Битва за смерть - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/64
• Следующая

Последний вопрос предназначался Ермолаеву, который постепенно приходил в себя.

– Да, – ответил тот.

– Выхода у нас нет! – повторил старшина. – Надо идти к Черноскальной. Мы продолжим путь, но только завтра утром. Сейчас уже темно, и ничего не видать. Расщелина перегораживает дорогу. Насколько она широка – неизвестно. Кругом лес с сугробными кротами, и лишь под березами, как я полагаю, мы в относительной безопасности. Утром, когда рассветет, будет видно, что делать дальше. Возможно, нам удастся переправиться через расщелину или обогнуть ее. Кто-нибудь против?

Все, в том числе и Штолль, отрицательно покачали головами.

– Хорошо, – кивнул Семен Владимирович. – Вольно или невольно мы по-прежнему выполняем приказ комбата и движемся к высоте Черноскальная.

– Предлагаю посмотреть, что у нас осталось! – предложил Калинин. – Путь предстоит тяжелый. Мы должны знать, чем можем воспользоваться в походе…

– Погоди, лейтенант, – остановил его старшина. – Инвентаризацию оставим до утра. Сейчас настолько темно, что, не ровен час, потеряем что-либо ценное. У меня вот более прозаичный вопрос. Я ужасно хочу есть.

Еды собрали крохи. В вещмешке Калинина лежало несколько сухарей и часть пышки, с верхней корочки которой был соскоблен мак. У Ермолаева нашлось четверть плитки немецкого шоколада. У старшины только сухой чай из трав. У Штолля вообще ничего не было.

Когда они разделили эти продукты, каждому досталось по сухарю с кусочком шоколада.

На подстилке из березовых веток Ермолаев сложил дрова, запалил их, и вскоре разгорелся небольшой костерок. В плоском котелке заварили чай. Штолль присел к костру рядом со старшиной. Тот выразительно посмотрел на немца и пересел к Ермолаеву. Это не ускользнуло от внимания Калинина.

– Чем будем завтракать? – спросил старшина.

– Можно кедровыми орешками, они здесь большие, – ответил Ермолаев, грея у пламени избитые руки. – Правда, лезть за ними опасно, ведь нужно входить в лес.

– Нам в любом случае придется идти туда, – сказал Калинин. Проглоченный сухарик с шоколадом не утомил голод, а лишь возбудил аппетит. Но больше есть было нечего. – Сколько у нас осталось «маковых» патронов?

– Все, что в диске моего «ППШ», – ответил сибиряк. – Дюжина.

– Только автомат, – заключил Семен Владимирович. – И пуль хватит лишь для одной твари. Трудно нам будет.

– Мы должны попытаться дойти до Черноскальной, – упрямо произнес Алексей.

– Попытаться-то мы можем, – пожал плечами старшина и, увидев, что немец хочет снять кипящий котелок с огня, отвел его руки и взял котелок раньше его. – Вот только дойдем ли?

Семен Владимирович короткими глотками стал отпивать еще бурлящий ключами кипяток. Затем отдал котелок Ермолаеву. Тот, хлебнув, передал Калинину, но Алексей прежде протянул его Штоллю и почувствовал на себе недовольный взгляд старшины.

Чуть позже Штолль и Ермолаев заснули. Старшина прислонился спиной к березе и тоже, как показалось Алексею, задремал. Калинин взял из костра головню и пошел туда, где березы граничили с хвойником, к тому месту, откуда Приходько отправился в свой последний путь в объятия зачарованного леса.

Он никак не мог успокоиться, скорбь не утихала после гибели Николая. Больно вдвойне от того, что его мученическая смерть повлекла за собой гибель остальных солдат. Что же произошло? Кто виноват?

Алексей считал виновным себя. Однако в отдаленным уголке сознания он понимал, что к гибели Приходько причастен этот крестьянин Смерклый. Но в чем он повинен? Какова его роль? Сейчас уже не узнать. Крестьянин сгинул в пропасти вместе с остальными солдатами, и ответственность за его гибель также лежит на молодом лейтенанте.

Правая нога Калинина шагнула в пустоту. Он упал на бок, держа головню повыше и стараясь ее не уронить. Оказалось, что в действительности край пропасти, скрытый сугробами, был ближе, и Алексей обрушил в бездну массивный снежный козырек, ступив на него ногой.

Он поднялся, часто дыша от испуга. Гигантский кедр, возле которого молодой лейтенант видел разговаривающих Приходько и Смерклого, стоял прямо перед ним. Калинин приблизился к дереву, освещая ствол уже остывающей головней.

Из темноты медленно проступила мрачная надпись на кириллице. Точно такую же он обнаружил днем раньше, как раз перед тем, как его позвала маленькая девочка…

Алексей внезапно вспомнил, что вчера, когда он без оглядки бросился в чащу и когда Приходько остановил его, Смерклый всё время крутился возле них. Калинин подумал, что крестьянин мог подслушать рассказ о девочке, окликающей его из темноты.

Сегодня, в аккурат перед роковыми событиями, Калинин слышал, как Смерклый подозвал Приходько. Для чего? Ермолаев что-то говорил об обиде крестьянина на украинца. Могло ли выйти так, что Смерклый под каким-то предлогом подвел Приходько именно к этому дереву, наперед зная, что случится потом?

По всему выходило, что именно Смерклый заманил Приходько в ловушку. Именно из-за него погибла рота.

От неожиданного вывода перехватило дух и померкло в глазах. Калинину понадобилось время, чтобы прийти в себя.

Впрочем, чего теперь. Поздно уже.

И Смерклый и Приходько сгинули в пропасти.

Калинин вернулся к надписи, и на этот раз перевод получился:

«Беспредельно мало твое желание для храма движущейся воды, потому как его значение огромно. Не стремись исполнить желание. Не пытайся пройти к храму. Не кляни зло, потому что оно оберегает храм.

Иначе будешь погребен снегом».

– Не кляни зло, иначе будешь погребен снегом, – повторил Калинин. – Это о сугробных кротах. Только почему «не кляни зло»?

– Алеша! – раздался тихий детский голосок из леса.

Калинин оторвался от надписи.

Он посмотрел в чащу и увидел в темноте край легкого голубого платья. Непреодолимое желание отправиться следом за голосом накатилось на него.

…Алексей безжалостно опустил тлеющую головню на ладонь и закричал от боли. Внутренний позыв, толкающий его в мрачные лесные недра, исчез. Исчез и сам голос.

Калинин вернулся к березам и, зачерпнув обожженной ладонью горсть снега, попытался унять боль. Поглаживая комком ладонь, он повернулся и совершенно неожиданно наткнулся на темную фигуру, стоящую позади него.

Алексей едва сдержал крик.

– Эксперименты с огнем? – спросил старшина.

– Я видел девочку в темноте! – произнес Калинин в свое оправдание.

Старшина помолчал. А затем прочел:

– Что это? – удивленно спросил Калинин.

– Стихи, – ответил старшина.

– Чьи?

– Мои.

– Вы пишете стихи? – еще больше удивился Алексей.

– Я их не пишу. Они сами лезут в голову.

– Это поразительно! – произнес Алексей. – Вы лирик в душе!

Старшина не ответил.

Они вернулись к временному пристанищу. Маленький костер почти погас. Ермолаев и Штолль спали. Семен Владимирович опустился на снег возле березы.

– Я всё думаю о нечистой силе, Алексей, – сказал он.

– Вы же в нее не верите.

– Да, это так. Но я убежден, что до того, как войти в этот лес, ты тоже не верил. Получается, что у меня просто более устойчивые принципы.

Калинин усмехнулся.

– Ты говорил, что этот лес языческий, – сказал старшина. – Что это может означать для нас?

– Где вы учились?

– Как и все – в школе. Потом в политехникуме. Ты будешь смеяться, но по профессии я военный связист.

– Действительно интересно, – сказал Калинин, наслаждаясь моментом, когда заново открываешь для себя человека. – Почему вы оказались в пехотной роте?

– Хочу воевать на передовой. Немцы наступают с июня 1941 года, а мы не можем их остановить. Вот уже пять месяцев Москва лежит в руинах, а мы всё пятимся. Я – здоровый, сильный мужик. Мне двадцать шесть! В окопе я принесу больше пользы, чем если буду возиться с проводами и телефонами.

• Предыдущая
• 45/64
• Следующая