Сон над бездной - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/66
• Следующая

– Если так, я их уволю. Выгоню недоумков к… – Лесюк неожиданно зло выругался. – Но Олег… Олег наш старый знакомый еще по Киеву. Он наш общий приятель.

– Зачем он приехал? Ты его приглашал? – спросил Шерлинг.

– Собственно, нет, но… Он сказал, что збирается встретиться с Шагариным.

– А откуда он узнал, что он здесь?

– Это ж Гиз, у него свои источники, разные источники.

– Небось Олеся или Злата проболтались?

– Ты это… выбирай выражения, Паша. Я понимаю и дуже шкодую – ты в горе, но это… выражения-то выбирай все ж.

– Ты с ним говорил?

– Еще нет. Когда? Тут цельный день содом и гоморра, – Лесюк всплеснул руками. – Вот что, парни…

– Да, мы вас внимательно слушаем, – Кравченко выпрямился.

– Вот что… даже и не знаю, как это сказать… одним словом, все, что вы здесь наплели, ну насчет этой версии…

– Насчет убийства? – видя его медвежью неуклюжую раздраженную растерянность, Мещерский осмелел и решил подыграть приятелю.

– Шоб я этого слова поганого даже не слышал! – Лесюк сжал кулак. – Поняли? Я не потерплю, чтобы в моем доме…

– И тебя, и всех больше устроит версия суицида? Так? – раздельно, по слогам спросил Шерлинг.

– Паша, ты-то хоть… Ну, я не знаю, не можу я так. – Лесюк шагнул к столу, налил себе в бокал скотча. – От бисов день – среда! Повеситься в такой день только одно и остается!

– Вы сами-то что делали сегодня утром, молодые люди? – тихо спросил Шерлинг. – Часов этак в семь, а?

– Мы спали, – кротко ответил Мещерский.

– Спали? А чем вы это докажете? А кто это видел? – Шерлинг криво усмехнулся. – Первое, о чем вас спросят на первом же допросе, это: «А кто может подтвердить ваше «сонное» алиби?»

– Нам не надо объяснять азбуку, – парировал Кравченко, – и не надо угрожать. Мы здесь только потому, что исполняем свои обязанности при семье господина Шагарина. Прочее нас не касается.

– Вас не касается даже убийство моей жены?

– Мы рассказали о коврике вам, ее мужу, а не милиции, – ответил Кравченко.

– Означает ли вышесказанное, что вы изначально исключили меня из круга подозреваемых в убийстве?

– Мы пока еще не у прокурора и не в суде, Павел Арсеньевич.

– И не дождетесь этого самого суда. И дела никакого не будет, и расследования, – Лесюк с грохотом поставил хрустальный графин с виски на стол. – И никто не дождется – ни здесь, ни в Киеве. И в Москве тоже не дождутся. Я не допущу, чтобы вся эта история…

– Лида мертва, – устало сказал Шерлинг. – Что же, вы прикажете мне об этом забыть?

Лесюк засопел.

– Павел Арсеньевич, а все-таки кто такой этот Гиз? – спросил Мещерский. Ему показалось, что в этой взрывоопасной ситуации лучше отвлечь разговор куда-нибудь на нейтральную стезю.

– Вы же слышали, как вам его тут охарактеризовали, – друг. Друг семьи, – по лицу Шерлинга блуждала кривая пьяная усмешка.

– Но кто он такой? Бизнесмен? Может, тоже адвокат?

– Он мой компаньон. Мы это… вместе инвестируем средства в строительство горнолыжного курорта, – буркнул Лесюк, явно поглощенный собственными мыслями.

– Ты им лучше скажи, как он эти инвестиции сколачивает, на чем, – хмыкнул Шерлинг. – Он колдун, ребята.

– Кто?

– Колдун. Экстрасенс. Медиум. Черный маг. Знахарь. Волхв. И пришли волхвы, волки-лжепастыри, и имя им было легион.

– И такой человек в числе ваших друзей?

– Его с вот его женой Олесей Михайловной и ее очаровательной сестрой, – Шерлинг смотрел на Лесюка, – познакомила не менее очаровательная графиня Компьезе. Где это было, Андрей Богданович? Я запамятовал – в Париже?

– В Венеции, два года назад.

– А, это когда вы торговали у графини ее фамильный дворец у моста Риальто. А графине порекомендовала Гиза Мадонна. Она, душка, по слухам, лысеть начала и обратилась за помощью к несравненному пану Гизу. И он ей, опять же по слухам, очень даже помог не только сохранить белокурую шевелюру, но и вообще кардинально омолодиться.

– У него сеть консультаций по всей Европе, – кивнул Лесюк. – Широко дело поставлено. Он по полгода в Штатах торчит, а другую половину то в Ницце, то в Монако.

– А что же заставило примчаться нового Калиостро сюда, в этот уединенный, живописный уголок Закарпатья, да еще ни свет ни заря? – спросил Кравченко.

– Он хочет повидаться с Шагариным. Приспичило ему чего-то. Он мне звонил накануне. – Лесюк отвечал не Кравченко – а скорее Шерлингу, сверлившему его настойчивым взглядом. – А потом, нам надо решить чисто деловые вопросы по строительству, он же мой соинвестор. Ну и потом, тут же в замке вот-вот начнется фестиваль, а это ж целиком и полностью его проект.

– Какой фестиваль? – удивленно спросил Мещерский.

– Фольклорный, ежегодный, мать его. – Лицо Лесюка скривилось, как от зубной боли. Он махнул рукой: – Только этого нам сейчас здесь для полного щастья и не хватало!

– Ну что, доволен? – спросил Мещерский Кравченко, когда, выдворенные из гостиной, они медленно шествовали – руки в брюки – по гулкой замковой галерее.

– По крайней мере, стало ясно одно.

– Чего тебе стало ясно?

– Что дураков тут нет, – вздохнул Кравченко. – О том, что это убийство, тут просекли сразу. Только признаваться в этом сами себе не хотят. Хлопотно потому что, накладно и чревато многими последствиями.

– Когда мы вошли, они про самоубийство говорили, – возразил Мещерский.

– Брось. Самоубийство! Ты слышал, что он плел? «Она доверяла опыту, она проводила опыт – сначала швырнула коврик и полотенце, а потом уже прыгнула». Что за чушь? Кто будет заниматься подобным маразмом? На такие вещи решаются в крайнем отчаянии, какие уж тут опыты – куда именно свалится какое-то там вшивое полотенце?

– Но Шерлинг сказал, что она уже пыталась покончить с собой. Думаешь, он врал?

– Не знаю, вроде не похоже. Он ведь в свидетелях дочь назвал. Интересно, а какова была причина? Вот скажи, по-твоему, эта дамочка – Лидия Антоновна – была похожа на потенциальную самоубийцу?

– Красивая она была женщина, Вадик.

– Красивая, упакованная под самую завязку. Муж – модный адвокат. И собой недурен. По всему миру путешествовали, ни в чем себе не отказывали. Дочь вон какая у них. Вроде бы нет причины глотать барбитураты.

– У Мерилин Монро тоже вроде бы причин не было, а наглоталась.

– Там, по слухам, виной была несчастная любовь к будущему президенту.

– А может, и тут такой же повод? – предположил Мещерский. – Кстати, вчера за ужином… она вела себя несколько…

– Взбалмошно?

– Ну, ты сам видел, Вадик.

– Я видел, что она рада, что Шагарин жив. Искренне рада, в отличие от других.

Они посмотрели друг на друга.

– Но это мог быть и несчастный случай, – заметил Мещерский.

– Если бы это был несчастный случай, коврик и полотенце остались бы на смотровой площадке. И потом, ты же видел, в отличие от меня, тот забор, закрывавший дыру, целым-невредимым. Скажи, нормальный человек стал бы на него облокачиваться?

– Нет, не стал бы. Но она могла подойти к краю, а там оступиться, не удержать равновесие и уже в падении сломать заборчик и сорваться вниз.

– Гораздо проще и экономичнее было бы предположить, что ее кто-то столкнул, когда она стояла на смотровой площадке – медитировала или просто любовалась на горы. А потом избавился от улик, бросил ее вещи – заборчика уже не было, и этот некто побоялся подходить к пролому. Поэтому отошел в другой конец площадки, размахнулся и швырнул – отсюда и такое расстояние между упавшими вещами и трупом.

– Ты, я вижу, все для себя уже решил, Вадик. Ну а мотив?

– С этим пока туго. Но, естественно, мотив и убийца тесно связаны.

– Ничего-то мы не слышали, ни хрена-то мы не видели, – Мещерский вздохнул. – Дрыхли утром как сурки. Я, например, проснулся от рева мотоцикла.

– Меня он тоже разбудил. Богдан куда-то мотался спозаранку. Я еще вчера его «Харлей-Дэвидсон» приметил. Крутой аппарат, как хорошая тачка стоит.

– Интересно, а кто еще не спал тут с семи и до половины восьмого?

• Предыдущая
• 28/66
• Следующая