Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 41

• Предыдущая
• 41/107
• Следующая

Он спрыгнул с кровати. Даже обуваться не стал. Выскользнул за дверь – как был босой. В коридоре свет потушен, и вроде бы никого. Ринулся к лестнице. Над ней тускло горел один из плафонов укрепленного на стене бра в форме светофора. Мещерский понял, что бра эти на фотоэлементе: свет автоматически включается, если кто-то ступит на первую ступеньку. А тут – даже еще и погаснуть не успел. Он начал спускаться, миновал пролет, схватился за перила, повернул и…

– Господи, как вы меня напугали!

– Это вы… Майя Тихоновна?

Они уставились друг на друга. Аккомпаниаторша Зверевой – в халате и тапочках. На голове – газовая косынка, прикрывающая обильные бигуди. Рука ее потянулась к перилам. И Мещерский увидел, что рука дрожит.

– У меня чуть сердце не лопнуло, юноша. Вы как барс на меня из темноты. Разве ж так можно? – она задыхалась. – Э, да вы и башмаков надеть не успели.

– Я услышал шаги в коридоре, – Мещерский почувствовал, что краснеет. Он казался сам себе ужасно голым и ужасно глупым. – Марина Ивановна говорила, что ее напугали, и я…

– И вы кинулись по первому шороху все выяснять. Похвально. Но это я проходила мимо вашей двери, юноша. Я вас разбудила?

– Да нет. Собственно, я…

– Я путешествовала тихо, как мышка, – в шепоте ее звучали бодрые нотки, но глаза оставались прежними: изучающе-настороженными. – Я очки наверху на террасе забыла. А что-то не спится, дай, думаю, почитаю Беллочку Ахмадулину. А очков-то нет. Пришлось поневоле встать.

«Как быстро ты начинаешь оправдываться, – думал Мещерский. – Я ж не спрашиваю, зачем тебя наверх понесло. Твоя комната рядом с бывшим кабинетом Новлянского».

– Ну, спокойной ночи, Сережа.

– Спокойной ночи, – Мещерский повернулся уходить. Майя Тихоновна чинно поплыла через темную столовую. И вдруг воскликнула приглушенно:

– Там свет, надо же! В музыкальном зале! Там кто-то есть. Сережа, вы… вы еще не ушли?

Мещерский подошел к ней. Сквозь окно столовой он увидел, как на газон перед домом падает слабое пятно света из одной из дальних комнат – либо из гостиной, либо из музыкального зала, либо из спальни Зверевой.

– Может, Марина Ивановна встала? – спросил он шепотом.

– Проводите меня, юноша, – так же шепотом ответила Майя Тихоновна.

Точно два вора, крадучись (тучные телеса аккомпаниаторши так и колыхались, а шелк ее халата, казалось, оглушительно гремел в этой мертвой тишине), они миновали столовую, музыкальный зал, вышли в холл перед гостиной: так и есть. Слабый свет струился именно оттуда.

В гостиной горел один напольный светильник в форме шара. И там вроде бы тоже никого не было. Но… Майя Тихоновна указала глазами на кресло, которое обычно стояло у камина на ковре, а теперь было развернуто так, что перегораживало проход к дверям спальни певицы. В кресле спал Георгий Шипов. Рядом на полу валялась книга.

– Мальчишка совсем тронулся, – прошептала Майя Тихоновна. – Ну, такая потеря – брат! Это он ведь Марину сторожит, бедняжка. Слава богу, я собаку на кухне заперла с вечера. А то вообще было бы светопреставление.

– Зачем он ее сторожит? – поинтересовался Мещерский, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть спящего.

– Еще со вчерашней ночи что-то себе такое вообразил. Эх, рыцарь на пороге Прекрасной Дамы! А спит-то как, без задних ног, – она наклонилась и подняла книгу. – Ш-ш, завтра ему, сторожу, отдам. Не будите его, Сережа, пусть дрыхнет.

Мещерский взглянул на обложку: итальянская старая книга, видимо, от букиниста. Крупными буквами написано имя: БЕНИТО МУССОЛИНИ.

– Просто помешался на своем фашисте, – аккомпаниаторша держала книгу точно ядовитое насекомое. – Избаловали они его. Вот он и возомнил себе…

– Что возомнил?

– Да мало ли в его возрасте глупостей себе навыдумывают? Дело молодое, кровь-то так и кипит. А я говорила Марине, сорок раз говорила. Но разве меня кто послушал? – И она тяжело, однако на удивление бесшумно заковыляла прочь.

Шипов-младший заворочался во сне. И что-то прошептал. Мещерский напряг слух: ему почудилось, что парень назвал женское имя – МАРИНА.

Сидоров не заставил себя ждать. Его потрепанные «Жигули» появились у ворот ровнехонько в восемь часов. Агахан Файруз, еще не успевший даже одеться, ворвался в комнату приятелей:

– Извините за вторжение, но там снова приехал этот офицер из полиции, вернее, милиции, простите. Привез какие-то повестки и требует, чтобы Григорий Иванович и Дима немедленно поехали с ним. Марина Ивановна крайне взволнована. Пожалуйста, пойдите успокойте ее, сделайте что-нибудь.

Приятели спустились вниз и нашли Звереву в ее спальне. Певица сидела у туалетного столика: лицо ее покрывал утренний скраб, она аккуратно убирала его специальным тампоном. Майя Тихоновна тут же расчесывала завитой парик, надетый на специальную пластмассовую болванку.

В спальне стояла спертая духота: смесь ментола, резких духов, пота, женского белья – кровать смята, простыни и одеяло скомканы – и хвои – дверь ванной распахнута настежь, и там гудит вода, наполняя ванну хвойным экстрактом.

– Сереженька, Вадим, ради бога, что… что еще случилось?! Я не понимаю? Почему они должны ехать в милицию? – Зверева резко развернулась на своем околозеркальном пуфе. – Неужели это законно – вот так ни с чего, не объясняя причин, хватать людей и везти их куда-то? Их же уже спрашивали обо всем, что еще может быть там неясного?

– Ну причина-то есть, – Кравченко едва не усмехнулся, но вовремя сдержался.

– Марина Ивановна, не беспокойтесь, сейчас мы выясним, – Мещерский был сама готовность к решительным действиям.

– Этот сыщик сказал Агахану, что они должны проехать с ним для уточнения каких-то фактов. Каких фактов? Сереженька, умоляю, узнайте, что случилось. Может, есть какие-то новости об Андрее, может… они уже нашли кого-нибудь… Пожалуйста, поезжайте с ними, помогите им. Вы знаете, что надо и чего не следует говорить в подобных случаях, чтобы не навредить себе же. Ведь Гриша известный человек в столице, у него репутация, а тут вдруг пойдут слухи, что его арестовали по делу об убийстве, да еще моего мужа и… боже, это же такой скандал!

– Но никто пока никого не арестовывает, – благодушно заметил Кравченко. – Их просто приглашают для беседы. Обычнейшая процедура.

– Обычнейшая?

– Ну конечно, Марина Ивановна. За ними же не прибыл спецназ в бронежилетах и с базукой. А прислали одного завалящего опера на драндулете. – Он аж щурился от удовольствия, наблюдая переполох – дело собственных рук. – Григория и Дмитрия отпустят часика через два. Побеседуют и отпустят.

– А Дима им зачем? – Зверева взяла салфетку и прикрыла ею лицо, промокая питательную маску. А Мещерскому представилось, что она, возможно, не желает, чтобы они увидели ее лицо при упоминании имени бывшего любовника. – Сереженька, прошу вас, поезжайте с ними, поддержите их там. Дима такой… ранимый.

– Хорошо, хорошо, я поеду. Думаю, этот милиционер ничего не имеет против, чтобы я проводил их до отдела, – заверил Мещерский, кинув многозначительный взгляд на Кравченко: мол, иди улаживай со своим «конфидентом».

– Агахан отвезет вас и подождет. Если что, звоните немедленно мне. Я свяжусь со своими адвокатами в Москве.

– Вряд ли понадобятся столь кардинальные меры, Марина Ивановна, – елейно возразил Кравченко.

Уже в гостиной он шепнул приятелю:

– Как забегали, а? Сунули мы спичку в муравейник. Ничего, сейчас Шурик тронет этого ранимого альфонса за вымя, авось тот и замычит-зателится. А ты там не больно возникай, понял? Сидоров знает, что предпринять для того, чтоб его начальство похвалило. У него свои методы, у нас – свои.

– Ты так предупреждаешь, словно Корсакова там будут пытать испанским сапогом. – Мещерский шутил, однако особого восторга от перспективы провести утро в «участке» не испытал.

– Им предстоит жесткая беседа, – Кравченко так и светился от предвкушения ее результатов. – Эх, жаль, нам такие жестокости заказаны. А то бы я ка-ак звезданул кому-нибудь из этих, сразу бы…

• Предыдущая
• 41/107
• Следующая