Скалолазка и мировое древо - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/71
• Следующая

Под ногами проплыло несколько конструкторских отделов и лабораторий, где было еще много интересного и удивительного. Не все было понятно, но впечатлений хватало. Заслышав звон шагов по трапу, ученые и конструкторы отрывали головы от мониторов и схем, украдкой оглядывались на нас и, облегченно вздохнув, возвращались к работе. Я решила, что этим путем частенько прохаживается Том Кларк, чтобы лично понаблюдать за подчиненными и своим появлением подстегнуть их рабочую активность. Продемонстрировать, так сказать, недремлющее начальственное око.

Мы прошли над секциями и производственными участками через весь зал. Закончившись возле стены, трап уперся в дверь. Когда мы уже входили в нее, я услышала режущий ухо свист и оглянулась. В дальнем конце зала большой летательный аппарат в форме тарелки поднялся в воздух и завис над цехом. Я притормозила в надежде разглядеть его повнимательнее, но один из охранников толкнул меня в дверной проем, и я вылетела на свежий воздух…

Мы вышли на дно широкого ущелья. Высоко наверху светило солнце, но сейчас оно казалось чужим и недоступным. Со всех сторон нависали скалы, почти полностью закрывавшие небо. В просвете между ними поднимался горный пик, красоту которого я отметила еще возле озера. Значит, мы недалеко от тех мест.

На дне ущелья кипела жизнь, подчиненная внутреннему распорядку военного лагеря. Две казармы, навес для техники. Водонапорная башня с насосной станцией, несколько бунгало и большой хозяйственный блок, от которого доносился запах пищи. В дальнем конце ущелья, где находился выход в долину – пара сторожевых вышек и кольца колючей проволоки. Армия Кларка спрятана с большим искусством. Неудивительно, что ее до сих пор не могут обнаружить.

По бетонной дорожке охранники повели меня к дощатому зданию хозблока. Мимо плаца, где отделение боевиков тренировало поворот шеренгой, мимо спортивного городка, где вертелся на кольцах блестящий от пота атлет. В хозблок вошли с торца, который, думаю, является черным ходом. Прямо возле двери охранники положили меня на бельевые тюки. Не бросили, не опустили бережно – просто оставили на них мое безвольное тело, затянутое в водолазную резину. И быстро ушли.

Я лежала на тюках неподвижно, в той позе, в какой меня на них опустили. Только глазами вертела по сторонам. Смотрела на стены, обшитые вагонкой, на коробки стирального порошка, обтянутые пленкой и возвышающиеся до потолка. Смотрела на единственное окно, из которого виднелись опоры смотровой вышки. И медленно отходила от того, что со мной случилось.

Я в плену.

Со мной это не в первый раз. Но именно сейчас почему-то очень горько осознавать свою неволю. На душе гадко. Вероятнее всего, потому, что я не смогла воспользоваться медальоном, а мои противники смогли. Обычно всегда было наоборот, а тут… Старею, что ли? Хватку теряю? Теперь Кларку известен путь к древу, которое он собирается срубить под корень. Может, из-за этого так погано на душе? Или оттого, что меня побили?

Нет.

Оттого, что меня побили, только челюсть болит и под глазом. А сердце болит из-за Максимки. Что с моим мальчиком? Надеюсь, все закончилось удачно. Мысль о том, что он мог погибнуть, – тягостна и невыносима!

Как хочется домой! Даже не в свою квартирку, пустую и холодную, в которой от каждой вещи разит тоскливым одиночеством. Нет, хочется в бабушкину квартиру. Где на окнах герань в горшочках, где старый сервант набит книгами, которые я все читала в детстве, где мягкое и пахнущее табаком дедушкино кресло, а в комнатах аромат свежей выпечки. Бабушка – всегда гостеприимная, заботливая, немного ироничная… Я скучаю по ней. И по маме тоже. Пусть даже она немного не в себе и не узнает меня.

Вновь напомнило о себе жжение на позвонках. Пришлось приложить усилие, чтобы согнуть руку и дотронуться до шеи. Пальцы наткнулись на выпуклое шершавое пятно, сантиметра четыре в диаметре, похожее на родимое. Похожее, да не совсем. Четыре заостренных отростка, овальная сердцевина, в центре которой два провала. Какой-то узор. В зеркало бы глянуть. Но поблизости его не было. Впрочем, в зеркало свой затылок и не увидишь. Тут необходима система зеркал.

Я вспомнила мертвого археолога, на которого наткнулась неподалеку от деревни жевунов. У него на шее тоже был символ – черный и неприятный. Я еще тогда подумала, что это татуировка…

Левиафан заклеймил меня. Поставил на шею индивидуальный концлагерный шифр.

За окном лаяли овчарки – должно быть, где-то рядом находится загон. Иногда раздавались голоса военных – тех, кто отдавал приказы, и тех, кто чеканил в ответ: «Есть, сэр!» Наверное, среди обладателей голосов присутствуют и мои знакомые Крыс с Клопом, хотя толком не разобрать.

Открылась дверь, ведущая внутрь хозблока. Сквозь проем протиснулась тетка в белом халате и белом колпаке. Назвав ее толстой, я покривила бы душой. Она была невероятно толстой! Если бы в сумо брали женщин, то она могла стать выдающимся борцом. Талия шире плеч, живот такой огромный, что вряд ли она обувается самостоятельно. Руки заплыли жиром и сделались похожими на руки боксера или лесоруба. Широкое и сальное лицо сидело прямо на плечах, шея отсутствовала.

Тетка с трудом пробралась между коробками со стиральным порошком и бельевыми тюками. Остановилась возле меня, вертя в руках полотенце. Я попыталась подняться ей навстречу, но смогла только сесть.

– Бедняжка, – сочувственно проскрипела тетка на английском с ужасным акцентом. Голос у нее был сдавленный и высокий. – Тебе больно?

– Ничего, я справлюсь.

Ее маленькие глазки оглядывали меня.

– Как же тебе досталось.

– Простите великодушно, я не знаю, зачем они притащили меня сюда, но…

– Не волнуйся, я знаю. Как тебя зовут?

– Алена.

– Алена, ты ведь не лентяйка?

– Что вы, конечно нет! Извините, но не найдется ли у вас какой-нибудь одежды? Какой угодно. Я устала от этого водолазного костюма. Он стягивает тело, кожа в нем не дышит, а на солнце резина нагревается просто бешено.

– Да, да, – сказала она, – я что-нибудь тебе подыщу. Прямо сейчас этим займусь… Все свои дела брошу и начну искать для тебя одежду.

Последняя фраза прозвучала не очень добро. Я удивленно посмотрела на нее.

– Извините, я вас чем-то обидела?

– Ничем, золотко.

– Тогда почему вы так разговариваете?

– Потому что, – сказала она громче, – пока ты валяешься на тюках, сраная принцесса, твоя работа стоит!

– Какая моя работа? – изумилась я.

– Сейчас я тебе покажу какая! – завизжала она и огрела меня по уху скрученным полотенцем. Удар вышел тяжелым, у меня потемнело в глазах. Я с удивлением поняла, что мокрое скрученное полотенце бьет так же сильно, как полено.

Пока я приходила в себя, тетка швырнула меня с тюков на пол и, схватив за волосы, поволокла к двери. У меня от боли из глаз брызнули слезы.

– Какие мы вежливые, – злобно ворчала она, – ах простите, ах извините! Пока ты нежилась в подсобке, А-ле-на… – Она до неузнаваемости исковеркала мое имя. —…вторая рота закончила обед! Посуды скопилось горы!!

Она втащила меня в помещение, где стояли ряды стальных раковин, заваленных посудой, и огромные кастрюли, из которых гадко пахло остатками еды и чистящим средством. Несколько худых, рано состарившихся женщин оторвались от чистки, драйки и мытья и уставились на меня.

– Чего встали, бездельницы! – крикнула толстуха. – Моего полотенца захотелось? Живо за работу!

Они бросились к щеткам и тарелкам. Толстуха бросила меня возле раковин и встала надо мной, поигрывая полотенцем, словно тюремный надзиратель дубинкой.

– Ну что разлеглась? Поднимайся, берись за работу, она не ждет! Никто не станет работать вместо чужестранной лентяйки!

Я ухватилась за край раковины и подтянула тело, чтобы поставить его на ноги, которые сейчас напоминали глиняные. Раковина была завалена посудой. Гора тарелок поднималась из воды и пены.

• Предыдущая
• 41/71
• Следующая