Бой с тенью - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 58

• Предыдущая
• 58/94
• Следующая

– А как он был одет?

– А тоже, как лунатик с Марса, в плащ – это сейчас-то! Народ еще дубленки не снял, а он в плаще! До пола и широком, как парус. Мы такие в начале девяностых носили, чтобы оружие под полой не было видно.

– В плаще? – Евгений нахмурился. – Может быть, в балахоне?

– Или балахоне, – согласился воин. – Вот точно! В балахоне. С капюшоном, как бывает у монахов. А я-то думаю – что он мне напоминает?

– Черный балахон? – озадаченно уточнил майор.

– За цвет не ручаюсь, там, в визоре, все чуток зеленоватым отсвечивает.

Евгений вынул из кармана телефон, но Краб его остановил.

– ССБ я уже вызвал. Бондарь выделил две группы – одну нам на загривок, другую вашей э-э… супруге.

– Служба собственной безопасности – это, конечно, хорошо… – Евгений задумчиво повертел в пальцах телефон и взглянул на дорогу. – Сейчас направо… Стоп. Смотри по сторонам, я быстро.

Он вышел из машины и невольно обернулся. Никаких шпионов в черных балахонах увидеть он, конечно, не рассчитывал, просто сработал рефлекс. Офицер прошел в узкую длинную арку и оказался в ухоженном дворике, перед очищенным от снега крыльцом. Нажать кнопку домофона он не успел. Дверь сама по себе открылась, и динамик буркнул голосом Федора:

– Заходи.

– Из окна смотрели? – Евгений шагнул через порог.

– По времени сориентировались, – ответил Курилович, уже вручную открывая еще одну дверь – в единственную на первой площадке квартиру. – Как только гимн по радио заиграл, сразу и открыли.

– Готовы?

– Только кепки надеть… Да ты проходи.

– Время.

– А что – время? Его теперь много. Война позади, жизнь в колее, келлы – друзья.

– Временно, Федя, – появляясь из кабинета, заявил Сноровский. – Женя, доброе утро. Кофе?

– Нет, спасибо.

– Ты чем-то обеспокоен? Что случилось?

– Все в порядке.

– Да? – Иван Павлович помолчал, пару секунд изучая лицо офицера. – Тогда к машине, друзья мои…

Еще не дойдя до автомобиля, Евгений понял, что Сноровский увидел в его глазах больше, чем замечал он сам. Беспокойство в его душе было, причем было оно обоснованным. Двигатель «танка» оказался почему-то заглушен, а Краб словно бы спал, уронив голову на баранку. Майор опустил правую руку в карман и нащупал предохранитель лежащего там пистолета. Прежде чем открыть переднюю пассажирскую дверцу, он присел и заглянул под днище. Никаких посторонних предметов там не было. Евгений осторожно потянул за ручку и открыл дверь. Водитель не шевелился. Майор легко толкнул его в плечо, но реакции со стороны воина не последовало. Евгений забрался в машину и приложил пальцы к его шее. Кожа была холодной, мышцы напряжены, а пульс не прощупывался. Офицер потер и понюхал пальцы, на них осталась какая-то липкая жидкость без цвета и выраженного запаха.

– Это просто пот, – сказал Сноровский, заглядывая в машину с другой стороны. Он поднатужился и откинул тело шофера на спинку. – Тяжелый… был.

Евгений бросил взгляд на лицо Краба и почти сразу вспомнил, где он видел нечто подобное. Точно так же выглядели келлы из неудавшейся лесной засады. Синюшное одутловатое лицо, пена на губах…

– Балахоны, – пробормотал майор, скрипнув зубами. – Только почему Краб?

– Вот именно, – Иван Павлович с тревогой оглянулся по сторонам. – Где мотив?

– Может быть, месть? – выглядывая из-за его плеча, предположил Федор. – Мало ли кому он насолил. При его-то роде деятельности.

– А что за балахоны?

– Я уже видел такие лица, – признался Евгений.

– Давайте-ка вернемся в контору и вызовем наших «тунгусов», – предложил Сноровский. – Безопаснее будет.

При упоминании о «тунгусах» Евгений встрепенулся и повертел головой. Краб говорил о машине сопровождения, но ее нигде не было видно. Впрочем, если они допустили, чтобы погиб их товарищ, то, скорее всего, и сами были уже мертвы или каким-то образом блокированы.

– Женя! – уже с крыльца позвал Сноровский. – Не искушай судьбу без нужды.

– Заприте дверь и позвоните Бондарю или Безносову, – Евгений махнул рукой. – Если бы я был обречен, то уже лежал бы рядом с Крабом. Раз я жив, значит, нужен им живым.

– Зачем? – Сноровский больше всего удивился не факту избранности офицера, а тому, как спокойно он рассуждал на такие неприятные темы. – И кому – «им»?

– Вот и я думаю – зачем? – Майор достал оружие и щелкнул предохранителем. – И кому… Уходите!

Дверь лязгнула тяжелым внутренним засовом, и офицера окружила покойная тишина холодного мартовского утра. Наступающая по всем фронтам весна насыщала воздух запахом талого снега и какой-то непередаваемой легкостью, энергией жизни, пробуждающейся после зимней спячки. Умирать в такой приятной обстановке было просто нелепо. Тем более так, как Краб. Не в бою, не от инфаркта в постели со страстной подружкой, а ткнувшись лбом в руль с трехлучевой звездой.

Евгений выглянул за угол. Улица была практически пуста. Далеко на перекрестке сигналили первые машины и бродили люди, но в непосредственной близости от дома не было ни души. Майор вернулся во двор и присел рядом с автомобилем, изучая следы. К водительской дверце вели две цепочки – обе от подъезда и обратно – Сноровского и Федора. С другого борта – тоже к подъезду и обратно – его собственные. Больше ничего. Ни следов, ни подозрительных предметов. Задумавшись, Евгений поднял глаза на замыкающую дворик силовую подстанцию. В ней не было ничего примечательного, но по непонятной причине майор никак не мог отвести взгляд. Красные кирпичные стены, плоская, залитая битумом, крыша…

Вязкая черная капля была достаточно крупной, чтобы увидеть ее даже в полумраке и с двадцати метров. Она поймала округлым маслянистым боком отсвет из чьего-то незашторенного окна и перебросила его в сторону офицера. Внимание майора и так было приковано к срезу крыши, но, увидев блик, он выпрямился и сделал несколько шагов к подстанции. Капля набухла до размеров кулака и медленно покатилась вниз по ровной кирпичной кладке. За ней тянулся широкий, совершенно черный след. Она преодолела примерно половину расстояния до земли, когда на краю крыши появилось еще несколько таких же капель. Набухнув до разных размеров – от теннисного до футбольного мяча, – они тоже потекли, разлиновывая стену в широкую черную полоску. Евгений остановился, ошарашенно глядя на странное явление. Капли появлялись на срезе крыши без пауз и, после секундного замешательства, стекали вниз. Стена была уже абсолютно черной, а образовавшаяся под ней битумная лужа растеклась почти до середины двора. На расплавленный битум она была похожа лишь с первого взгляда. Край лужи протопил снег и подобрался к самым ногам Евгения. Майор в очередной раз присел и протянул руку к черной субстанции.

Потрогать ее офицеру не удалось. Кто-то неожиданно схватил его за воротник и резко отбросил назад. Пролетев пару метров, Евгений тяжело грохнулся спиной об асфальт и проехал по ледяной корке еще примерно метр, едва не уткнувшись головой в колесо внедорожника. От удара о землю наступила легкая дезориентация, но спустя пару секунд майор уже пришел в себя и вскочил на ноги. Высокая черная тень мелькнула между корпусом машины и углом дома. Первым порывом Евгения было желание броситься вдогонку, но, сделав пару шагов, он остановился и взглянул под ноги. На еще не растаявшем ночном снежке было по-прежнему три вида следов, а там, где мелькала тень, снег был вообще девственно-чист. Майор неуверенно попятился и, вспомнив о черной луже, резко обернулся. Красная трансформаторная будка с черной крышей стояла во всей своей первозданной красе. На ее стене белел меловой ромбик с буквой «Д» и несколько написанных неуверенной рукой подростка нецензурных лозунгов. Никаких черных капель, потеков, а тем более – растопивших снег луж. Евгений прошел по тропинке, проложенной через частично вытаявший из-под потемневших весенних сугробов газон, приблизился к стене и провел по ее поверхности рукой. Чуть заметная вибрация, холод кирпича и шершавые полосы осыпавшегося раствора. Изучение с близкого расстояния позволило рассмотреть еще пару полустертых надписей. На этот раз про любовь. Майор поставил пистолет на предохранитель, вернулся к машине и закурил. Что происходило в этом странном дворике, он не понимал, но беспокоило его другое. Он даже примерно не представлял, что следует делать дальше. И это было хуже всего.

• Предыдущая
• 58/94
• Следующая