В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/91
• Следующая

Колосов слушал «отчет о проделанной работе», и у него язык не поворачивался сообщить Ренату о том, что разгадка их главной тайны была получена другим гораздо раньше и с наименьшей затратой сил и нервов. Но правды не скроешь. И когда Халилов узнал – только плюнул с досады: «Ч-черт! Нет бы на день раньше этих недоумков задержали!»

Своевременность и логика развития событий – вот чего всегда жаждал Колосов в своей работе. Вот чего с таким упорством просил у господа бога. И чего почти никогда не получал. Действительно, логики в этих самых «вновь открывшихся обстоятельствах» по раздольскому делу не наблюдалось ни малейшей. Ну кто, скажите, в наши аховые времена заботится насчет похорон мертвеца, случайно найденного на дороге?! Кто? Только дефективный какой-нибудь, кому делать больше совершенно нечего!

Два новых фигуранта и были с явным приветом. Основательно трехнутые. Костик Листов – даун. Так у него черным по белому в справке, выданной раздольским психдиспансером, и значилось. Его младший брат Леня – Лелик – вообще имбецил. Жили братья Листовы в многодетной семье в заводском районе Раздольска на попечении мамаши-алкоголички и отчима-инвалида. Жили плохо, едва-едва с голоду не помирали: мать все деньги – и свою зарплату, трудилась она дворником в бойлерной, и нищенские пособия – регулярно пропивала. Братья Листовы соответственно восемнадцати и пятнадцати лет болтались с утра до вечера по всему городу и его окрестностям. То бутылки собирали на станции, то за символическую плату подметали тротуар перед коммерческими палатками, то по электричкам ходили – клянчили. Жить-то надо, пить, есть и даунам-имбецилам.

Колосов хорошо помнил ретивого участкового Сидорова, крепко зацепившего этих двух юродивых на прямой улике. Сам ведь ему поручил полторы недели назад добросовестно проверить версию пропавших без вести Андрея Яковенко и алкаша Соленого! Сидоров, что называется, и засучил рукава. И ему-то и выпала удача. Точнее… Господи, какая же это удача – найти мертвое тело, объявить всем – родственникам, друзьям человека, пропавшего без вести, – не надейтесь, мол, все, баста, нет его уже в живых. Эх, лейтенант, лейтенант, вот и кончился весь твой «спецназ» в неполные двадцать четыре года. Нашли тело твое бездыханным, извлекли из сырой земли… Кто знал, что все случится именно так? Так нелепо, дико, страшно?

Участковый Сидоров, как все молоденькие и упрямые службисты, только-только произведенные из младшего комсостава в средний, подошел к задаче, поставленной перед ним «начальством из Главка», со всей серьезностью. Он начал свой личный сыск с того, что связался с отделом по без вести пропавшим и получил оттуда подробнейшую ориентировку с описанием примет Яковенко. Вызубрил наизусть все признаки: во что предположительно тот мог быть одет, какие вещи имел при себе. В перечне вещей значились приметные часы – Яковенко, по словам сослуживцев и родных, никогда с ними не расставался: наградные, «командирские», полученные за операцию по освобождению автобуса с заложниками в Пятигорске.

Целую неделю Сидоров старательно обходил окрестности Мебельного поселка, где проживала бывшая супруга Яковенко. Беседовал с людьми. Посещал местную школу, разговаривал с учениками, учителями. По вечерам дежурил на станции, показывая торговцам коммерческих ларьков фотографию Яковенко. Расспрашивал, наводил справки и вот… Однажды вечером вдруг увидел эти самые приметные часы – циферблат белого металла, российская государственная символика, надпись «МВД РОССИИ» – на руке… азербайджанца Ахмеда, державшего на вокзале Раздольска «духан» – сосиски, шашлык, пиво, толма в капустных листьях. Все это продавалось в пластмассовом вагончике, где пара-тройка летних столиков и колченогих стульев, кофеварка да гриль.

Ахмед почти сразу же указал участковому на братьев Листовых. Их звали на станции Полторыизвилины. Однажды вечером где-то в конце апреля, по словам Ахмеда, Полторыизвилины приплелись к вагончику и попросили «пивца и чего-нибудь пожрать горяченького». Ахмед потребовал деньги вперед. И тогда Костик-даун протянул ему вот эти самые часы. «Шайтан попутал, начальник, клянусь тэбэ. Вещь больно хороша, редкая», – убеждал Ахмед участкового Сидорова, гулко стуча себя в пухлую грудь кулаком, поросшим черной шерстью. «Нэ спросил Палтарыизвилины, где вещь они взяли. Есть мальцы хотели уй-юй-юй как, как волчата голодные. Дал им за часы сосисок, мяса, пива», – вспоминал он.

Участковый Сидоров, молодой и рьяный, не стал с бухты-барахты информировать вышестоящее начальство, а решил довести сначала личный сыск до конца. К Листовым на квартиру он зашел этим же вечером. Впоследствии он рассказывал Колосову так:

– Мамочка моя печальная, Никита Михалыч, ну и хата там у них! Я вошел, ей-богу, подумал сначала канализацию прорвало: вонь несусветная, вой какой-то, шум, визг. Мамаша вдрызг пьяная в комнате в лежку, папаша, или отчим-инвалид… Знаете, чем этот ханыга, оказывается, на жизнь зарабатывает? Котов кастрирует! Я чуть не обалдел. Ему со всего района приносят. Берет он с владельцев в два раза дешевше, чем ветеринарная клиника, ну и оперирует их в ванной. Котов, этих евнухов, у него там в квартире тьма-тьмущая. Некоторых хозяева еще не забрали, некоторые от боли бесятся – по стенам сигают. В прихожей на полу вместе с этой живностью ребятишки мал мала меньше ползают. У Листовой-то их шестеро, и все от разных мужей. Да ее и этого живоглота прав давно пора лишить родительских! Костик и Лелик – старшие, не было их, когда я пришел. Потом заявились. Ну сначала виляли. У этих, с отклонениями, порой вообще не поймешь, где явь, где грезы дурдома. Поднажал я, они очухались маленько и начали связно рассказывать. Ну я их сразу в отдел, задержали мы их по 122-й, прокуратуру поставили в известность и…

Братья Листовы поведали сотрудникам милиции совершенно дикую историю. Где-то в конце апреля шли они по лесной тропинке, соединяющей Мебельный поселок с железнодорожной станцией. «Куда шли, зачем?» – спрашивали их. «На Мебельный молочная лавка по четвергам приезжает, а это как раз в четверг было. Мы теткам бидоны помогаем сгружать, потом тару пустую грузим. В прошлом году работали так и в этом…»

Шли братья по дороге, шли, вдруг видят, среди бела дня лежит на поваленной березе, что у самой обочины, мужик. «То есть как лежит?» – уточняли сотрудники милиции. «А так, – горячились Полторыизвилины. – Вывернувшись, будто тошнит его, вот он через ствол и перегнулся. Подошли мы ближе, а мужик не шевелится ни фига. И кровищи там!»

Труп Яковенко – «мужика с часами» – братья-психи нашли, по их словам, в весьма странной позе – «словно напоказ выставленным на поваленной березе». Внимание зоркого Костика привлекла валявшаяся неподалеку спортивная сумка, там оказались две бутылки шампанского и коробка конфет. Мертвеца Костик-даун, по его словам, ни капельки не испугался. «Он же не шевелится, дядь, вы че? – удивлялся Костик. – А кровищу мы видели, у нас в ванной Семеныч, когда мамка пьяна, ее с котов спускает. Красная она, и все… кровь-то…»

На руке мертвеца, свесившейся вниз, Лелик-имбецил узрел «те самые часы», кинулся было снимать. Но брат удержал: нельзя, чужое. Дело в том, что, как все умственно отсталые, братья Листовы в детстве были склонны к воровству, но мать-пьяница вылечила их – порола ремнем, едва только на сыновей поступали жалобы от соседей. Напугала на всю жизнь: чужое брать нельзя.

«А мы вещи возьмем, а мужика в землю спрячем, – предложил сообразительный Лелик. – Никто его не найдет. Никто не увидит». Братья обобрали труп, затем сняли его с березы и волоком потащили в кусты. «Там овраг, обвалившийся окоп, – рассказывал Колосову участковый Сидоров. – Они его туда и сбросили, сами спустились и начали руками могилу рыть. Там сырая глина, ручей, в общем, закопали они Яковенко. Лужу крови у березы прикрыли дерном, ветками, землей. Идиоты-идиоты, а сообразили. А вещи – сумку, продукты, его бумажник и часы – себе забрали». Насчет ран, имевшихся на трупе, Листовы ничего конкретного сообщить не могли, кроме: «Голова у него во все стороны моталась, точно на нитке».

• Предыдущая
• 34/91
• Следующая