Монастырь - Ширянов Баян - Страница 68
- Предыдущая
- 68/105
- Следующая
– Так, – нехотя согласился шебутной Попов.
– Ну, и кто же тут приключений на жопу нашел?
– А вон тот, – Налим хотел, было, обернуться, но с трудом преодолел этот порыв, – на второй шконке снизу лежит, падаль! И фамилия подходящая у него – Филонов.
– Да, похож, вроде… – Куль лежа пожал плечами.
– Во-во. Его за крыску опустили, а он, пивень, на этапе зашифровался! Из-за него нас всех офоршмачить могут!
Николай ни тогда, ни сейчас не понимал значения этого слова. Ну не положат же под нары весь этап только за то, что они ехали в одном автозаке с опущенным?
В Бутырке он видел такую породу зеков. Большей частью это были или интеллигентные слабовольные изнеженные личности, которые не могли постоять за себя не то что кулаками, но и языком. Зеки отлично вычисляли эту слабину и беззастенчиво подставляли таких людей, ставили их в такие обстоятельства, что те были вынуждены «соглашаться» на опускание. Другой сорт пидоров составляли те, кто шел за изнасилование или за совращение малолеток. Но Кулин и в бутырских хатах, и на этапе постоянно встречал людей с этими статьями, которые вели себя так, словно они мотают срок, по меньшей мере, за гоп-стоп.
Большая часть опущенных выглядела весьма непрезентабельно. Грязные, оборванные, голодные. Им позволялось спать под нарами у вонючей параши, есть из шленок с пробитой дыркой, которую надо было затыкать пальцем, мылись они лишь под крайними рожками душевой, теми, в которых почти не было воды. По тюремным законам рукой их было бить нельзя. Но это касалось только голой руки. Кулак можно было обернуть офоршмаченным полотенцем и тогда уж дать волю эмоциям. Или въебошить ногой. Но, чаще всего, до такого не доходило. И хотя, по идее, за труд пидора надо было ему платить, почти никто не опускался до исполнения таких формальностей.
Сам Николай, наблюдая сцены мужского минета и анальные совокупления, никак не мог преодолеть брезгливость и заставить себя вонзить болт в карий глаз. Кулину казалось, что сношающийся с мужиком, пусть даже и опущенным, сам становится гомосексуалистом. И чем трахающий был лучше трахаемого, для Николая было совершенно непонятно.
Сам он, когда начинало ломить яйца и надо было стравить сексуальный напряг, «гонял лысого». Онанизм западло не считался и, хотя и соседи по камере смотрели на Кулина несколько странновато, и даже пытались наезжать, Николай строго придерживался воздержания от «голубых» по его мнению, контактов.
– Я не нанимался говно хуем месить. – Отвечал на все подъебки Кулин и продолжал лишь наблюдать за сексуальным беспределом, не вмешиваясь, моментально усвоив первейший принцип арестантского общежития: каждый сам за себя.
Вот и нынешним вечером мужикам предстояла забава. Если скрывший свое положение пидор окажется достаточно умен, то его лишь изобьют. А если нет… Почти весь этап ожидает ночная потеха.
После обеда Сиволапов развел зеков на прежние фронты работ. Сытый Налим сначала едва шевелился, но после пары перекуров разошелся, втянулся в ритм, и теперь, уже работавший с некоторой ленцой, Куль не поспевал за своим напарником. Способствовало этому еще и то, что зеки, кучковавшиеся в локалках и почти постоянно отвлекавшие этапников разговорами, куда-то сгинули. Лишь изредка сновали туда-сюда арестанты в черных блатных робах, да вышел какой-то старикан с метлой, и принялся ею методично махать, поднимая больше пыли в воздух, нежели сгоняя ее в одно место. Несколько раз чинно проходили мимо работающих незнакомые краснопогонники в чине от младшего лейтенанта и немного выше. Они подозрительно косились на Николая с Налимом, но шествовали дальше, не останавливаясь.
Несмотря на все старания, Кулин-таки не смог не испачкаться и в старой известке, и в свежей краске. Когда он, докрасив последний кирпич, стянул рукавицы и посмотрел на свой костюм, то пришел в ужас: новенькая серая роба вся была покрыта белыми пятнами, вперемешку с мелкими маслянистыми брызгами.
Клим выглядел не лучше.
– Ой, блин! – воскликнул Попов, оглядев то, что получилось из его одежды, – Ну и зачуханился же я!
И Налим немедленно принялся отряхиваться. Это возымело обратный результат. Вместо того, чтобы покинуть места своего скопления, известка лишь размазывалась по ткани, совершенно не желая ее покидать. Через десять минут бесплодных усилий, раздраженный Клим плюнул себе под ноги и уселся на корточки рядом с безучастным Николаем.
– Как я, блин, в таком прикиде рассекать буду? – С досадой в голосе пожаловался Попов.
Куль не ответил.
– Я что, чушок!? – Налим так был поглощен переживаниями по поводу своего внешнего вида, что не заметил приближения Сиволапова.
– Чего сидим? – Старательно делая вид, что не замечает свежевыкрашенного бордюра и полосы мусора вдоль него, поинтересовался шнырь.
– А твое указание выполняем! – Нагло огрызнулся Клим.
– Какое? – Сиволапов, недоумевая, слегка нахмурился.
– Говном в футбол играем! Не видишь, что ли?
– Ты мне тут кончай базар! – Рявкнул шнырь, поняв, что над ним издевается какой-то желтоперый этапник. – Изгваздали, понимаешь, весь плац, блин! А ну, быстро подхватили все, и мухой в карантин!
Возвращение в этапку напоминало, скорее, полет шмелей, нежели каких других насекомых. Кулин и Попов шли медленно, стараясь не задеть лишний раз грязные орудия труда, игнорирую постоянно оборачивающегося Сиволапова, поспешавшего в нескольких метрах впереди. Но, несмотря на черепашью скорость, зеки были в этапке уже через пару минут. Налим, оставив все в коридорчике, немедленно помчался в сортир, откуда, спустя мгновение, стали доноситься звуки люьщейся воды, шлепки по голому телу и смачные покрякивания. Николай же прошел в секцию, разделся до пояса, аккуратно сложил куртку и нательную рубаху и лишь после этого присоединился к Попову.
Через несколько минут, молчаливым топочущим стадом, вернулись остальные этапники. Кулин едва смог сдержать невольную улыбку: после целого дня работы с носилками зеки походили уже не на бомжей, а на какую-то, следующую, еще более низкую стадию падения человеческих существ.
- Предыдущая
- 68/105
- Следующая
