кто ожидал приема у монсеньора Рене, толковали о разных мелких делишках, а также о том, сколько придется заплатить секретарю за встречу с Его Преосвященством. Как я понял, в последнее время цены выросли. Слушать такое неприятно, но в этом отношении секретарь архиепископа поступает вполне в духе традиции, и хорошо, если берет лишь за прием, а не за что-то более существенное. В общем, становилось скучно, и я начал жалеть, что отослал молодых людей. Самое время проверить, как они усвоили очередную главу из «Светильника»…

Внезапно толпа зашумела. Вдалеке послышался резкий звук охотничьего рога. Застучали копыта, люди начали быстро подаваться в стороны, освобождая проход. Над толпой мелькнули перья – несколько всадников рысью мчали к ступеням дворца. Меня оттеснили в сторону, я смог заметить лишь цветные шапки и загорелые бородатые лица.

По толпе прошелестел вздох удивления, затем посыпались громкие фразы на «ланг д'ок». Уже через минуту я понял, что всадники в шапках – ловчие графа Тулузского, которые привезли от Его Светлости подарок Его Преосвященству. Еще через минуту я узнал причину всеобщего любопытства. Подарок оказался необычным – здоровенный волк, которого охотники изловили живьем и теперь волокли на цепях пред светлы очи монсеньора Рене. В последние недели, несмотря на то, что стояло лето, окрестные волки изрядно обнаглели, и охотничий успех графа вызвал всеобщий энтузиазм.

Поскольку иных развлечений не намечалось, я, ведомый греховным любопытством, принялся пробираться поближе, дабы взглянуть на трофей. В нашей Оверни полно серых разбойников, и мой отец неоднократно брал меня на охоту. Одну волчью шкуру – огромную, необычного черного цвета – я захватил с собой в Палестину, а после подарил атабеку Имадеддину, чем вызвал у него настоящий восторг. Атабек – заядлый охотник, но черные волки водятся только в Оверни.

Пробираться через толпу пришлось долго, но наконец я оказался во втором ряду и осторожно заглянул через плечо здоровенного верзилы, что-то громко говорившего своему соседу. Кажется, он жаловался на все тех же волков, утащивших прошлой зимой его овец.

Вначале я заметил всадников. Их было четверо, они красовались на своих крепких жеребцах, переговариваясь с толпой. Ловчие расположились квадратом, к центру которого вели тонкие железные цепи. Очевидно, там и находился пленник. Я вытянул шею, привстал на цыпочки – и отшатнулся.

Это был не волк. То, что стояло на четвереньках в железном ошейнике, к которому тянулись цепи, выглядело страшно, жутко – но это существо никогда не было зверем. Спутанные волосы, разорванная ударами бича кожа, безумный взгляд остановившихся глаз, пена на искусанных губах… Человек! Вернее, это существо когда-то было человеком. Теперь «это», чему я не мог подобрать имени, стояло на четвереньках и тихо выло, поматывая головой. Я заметил на глазах у несчастного слезы, но не слезы боли или обиды – так мог плакать только безумец…

Я перекрестился, провел ладонью по лицу и вновь взглянул. Нет, не привиделось. «Это» стояло совсем близко, и я заметил на его шее почти скрытый длинными спутанными волосами нательный крест.