Прощай, Византия! - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/82
• Следующая

– Сколько может стоить такая монета? – спросил Пивоваров.

– На аукционах цена на византийские золотые солиды эпохи раннего Средневековья обычно колеблется от четырех до шести тысяч долларов, – ответил Каховский. – Что касается этой уникальной монеты, ее ценность гораздо выше. От десяти тысяч и дальше в соответствии с запросами и возможностями тех коллекционеров, которые захотят приобрести эту монету. Если бы она попала на нумизматический аукцион, думаю, таких охотников нашлось бы немало. Особенно за рубежом, на Западе сейчас огромен интерес ко всему, что связано с Византией. Простите, я могу задать и вам вопрос?

– Да, конечно, Денис Иванович.

– Эта монета фигурирует по уголовному делу, я правильно вас понял? – спросил Каховский. – Вы не могли бы назвать мне фамилию человека, возможно, коллекционера, которому она принадлежит или принадлежала?

– К сожалению, пока в интересах следствия мы не можем этого вам сказать. – Пивоваров покачал головой.

На лице эксперта отразилась досада. Но он – хоть и молодой, да ранний, но вежливый – ни единым словом не выразил своего жесточайшего разочарования…

– Ты представляешь, Вадик, в этом деле замешано еще и византийское золото, – сообщила Катя Драгоценному, с которым встретилась ровно через полтора часа на привычном месте – на Большой Никитской, возле зоомузея (сколько уж раз верный Драгоценный приезжал сюда и терпеливо ждал ее за рулем – не счесть!).

– По какому еще делу?

– По абакановскому. – Катя вздохнула и рассказала мужу о выводах эксперта и, самое главное, об информации по Волгограду. – Семья генерала Мужайло убита при невыясненных обстоятельствах. Кто такой был этот генерал? Фамилия вроде на слуху, но я про него ничего не знаю.

– А признаться в этом своему оперу гордость не позволяет, да? – хмыкнул Кравченко – Драгоценный, выруливая от зоомузея к консерватории.

– Во-первых, он не мой опер, а просто опер. – Катя пожала плечами. – И потом, Колосов сам, кажется, сильно плавает во всей этой эмгэбэвской истории. У него и память плохая, не то что твоя профессиональная, тренированная. – Она опускалась до грубой лести мужу. – Ну так кто же был этот генерал Мужайло?

– Афанасий Петрович-то? Зам Абаканова он был в конце сороковых – начале пятидесятых, в его ведении как раз дела следствия были. А во всем остальном неразлучны они были в те годы, как Труляля и Траляля. – Кравченко свернул на Тверской бульвар (Катя понятия не имела, куда он везет ее с таким загадочным видом). – В пятьдесят четвертом его арестовали, дали большой срок за перегибы, нарушения закона, фальсификацию уголовных дел. Фактически он один отвечал за то, что делали они вместе с Абакановым. Попал он в свою же собственную систему исполнения наказаний, эти жернова его и раздавили. Он умер в заключении. Кто там в этом твоем Волгограде убит был – его дочь-старуха, внук и его семейство? Ну да, дочь у него была. Ничего конкретного я про нее не знаю, но, кажется, ей в жизни повезло меньше, чем абакановскому сынку, деда-министра у нее не было. Из столицы их, конечно, после ареста отца выслали. Но, как видишь, сына своего она вырастить сумела: кто он там был, банкир?

– Кажется, банкир.

– Вот Афанасий Петрович Мужайло поразился бы, если б узнал. Он людей во враги трудового народа записывал за курицу лишнюю, за веялку, за молотилку – все, мол, кулаки или подкулачники, эксплуататоры. И внучка бы к стенке поставил, шлепнул бы всенепременно. Рука несгибаемого борца не дрогнула бы.

– А что тебе еще про него известно?

– Да больше, кажется, ничего… Нет, вспомнил. Это вроде и в его обвинении потом на суде фигурировало. Он в сорок девятом году вместе с Абакановым держал на личном контроле дело одного летчика, героя войны, орденоносца. Он свою молодую жену к Берии приревновал, якобы тот ее открыто домогался. Летчик – человек отважный, пробовал бороться, но в результате оказался арестован, его делом занимались лично Абаканов и Мужайло, пришили ему обвинение в шпионаже и измене родине, отправили в лагерь. Грязная история, вполне в духе тех времен.

– Как ты все это помнишь? – удивилась Катя.

– А это и тебе надо помнить, – назидательно сказал Кравченко. – Помнить, чтобы не забывать, какая предыстория у той системы, которой ты служишь.

– Я служу в милиции, – ответила Катя, – и пока об этом еще ни разу не жалела. – Она помолчала (они еле ползли по забитой машинами Тверской, смеркалось). – Новость об убийстве семьи этого Мужайло отчего-то вдруг сейчас вышла на первый план. Я не понимаю… И Нинка какие-то странные вещи выдает. Говорила с одним из Абакановых, точнее, с их двоюродным братом Павлом Судаковым, так тот что-то плетет о вырождении их семьи.

– Да уж куда им вырождаться дальше, – хмыкнул Кравченко. – Или для него их дед Ираклий – идеал во всем?

– Понятия не имею. Я их и в глаза-то никого не видела, только потерпевшую Евдокию на оперативном фото. Я хотела тебе сказать, ты не возражаешь: я завтра собиралась поехать туда.

– Куда? – спросил Кравченко.

– В Калмыково, к ним на дачу. Ненадолго. Нина все устроила. Это будет с моей стороны маленькая оперативная разведка боем.

– Тебе что, просто любопытно на них посмотреть?

– Нет, то есть, конечно, да. – Катя не хотела лгать Драгоценному. – Конечно же, да, ты же меня знаешь. Но и для дела это будет полезно: я должна помочь Нине, приободрить ее, а то, судя по ее посланиям, она там все время как на иголках.

– Это твой опер додумался заслать туда Нинушу в качестве агента? – Кравченко сделал ударение на первом слоге. – В этот замок людоеда?

– Нет, это предложил твой бывший коллега – Ануфриев.

– Набрали в органы бог знает кого, – подытожил Кравченко и остановил машину.

Огни рекламы. Ярко освещенная витрина – меховой салон.

– Выметайтесь. – Кравченко галантно обошел машину, открыл дверь и предложил Кате руку.

Катя поплыла за ним по тротуару – она все еще не верила. Но нет, он распахнул перед ней стеклянную дверь салона.

– Что это значит? – спросила она. – Ты что, собрался купить мне шубу?

– Ага. – Драгоценный простецки кивнул. – Вот поднакопил деньжат, умом пораскинул и пришел к выводу, что в новой шубке ты еще больше будешь соответствовать…

– Чему, господи? – Катин взор уже неотрывно влекли к себе ряды модных меховых изделий, особенно жакеты и восхитительные парки из чернобурки и норки.

– Тому портрету, что я нарисовал себе вот здесь. – Драгоценный хлопнул себя по левой стороне груди.

– А без шубы я не соответствую?

– Пожалуйста, помогите мне уговорить мою жену, – лукавый Драгоценный, как всегда, уклонился от лобовой атаки, жестом подозвал манерную продавщицу. – Вот ехали мимо и решили заглянуть, купить, что ей понравится, а ей тут у вас в отличие от меня ничего не нравится!

– У нас итальянские и шведские модели нового зимнего сезона, – запела продавщица. – Позвольте, я вам покажу. Что скажете об этой модели? А вот этой – прямой под пояс?

Генерал Мужайло – погубитель летчика-героя, генерал Абаканов, их потомки, грядущая поездка на бывшую госдачу, золотой византийский солид времен каких-то неведомых императоров-соправителей – все это вихрем в темпе вальса пронеслось в Катином мозгу и мгновенно выветрилось. Женская натура, убийственное всепобеждающее легкомыслие торжествовали победу!

«Я, наверное, жуткая дура, – счастливо думала Катя. – И выгляжу во всем этом как кукла, но… господи боже мой, до чего же хорошо, до чего же приятно! Нет, мне все-таки здорово повезло с мужем».

На миг перед ее взором всплыло хмурое лицо Колосова. И тут же пропало, словно человек с такой фамилией, по имени Никита просто и на свете-то не существовал.

• Предыдущая
• 40/82
• Следующая