Спартанки... блин... - Щербакова Галина Николаевна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/22
• Следующая

– Бог вам в помощь, Варя, – сказала она. – По-моему, он хороший мужик, его не надо опасаться. У вас в соперницах дочь, это помните.

– Ну, эту гору я сдвину, – ответила Варвара. – Я обломаю ее сучьи повадки. Между нами… Мне покойная тетка оставила однокомнатку. Лелька не в курсе, хотя это для нее. Кончит школу – и плыви себе, дитя Дуная. Сейчас там живут два мужика с рынка. Хорошие деньги платят и в срок. Не хотелось бы это терять… Но если начнет вспухать, отделю дуру. Хотя к деньгам так привыкаешь…

– Придется выбирать, – смеется Марина. – Запах мужчины или запах денег.

– Это верно, – отвечает Варвара, – два самых сильных запаха. А какой-то дурак говорил, что деньги не пахнут.

– Был такой римский император Веспасиан. Он наложил налог на сортиры.

– И он прав. И я права. Тут два разных случая. – И она даже засмеялась. И Марина увидела, что она очень даже ничего, ее располневшая соседка, что есть в ней, как это говорят теперь, драйв. И в кулачном бою с глупой Лелькой она бы, Марина, поставила на мать.

Расстались они сердечно.

А на следующий день Алексей ждал ее в вестибюле издательства. У ног его стоял чемодан.

– Я ушел, оставив записку. Вы говорили, что есть какой-то вариант.

– Я вас отвезу, – сказала Марина, – к одной старой даме. Но это не надолго. Пока не найдете себе другой вариант.

– У меня не будет вариантов, – сказал Алексей, отвечая ей на другой вопрос.

– Не будем об этом, – сказала Марина. – В наше непредсказуемое время день счастья – это уже очень много. Можно и остановиться.

В такси, по дороге к Нине Павловне, Марина думала, что, вопреки вчерашним своим мыслям, она уже вступила в борьбу за мужчину. Почему-то ей было и стыдно, и радостно сразу.

А вечером на площадке ее ждала Варвара.

– Не у вас? – спросила она.

– Что? – ответила Марина.

– Кто! – сказала Варвара. – Вот читайте.

Она читала. Какой хороший, ясный, опрятный почерк.

«Спасибо за гостеприимство. Но, как говорится, бойся гостя… И лежащего, и сидящего, и стоящего. У меня есть несколько пока неопределенных вариантов. Остановлюсь окончательно – сообщу. Не выйдет – уйду в горы. Шутка. Спасибо за доброту, за участие, за терпимость. Леля, учись хорошо и не расстраивай маму. Войны кончаются только благодаря умным и образованным. Берегите друг друга, и хранит вас Бог.

Ваш Алексей».

– Понятно, – сказала Марина.

– У него с собой не было никаких вариантов, кроме нашего. Откуда они взялись, скажите на милость?

– Но у вас есть телефон, и вы не всегда были рядом. Куча объявлений там и сям. Вы не допускаете, что ему неудобно жить с двумя женщинами? Что ему нужна отдельность…

– Знаю я, для чего мужику отдельность, не вчера родилась. Это он Лельки испугался… Она просто висела на нем.

«Дошло, наконец, – подумала Марина. – И этой дуре он писал, что умные и образованные спасут мир».

– Успокойтесь, Варя. Вы же разумная женщина. Не тот случай, поверьте мне, чтобы копить ненависть. Он ведь ничего вам не обещал?

– Да пошел он в жопу, интеллигент вонючий! – вдруг в сердцах закричала Варвара. – Я почему пришла, у меня в душе скребли кошки, что он у вас.

– Заходите, посмотрите.

Варвара не погребовала, прошлась по квартире. И заглянула в ванную. Досмотр был откровенный и, в сущности, наглый. И если бы не неожиданный телефонный звонок, Варвара успокоилась бы, но тихий ответ Марины: – «Я сама перезвоню» – снова наполнил ее подозрением.

– Это он? – спросила она.

– Да что вы себе напридумывали, Варя! – Но это был он. И теперь надо было, чтобы Варвара ушла. Но та не уходила и тупо смотрела на телефон.

В какой-то момент она как бы встряхнулась и пошла к двери, не сказав больше ни слова.

Марина крутилась возле телефона, но звонить почему-то не хотелось. «Я же обещала», – говорила она себе. «Я никому ничего не должна, – отвечала себе же. – Хватит на моем веку стремительных мужчин». И почему-то неожиданно и некстати заныло сердце о Никите, даже не о нем, а о том, как они тогда в учительской обнялись взглядом. Думали, что навсегда. Нет, Арсена она не вспоминала, выброшенный календарик сыграл какую-то мистическую роль в их отношениях. «Выбросите», – сказала она Элизабет, и та… И та выбросилась с балкона…

Почему-то это торкнуло. Случайность? Конечно, она… Что же еще… Какие могли быть у них линии пересечения? Но ведь от кого-то он ушел к ней, как потом от нее ушел к другой. Дурь! Миллионы мужчин и женщин совершают такой круговорот. Могла ли выстроиться между ней и Элизабет такая коварная конфигурация? Дурь! Это надо, чтобы всемогущий сверху так раскинул карты. И тут вспомнилось то, что напрочь забылось. Элизабет держит в руках календарик и у нее звенят браслеты. С чего бы им звенеть? Задрожала рука. Звенят, звенят браслеты.

Марина тоже помнит этот номер. Марина его набирает.

Он отвечает.

– Это Марина, – говорит она как можно более жестко и равнодушно. – Помнишь?

Это жалкое «помнишь» портит правильную ноту.

– Что-то с моими бывшими бабами стряслось, – отвечает он. – Вспомнили старика.

Ладно, она стерпит хамоватый тон и простит «бывших баб». Ей надо знать.

– Тебе звонила Элизабет! – не спрашивает, а утверждает она.

– Ах, Эльжбета! – смеется он. – Очень интересно, откуда ты знаешь про движения моих самочек.

– Элизабет погибла, – говорит Марина.

– Ни фига себе! А ты при чем? Душеприказчица? Дальняя родственница?

Невероятно. Он даже для приличия не выражает сожаления, не спрашивает, как… Самочка.

– Ты был последний, с кем она говорила.

– Серьезно? Ты что, была при этом? Свечку держала? На проводе висела?

– Нет. Догадываюсь.

– Оставь это при себе. Мне звонила какая-то дура из милиции или прокуратуры – я не в теме. Тоже задавала вопросы. Ну, какой вопрос – такой ответ. По телефону не убьешь. И из окна не выкинешь.

Значит, он знал. И тем не менее – самочка. Марина вешает трубку. Она сейчас Элизабет. И у нее дрожат несуществующие браслеты. Она так близко стоит от балкона. Если он и ей так сказал – «повадились звонить», «бывшие бабы» – ей, сильной, уверенной, самоуверенной… И тут Марина понимает, что не ее, слабую, а сильную Элизабет легче всего сбить с ног – такие не ожидают удара. Они от него обескураживаются. Ах, какое замечательное слово! Элизабет на минуту лишили ее куража, ее отваги, силы, с балкона шагнула слабая, немощная женщина. Обескураженный человек. Слава слабым. Они всегда имеют при себе соломку, чтоб подстелить, они заранее ни в чем не уверены, они ждут засады и нападения и сумеют спрятаться. Все подворотни ими просмотрены, а в сумочке лежит пшикалка в глаза.

Элизабет шла по жизни, как прет океанский лайнер, не ожидающий айсберга. Слабые же ездят на электричках, не садясь у окна.

Марина только не знает, что сама была айсбергом в жизни Элизабет. Что эта любимая ношеная-переношеная юбка годе сразила даму в прикиде из дорогого бутика, что браслеты звенели от гнева на несправедливость: это она, никакая с точки зрения Элизабет, вытеснила ее, когда ей так было хорошо. Не точный факт, но возможен… еще как!

Марина слабая. Она не уверена в себе, а потому считает нужным не звонить Алексею. Пусть был день счастья. Но никакой счастливый день не выдержит, если на него взгромоздить всю оставшуюся жизнь. Она выдергивает телефонный шнур из розетки.

Нина Павловна поит Алексея чаем.

– Ужасная война, – говорит она о Чечне. – Когда-нибудь этот позор будет вписан в историю России. – И без перехода: – Вы не волнуйтесь, что Мариночка не звонит. Она очень обязательный человек. Значит, что-то ей мешает. Трудно стало выживать. Посмотрите на нас. Два – или три? – поколения выросли в ожидании ареста и пайки. При великом застойщике не было арестов, только пайки. Рабочая или пенсионная. А тут людей взяли и развернули резко назад – и сразу вперед. Или поспевай, или умри на месте. Вот я жду смерти, а таким, как Марина, надо крутиться. В их издательстве оставили минимум работников, а работы стало больше. Она одна. Случись что… Ей приходится жить мощно, но осторожно. В ее редактуре выходят прекрасные книги, но она боится завтрашнего дня. Все боятся. Россия – страна не для людей. Для волхвов, странников, юродивых. Их может быть в России бесконечное множество, а людей работы, пахарей и плотников надо чуть-чуть. Мы народ мистический, не реальный. Слава наша в искусстве, в гжели, жостове, хохломе и прочих непременно индивидуальных вещах. Нам бы дружить с чеченцами, мы бы творили, а они оберегали бы творчество русских, его самобытность. А мы вообразили себя воинами, а мы захватчики-идиоты. Захватить и испоганить. Извините, мне просто не с кем поговорить. Расскажите о себе. Кто ваши родители?

• Предыдущая
• 14/22
• Следующая