Все оттенки черного - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 56

• Предыдущая
• 56/138
• Следующая

– А пистолетик ваш – ау, – Колосов пьяно усмехнулся. – Неприятности с пистолетиком-то могут возникнуть. Крупные.

– Он не был заряжен! А я… я тогда так испугался в машине, сам даже не помню, как за него схватился.

– А по виду вашему я б не сказал, что вы испугались, Станислав Сергеич.

– Правда? Ну, а я подумал: этот орет: «Выходите с машины!» Прикончат нас с вами, деньги, машину заберут, а потом…

– Рефлекс сработал, значит, – Колосов снова пьяно усмехнулся. – Инстинкт самосохранения. Как и у меня… – Он закрыл глаза рукой.

Модин придвинулся к нему ближе.

– Не надо, не надо об этом думать, Никита. Не нужно думать об этом вот так. Вы… вы мне жизнь спасли. Я в неоплатном долгу перед вами. Что я могу для вас сделать?

Колосов молчал. Модин кашлянул.

– Все, что с моей стороны… Я бы деньги предложил, но… – Он наткнулся на взгляд Колосова. – Ну вот. Я же знаю… Вы такой человек, что… – Модин затянулся сигаретой. – У меня, знаете, Никита, все из головы не идет. Вот сидел тут утром у вас, думал, хуже бандитов, а ведь по возрасту годятся мне в сыновья. Что они, сопляки, знают обо мне, моей жизни, чтобы сметь вот так унижать меня, только потому что я… что они… А потом вы собой рисковали, жизнь мне спасли, человека за меня уби… И я вот все думаю, ну отчего теперь со мной всегда так? Сначала все в штыки, полная, непонятная для меня неприязнь, а уж потом все по-человечески и… Ну вот у вас никогда не бывает так? Куда бы вы ни направились, ветер всегда поначалу вам в лицо. Но я хочу, чтобы вы поняли меня, Никита, чтобы вы знали: того, что вы для меня сделали, я не забуду никогда. Никогда, слышите?

– А я когда первый раз увидел вас, подумал – ну полное дерьмо «от Версаче». Галстук мне ваш тогда зверски не понравился.

– Галстук от «Ферре». – Модин расстегнул ворот испачканной пылью сорочки. – Жена мне их, как жениху, все покупает. А где вы меня видели-то?

– У дома Ачкасова. Мы после его самоубийства с прокурором к вдове ездили. Она и разговаривать с нами не стала. А вы туда на машине приехали. А потом похоронами командовали.

Модин кивнул. Лицо его потемнело.

– Друг он вам был близкий? – спросил Колосов.

– Был. С института дружили. Оба политех кончали. Мишку всегда в какие-то авантюры жизнь втравляла. Молодые были – ну! Море по колено. Как вы вот сейчас… Все казалось – жизнь впереди долгая, счастливая. – Модин смял окурок в пепельнице и тут же потянулся за новой.

– Наши в Старо-Павловске до сих пор голову ломают, с чего он вдруг в петлю-то полез. – Колосов упер подбородок в сцепленные пальцы. – Жизнь счастливая, говорите… Разве у друга вашего не было всего, о чем мечтать можно?

Модин смотрел в полированную поверхность стола.

– Я сегодня только понял, как мне его не хватает, – сказал он тихо. – Думал все про него, когда мы с вами ехали…. Это ведь как зараза: сначала все вопросы себе задаешь – почему? Почему? А потом… уже не задаешь.

– Ну и почему, по-вашему, он это сделал? С вами, как с другом, он не делился тем, что его угнетало?

– Не делился. Но я догадывался. Мы знакомы почти тридцать лет. Слова порой не нужны.

Колосов замер: вот оно. Сейчас только бы не сфальшивить, не спугнуть его!

– Кризис, что ли, на него так повлиял? С деньгами что-нибудь приключилось, да? – спросил он осторожно.

– Кризис! Скажете, Никита, тоже. В Мише самом давно был кризис. В нем и во всем, что его окружало там… Я чувствовал: с ним что-то творится. А потом что-то произошло. Страшное. Такое, что он понял – рухнуло все, ради чего он жил, работал, трудился.

– А ради чего он жил-то?

– Ради Васьки. Исключительно ради Васьки.

– Ради сына?

Модин кивнул.

– Боготворил его. Дышал им. Но если так сказать – это значит ничего не сказать про его отношение к мальчику.

– Поздновато он сына-то заимел.

– А в тридцать, Никита, об этом всерьез еще не думают. Есть вещи куда поважнее, да? – Модин скользнул взглядом по Колосову. – В сорок начинают думать. В сорок шесть уже не спят ночами, глядят тупо в потолок. Жизнь как песок сквозь пальцы… Говорят, если в сорок семьи нет – и не будет. А у Миши были проблемы. Он очень страдал из-за этого. Простата – наша ахиллесова пята. Понимаете, о чем я?

– Он не лечился?

– Лечился! И где только и у кого только… Сколько денег перевел. А потом однажды, семь лет назад, позвонил мне пьяный от счастья: «Старик, я встретил замечательную женщину, я женюсь!» – То есть? Не понял. Елену Львовну эту свою встретил? Железная леди она, как мне показалось. Стерва стервой.

– Ленка-то? – Модин потер лицо ладонью. – Знаете, чем она его приворожила? Тем, что забеременела. Сказала: «Жду от тебя ребенка, у нас будет сын». Он от счастья чуть с ума не сошел. И с ходу женился.

– А где они познакомились, не знаете?

– В Кисловодске. В соседних санаториях жили. Она туда по путевке от министерства приехала.

– А в каком министерстве она работала?

– Высшего и среднего образования. А до этого в МАРХИ преподавала, она историк по образованию.

– Хорошо вы осведомлены. Сама вам сказала?

– Терпеть меня не могла и не может все семь лет. Я у них и дома-то редко бывал. Так, с Мишкой раз в месяц встретимся, посидим где-нибудь, в клуб ездили оздоровительный по весне… Я справки о ней сразу же навел, как они… Мы партнеры, друзья. И мне не все равно было, кто там с ним, понимаете?

Колосов кивнул:

– А вы ее, вдову-то, тоже не сильно жалуете, Станислав Сергеич.

– Жесткая она была, как подметка. Волевая. Да и Мишу она подавляла, да и не любила, по-моему, хотя… Я ж говорю – ей просто повезло. Забеременеть при тех обстоятельствах… Подарок судьбы, так сказать, и для него, и для нее… отчасти.

– Отчасти?

– Ну, я думаю, она его сразу раскусила, сразу поняла, чем его накрепко к себе можно привязать. По ее настоянию он начал активное лечение. В центр какой-то новомодный ездил – китайская или тибетская, черт их разберет, какая методика лечения. Потом к бабе одной все ездил.

– К сексопатологу, что ли?

– Да нет. Типа экстрасенса что-то. Миша как-то обмолвился: форменная ведьма, умная как бес.

Колосов встал, подошел к окну.

– Но я все равно не понимаю, что же такое у вашего друга так внезапно стряслось, – сказал он, чувствуя, что вот-вот выйдет из роли. – Ну, мечтал он о ребенке, лечился. Так ведь сын у него родился, наследник. Семь лет они всей семьей прожили дружно. Чего же ему еще в жизни не хватало? Зачем вешаться-то?

• Предыдущая
• 56/138
• Следующая