Иллюзии красного - Солнцева Наталья - Страница 65

• Предыдущая
• 65/110
• Следующая

Человек в черном неторопливо шел по захолустному подмосковному поселку. Его привели сюда не совсем обычные дела. Во-первых, хотелось отдохнуть, надышаться всласть свежим прозрачным воздухом, посидеть на речке с удочкой; во-вторых, встретиться с бывшим одноклассником, единственным школьным другом, с которым все еще сохранялись теплые отношения.

Друга звали Никита. Он был инвалидом с детства, прикованным к креслу, худеньким, умным и необычайно светлым и добрым мальчиком. Сейчас он, конечно, вырос. Превратился в приятного интеллигентного мужчину, который переехал с мамой жить за город, в бабушкин дом. Отец бросил их давно, как только узнал, что ребенок родился больным и никогда не выздоровеет. Никиту вырастили мама и бабушка. С мужчинами их семье как-то не везло. Зато женщины были превосходные – тихие, умные, терпимые и бесконечно добрые. В доме был рояль, огромная библиотека и компьютер.

Человек в черном вспомнил, как он нанимал рабочих делать ремонт в старом, непригодном для жилья доме. Починили крышу, лестницы на второй этаж, установили сантехнику, переложили печку, сделали два камина, перестелили полы и наклеили новые импортные обои. В просторных комнатах пахло клеем, свежими сосновыми досками, лаком и известкой. В столовой накрыли большой круглый стол. Бабушка, низенькая и седенькая, напекла пирогов с картошкой, капустой и творогом. Посередине стола дымилось огромное старинное блюдо с пельменями. Пили водку, настоянную на травах, закусывали солеными грибами и мочеными яблоками, смеялись, пели гусарские романсы под старый рояль. Никита был счастлив, наверное, впервые за свою тоскливую жизнь. Он никогда не жаловался, не сетовал, никому не завидовал, радовался успехам других по-настоящему, от всей души. Инвалидом он был только физически, душою же – светлым и хорошим человеком.

Его друг, которого он любил еще со школьной скамьи, нелюдимый, но очень храбрый и сильный мальчик, всегда защищал его от нападок других детей. Никиту даже никто не дразнил, все боялись его отчаянного друга, от которого спуску не жди. Прозвенел последний звонок. Пути мальчишек разошлись. Друг занялся чем-то таинственным, каким-то непонятным бизнесом, который приносил ему баснословный доход. Никита изучал иностранные языки. Они вновь встретились, им было хорошо вдвоем. Для Никиты это была связь с внешним миром, слишком сложным и враждебным для него, а для его друга – чем-то вроде искупления грехов.

– Интересно, если бы Никита знал, каким способом заработаны те деньги, которыми я помогаю ему, отказался ли бы он от них? – подумал в который уже раз человек в черном. И в который уже раз пришел к тому же выводу. – Не отказался бы.

Никиту к нему привязывало нечто большее, чем деньги. Тем более, что теперь они ему уже и не были так нужны. Друг подарил ему компьютер, нашел неплохую работу – переводчиком в издательстве, и теперь Никита зарабатывал достаточно, чтобы содержать не только себя, но и своих женщин – маму и бабушку. Но отношения друзей не только не расстроились, а стали даже крепче. Никита старался чем-то воздать товарищу за ту заботу, которую он много лет принимал как должное, чувствуя, что это нужно им обоим.

Теплый и уютный дом с просторной верандой, на которой они с Никитой беседовали, шутили, делились сокровенным, играли в карты или пили чай с медом, – был единственным местом в этом огромном земном мире, где человек в черном чувствовал себя спокойным и счастливым. Это был его дом, его семья, его пристанище на чужом берегу, где для него горел огонь, готовилась еда, где его всегда ждали и беспокоились о нем, как о своем любимом и родном человеке.

Сегодня у Никиты день рождения. Бабушка с утра хлопочет на кухне, в доме вкусно пахнет пирогами, жареным мясом, луком, пельменями со сметаной. Протирается пыль на рояле, открываются окна в старый, благоухающий свежестью, сад, вытряхиваются ковры, и на стол ставится бабушкина ваза с огромным душистым букетом полевых цветов.

Человек в черном почувствовал тихую радость и нетерпение, ожидание праздника. Ему было так хорошо, что он начал напевать про себя любимую мелодию, и нежное, милое лицо Евлалии склонилось ему на плечо. Сейчас он был в ладу со всем миром и в ладу с самим собой. Зеленые деревья ласково шелестели своими ветками, и облака не спеша плыли по высокому небу. Тяжело хлопали крыльями пестрые сойки, суетились воробьи, и по заросшим крапивой и цикорием обочинам старой дороги порхали разноцветные бабочки.

Проходя мимо маленького, пыльного и шумного рынка, он решил зайти, купить фруктов, конфет и цветов женщинам. Деревянные прилавки ломились от продуктов – молоко, творог, яйца, сало, куры и утки, кролики, сливочное масло, зелень. Все свежее, домашнее.

Он зашел в небольшой магазинчик, выбрал самую дорогую коробку конфет, бутылку шампанского и шоколадный набор. У магазина женщины продавали мокрые букеты пионов, крупных ромашек и роз. Человек в черном купил цветы и направился к выходу. У киоска с пивом старик в черных очках, с орденскими планками на засаленном пиджаке играл на аккордеоне «Прощание славянки». Аккордеон был хороший, немецкий, может быть, трофейный, блестел перламутром и черно-белыми клавишами. Звуки старинного марша рвали душу, выжимали из глаз скупые слезы. Запершило в горле, в груди образовался тяжелый комок. Почему-то представились офицерские шинели, фуражки, кокарды с двуглавым орлом, блестящие голенища сапог, аксельбанты, задымленный перрон, заплаканные глаза под вуалью, запах угля, перемешивающийся с запахом парижских духов, увядшие букеты сирени, женщины в длинных платьях, духовой оркестр, уплывающий вдаль вместе с провожающими, которые торопливо махали вслед шляпами, мокрыми от слез платками, цветами…

Почему эти живые картины вызывают такую тоску, смятение чувств? Почему они такие странные? Разве это когда-нибудь происходило с ним? Что-то есть в них такое, что отзывается болью, не прошлой, а настоящей, как будто прямо сейчас гудок паровоза разрывает надвое сердце, режет по живому налаженную, уютную жизнь, чьи-то надежды… Как понять это чувство, когда провожаешь в неведомую даль человека, за которым стремится твоя душа? Что его ждет в этой дали? Холод, дожди, окопы, пулеметы на бруствере, и одиночество… страшное одиночество войны, смертельного боя, где каждый сам несет свою ношу, и никто никого не может защитить своим ожиданием, своей ночной тоской, своими молитвами… Когда говорят пушки, ангелы молчат…

Человек в черном положил на колени старику крупную денежную купюру и, стараясь не слышать слов благодарности, торопливо вышел с базарной площади и направился в тихую зеленую улочку, заросшую березами и кустами калины. Несколько бродячих собак, разлегшихся посреди дороги, испуганно шарахнулись в стороны. Навстречу, по едва различимой среди подорожника тропинке, шла сухонькая бабка, вся согнутая, в старой стеганой жилетке, низко повязанном платке, из-под которого сверкнули неожиданно молодые глаза. Она несла в руках большую черную курицу, которая истошно квохтала, кося бешеными глазами.

– Да уймись ты, окаянная! Вот наказанье мне с тобой! Нечистая сила на мою голову! – причитала бабка, с трудом удерживая дурную курицу, то и дело норовившую вырваться.

Человек в черном вдруг остановился. Его осенила потрясающая идея! Он перешел на тропинку и загородил бабке дорогу.

– Здравствуйте, бабушка!

– Здорово, сынок! – Бабка с интересом рассматривала нездешнего мужика, по всему видать, городского. Одет прилично, и вежливый.

– А куда это вы курочку несете?

В этот момент курица, пользуясь тем, что хозяйка отвлеклась, сделала очередную попытку совершить побег. Она резко взмахнула крыльями, перья на загривке у нее встали дыбом, клюв угрожающе раскрылся, и оттуда вырвался совершенно дикий вопль, ни на что не похожий.

– Чудесный, редкий экземпляр. – Подумал человек в черном. – Когда бы я ни приезжал к Никите, меня всегда ждет удача!

– Она меня замучила, отрава. Ведь разве ж это курица? Это дьявол, а не курица! – Бабка прижала птицу к себе покрепче. – Как люди есть бешеные, так и животные. У них у каждого свой характер. Вы посмотрите на эту птичку! Она же просто невменяемая. Она по двору летает, аки соколица. Ко мне все соседки ходить перестали. У тебя, Авдотья, говорят, сатана на подворье! Батюшка, и тот мне велел от этой курицы избавиться срочным образом. А как же я от нее, окаянной, избавлюсь?

• Предыдущая
• 65/110
• Следующая