Еще не вечер - Никитин Юрий Александрович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

Стены обклеены карикатурами на акул империализма, лозунгами в защиту негров, графиками о достижениях народного хозяйства, плакатами типа: «Болтун – находка для шпиона», «Враг подслушивает!»…

На столе антикварный телефон, рядом стеклянный чернильный прибор. Массивный, украшенный серпом и молотом, с подставкой для ручек.

– Итак, – сказал капитан после продолжительного молчания, – рассказывайте. Кто вы и что вы? Почему встали на преступный путь?

Он сверлил меня быстрым взглядом. Игривое настроение не оставило меня.

– Произошло недоразумение… Я не анахроник! Нет! Я – путешественник во времени. Научный сотрудник института высокой энергии. Доктор наук, родился в 1950 году.

Начальник милиции не отрывал от меня взгляда:

– Чего ты мелешь?

– Простите…

– На дворе 1935 год! А ты кто такой?

Я не испугался. Машина могла передать меня только в будущее. В прошлое дороги не существует. Даже теоретически.

– Недоразумение, – сказал я спокойно, но сердце у меня дрогнуло. – Мы идем по течению времени. С какой угодно скоростью. Но против – невозможно. Я должен был попасть в будущее. Только в будущее.

Он побарабанил пальцами по столу, даже наклонился вперед, всматриваясь в мое лицо.

– Зачем вам нелепая игра? Не сходятся у вас, гражданин, концы с концами!

Я ощутил смутную тревогу. Начальник милиции серьезно нахмурился.

– Ничего не понимаю, – я тряс головой.

– Вы шутник, – сказал капитан ровным голосом, – Я родился в 1985 году. Сейчас мне, как и вам, 50 лет. Какой сейчас год? Естественно, 1935-й.

Комната пошатнулась у меня перед глазами.

– Как же так? – я вскочил с табурета. – Не может же время идти вспять?

Начальник милиции опустил глаза, сзади кто-то резко ударил меня по плечу, я сел на табурет.

– Да, время идет вспять! Не знаю, что заставило вас вести нелепую игру, но чтобы покончить с нею, я напомню вам: спасение всего человечества в том, что время идет вспять! Так идет оно по постановлению Комиссии, под которым поставили подписи все государства. Мы не знаем прошлого, мы знаем только будущее. Я родился в 1985-м, и тогда уже было страшное время! Человечество каждый миг могло погибнуть. Не только от перенасыщения атомным оружием, но всего-всего…

– Но где же вы живете? – прошептал я, еще не веря тому, что он говорит. – Я пережил трагедию мировой войны! Неужели вы о ней не слыхали?

– Нет…

– Как же вы… Как живете?

Глаза начальника милиции были усталые, почти страдальческие:

– Мы смотрим в будущее, у нас есть уверенность в завтрашнем дне, ибо сейчас 17 мая 1935 года. Завтра будет 16-е, а послезавтра – 15-е. Все мы читаем уже собранные комплекты газет и журналов, знаем, когда убирать эти телефоны, когда отказываться от трамваев и перейти на конку. Изменения происходят медленно и безболезненно. Мой внук вообще не будет знать о кино и телефонах. Его не опечалит потеря того, о чем он не знает. Зато мы наслаждаемся беспрецедентной уверенностью в завтрашнем дне! К тому же, заранее видим допущенные ошибки. Второй раз уже не повторяем.

– И как же? – спросил я еле слышно, – мне бы хотелось…

Он строго взглянул на меня. Вспомнил, что я какой-то анахроник. Оказывается, встречаются эгоистичные одиночки, отказывающиеся пятиться в прошлое.

– Это решать не нам, – ответил он сухо. – Был черновик пути. Удачный или неудачный – решать опять же не нам.

Я молчал, не в силах сразу понять и разобраться в обрушившейся на меня лавине. Начальник милиции поднялся, аккуратно заправил гимнастерку за ремень. Я тоже поднялся, и тотчас же в кабинет вошел рослый и здоровенный милиционер с нашивками сержанта.

– Ваш адрес? – спросил начальник милиции отрывисто, словно выстрелил.

– Адрес? – переспросил я тупо. – Ах, вас интересует машина, но она осталась в здании, которое было… будет… черт!.. где-то там, через дворы…

– Вавилов, – обратился начальник милиции отрывисто к сержанту, – пойдешь с нами.

Вавилов кивнул. Глаза его держали меня, упреждали каждое движение. Втроем мы вышли на улицу. Со стороны поглядеть – идут трое знакомых: Вавилов умело оттирал меня от подъездов и проходных дворов, куда я мог шмыгнуть в отчаянной попытке избегнуть заслуженного возмездия.

Вот знакомый цех! Вошли в зал. Капитан милиции удивленно присвистнул. Машина была на месте и светилась экраном.

Капитан негромко выругался:

– Что за хлам? Немедленно разломать! Чтоб духу не было! Безобразие!

Сержант Вавилов огляделся по сторонам в поисках кувалды или чего-нибудь потяжелее. В то же время он по-прежнему стерег каждое мое движение… Однако я не родился доктором наук. «Неужели?» – мелькнуло в голове. А сержант Вавилов успел взять кувалду, чтобы бить по машине.

Я кинулся к машине, сел в кресло и нажал «Ход». Я слышал крики и выстрел из пистолета…

Тяжело дыша, я почти лежал на сиденье. Сердце колотилось. Все-таки пятьдесят лет, я уже не тот, каким был в двадцать.

Бдительный Вавилов успел съездить меня по черепу, не попал из пистолета, но, сидя в тихом зале у дисплея машины, я думал: это действительно единственный отчаянный шанс спасти цивилизацию. Организованно отступить в прошлое, миновать тупик, в который забежали сдуру и впопыхах, затем уверенно двигаться вперед, избегая ловушек и конфликтов!

Я всмотрелся в табло. Я очутился в кромешной темноте, если не считать светящихся цифр на табло. Вокруг меня все те же стены.

Я сидел неподвижно, не убирая руки с пульта управления. Вокруг непривычная тишина. Необычная, потому что повседневная тишина, к которой привыкаешь с детства, состоит из множества не воспринимающихся сознанием шумов большого города: шорох шин за окнами, работающий телевизор за стеной у соседа, гудение холодильника…

Тишина настолько мертвая, что я едва снова не нажал «Ход». Но я боялся капитана милиции. Далеко-далеко послышался крик. После двух-трех минут напряженного вслушивания я уже не был уверен, что услышал именно крик.

Из коридора проникал слабый свет, и я осторожно начал продвигаться туда, стараясь ничего не задеть по дороге.

В коридоре через равные промежутки на стенах висели лампадки. Перед иконами. В воздухе пахло горелым маслом, дышалось тяжело. Если человечество все еще продолжает пятиться, то сейчас не 2278-й, как показывает табло, а 1722-й год. Последние годы царствования Петра Великого. Первый год после окончания войны со шведами.

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая