Испанские шахматы - Солнцева Наталья - Страница 11

• Предыдущая
• 11/41
• Следующая

Полина замолчала. Молчала, пораженная ее словами, и Грёза. Игра в шахматы открылась для нее с неожиданной стороны, до сего времени непостижимой. Ей показалось, что она догадывается!

– Я пойду, – сказала она, вставая, с ощущением лихорадочного смятения в груди.

– Куда ты? – расстроилась Полина. – Тебе неинтересно?

– Я… хочу подумать кое о чем.

– Знаешь, церковники пытались запретить игру в шахматы, называя ее «непристойным развлечением» и «измышлением дьявола», но это им не удалось.

– Да? – рассеянно спросила Грёза.

– Почему она им так не понравилась? – рассуждала старушка. – Наверное, из-за названия. Оно имеет арабские корни и означает шах-мат – «властитель повержен».

Грёза слушала вполуха, торопясь уйти.

В коридоре ее поджидал Виктор с понурым лицом кающегося грешника.

– Я пришел просить у тебя прощения, – пробормотал он. – Я был груб. Больше такого не повторится. Извини, пожалуйста.

– Хорошо…

Грёзе было все равно, повторится его выходка или нет. Ее занимали совершенно другие мысли.

– Ты умеешь играть в шахматы? – спросила она, поднимая на него горящие глаза.

– Немного… а что? Меня приятель учил.

– Сыграем?

Виктор обрадовался и повел ее к себе. Там он полез в шкаф, достал деревянную коробку с шахматами, высыпал фигуры на стол и начал показывать, как правильно следует их расставлять. В первую минуту Грёза не сообразила, что заставило ее сердце судорожно забиться. Виктор чертыхнулся, еще раз полез в шкаф, бормоча: «Куда они могли подеваться, ума не приложу?» И, сконфуженный, вынужден был объяснить, что игра не состоится.

– Почему? – наивно улыбнулась гостья, хотя ответ был на виду.

На доске не хватало четырех фигур: белого короля, двух пешек и черного ферзя.

– Мистика какая-то, – почесал затылок Виктор. – У тебя этих же фигур недостает?

Грёзе стало страшно…

Ирбелин был не столько озабочен предстоящей сделкой купли-продажи аварийного дома, сколько проблемой расселения жильцов. Директор агентства недвижимости, элегантный и знающий себе цену, Георгий Иванович Глинский уже несколько лет работал на него, но отношения их были партнерскими, а не по схеме «хозяин – подчиненный». Глинский был отличным профессионалом, обладал сверхчутьем на прибыльные дела и умел находить общий язык с самыми разными людьми. Ирбелин доверял Глинскому, дорожил его опытом и коммерческим талантом и обращался с ним как с товарищем, более молодым по возрасту, но равным по уму. Глинский называл господина Ирбелина «патрон», на французский манер, а тот его величал Жоржем.

– Ну, что скажешь, дорогой? – спросил он мнение Жоржа по поводу беседы с будущими переселенцами. – Трудная перед нами стоит задача?

– Не очень. Жилплощадь я им, в принципе, подобрал: так, чтобы и людей не обидеть, и нам с вами приличную выгоду поиметь. Старушек я уломаю, многодетную семью Курочкиных хитростью выманим, с Лопаткиным договоримся, с девушкой, полагаю, тоже. Лопаткин оказался с претензиями, не ожидал от него этакой прыти, но есть у меня для него аргументы. Думаю, сойдемся на среднем варианте.

– А девица? Эта… как ее…

– Субботина? – подсказал директор агентства. – С ней я еще не успел лично побеседовать.

– Разузнавал о ней, кто такая?

– Навел справки, как вы велели, – доложил Глинский. – Она сирота, выросла в детдоме, работает в социальной службе, за стариками ухаживает.

Ирбелин встал из-за стола и подошел к окну. На сумрачном небе низко висели тучи, полные то ли дождя, то ли мокрого снега. Очертания домов тонули в серой мгле.

– Негоже сироту ущемлять, – произнес он, не поворачиваясь к Жоржу.

– Так никто и не собирается.

– С ней надо… по-хорошему.

Глинский удивленно взглянул на патрона. Обычно того не очень волновали чужие судьбы.

– Понял. Я и так стараюсь.

– И будь повежливее с этой…

– Субботиной, – подсказал Жорж.

– Как ее зовут, кстати?

– Редкое имя. Грёза!

– Что-о? Пф-фф… – неопределенно выразился господин Ирбелин, помолчал, задумчиво покачал головой. – Да-да… стоит, пожалуй, познакомиться с ней поближе.

«Зачем?» – едва не вырвалось у директора агентства. Он вовремя прикусил язык. Ирбелин слыл человеком со странностями, иногда его «заносило», и, как всякий успешный предприниматель, он трепетно относился к своим капризам. Вступать с ним в полемику по этому поводу, выказывать недоумение или проявлять неуместное любопытство не стоило. Нарвешься на неприятности, в лучшем случае – на грубость, в худшем…

– Вот, возьми, – патрон помешал ему додумать эту мысль, доставая из портмоне несколько зеленых купюр. – Купи ей что-нибудь, подарок, например. Мы обязаны оказывать поддержку малоимущим. Благотворительность придумали не зря! Авось зачтется на том свете.

Глинский мастерски держал себя в руках и скрыл растущее изумление. Ирбелин заговорил о благотворительности? Ну и ну!

– Хорошо, – не моргнув глазом, ответил он. – Завтра же займусь этим.

– Займись, голубчик.

Они обсудили еще кое-какие насущные вопросы и разошлись.

Ирбелин остался в кабинете, созерцая стены, отделанные панелями из натурального дуба, антикварные шкаф и письменный стол с бронзовым письменным прибором, изготовленным на заказ под девятнадцатый век. Все это показалось ему сущей безделицей. А раньше он так гордился подобными штуками! Просто задыхался от ощущения собственной важности. Тьфу!

Ирбелин вспомнил лицо Субботиной – тонкое и романтически-печальное. Наверное, такие лица были у обедневших дворянских невест-бесприданниц. Но как она все-таки нелепо выглядела в этой своей жилетке и войлочных тапочках! Барышня-крестьянка. Жалкое зрелище.

Однако сие видение лишило его покоя не только на целый вечер, но и на всю ночь. Приехав домой, Ирбелин не находил себе места, ему захотелось выпить, и он осушил полбутылки коньяка. Попытка забыться не удалась: хмельная дрема являла ему один и тот же образ. Ирбелин измучился, устал, кровать казалась ему неудобной, подушка излишне плоской, он задыхался, ворочался, сбрасывал одеяло, замерзал, снова укрывался, стонал и едва дождался рассвета. Утром он встал с головной болью, заставил себя принять душ, с раздражением побрился, позавтракал чашкой крепкого кофе и тостом, вызвал водителя и отправился в офис.

Господин Глинский в отличие от своего босса прекрасно выспался, с аппетитом съел яичницу с ветчиной, творожный десерт, запил завтрак стаканом свежевыжатого апельсинового сока и, бодрый и полный сил, поехал выполнять необычное поручение Ирбелина. Уже в начале десятого он постучал в дверь, за которой скрывалась сирота, вызвавшая у скряги и прожженного дельца Ирбелина такое, мягко говоря, странное сочувствие. Уж не влюбился ли милейший патрон в юную притворно-невинную девицу? А что? Седина в голову, бес в ребро! Ирбелин давно разведен, возможно, его мужские инстинкты проснулись благодаря… искусству обольщения нищей куртизанки. Другая женщина не смогла бы вызвать эти волны на безмятежной глади, с некоторых пор воцарившейся в сердце патрона. Тут нужны не абы какие способности.

– Вам кого? – спросила открывшая дверь Субботина.

Разумеется, это она и есть – обычная, ничем не примечательная серая мышка. Хитрая бестия! Со столь невзрачной внешностью произвести такое впечатление на Ирбелина. Ловко…

– Моя фамилия Глинский, – официально представился он, проскользнул в темную, плотно забитую мебелью и старым хламом прихожую и жестом фокусника достал из пакета бутылку шампанского и коробку дорогих шоколадных конфет. – А это вам! От нашего агентства «Перун» по случаю… переселения из старой квартиры в новую.

Субботина испуганно попятилась, оглядываясь, словно ища защиты от незваного гостя. Но заступиться за нее было некому.

– Но… я… – забормотала она, запнулась и замолчала.

– Берите, берите, – настаивал Глинский, протягивая ей шампанское и конфеты. – Где у вас кухня? Или пригласите меня в гостиную. Не станем же мы топтаться здесь?

• Предыдущая
• 11/41
• Следующая