Завет Сургана - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 48
- Предыдущая
- 48/98
- Следующая
Остановились. Пленный снова заговорил.
– Говорит, что туда не пойдет ни за что. И опять: что не они это сделали…
– Да что там, в конце концов? Может, в ловушку хочет нас завести? Нито, загляни, проверь – что там . кое…
Нито, недовольно покряхтев, повиновался – опустился на колени, потом и на локти, пополз, держа звездник перед собой. Фонарь включил, только отдалившись от входа. С минуту ничего не было слышно. Потом доложил странным, не своим голосом:
– Все понял. Вылезаю…
Погасив фонарь, вылез. Сказал, глядя в землю:
– Наши там. Были. Сходите, посмотрите. Чужих там нет.
Онго нырнул в лаз. Ход оказался коротким, с одним Коленом. Когда лаз расширился, Онго включил фонарь. Вскоре стало можно выпрямиться. Он посмотрел, освещая. Там были головы. Человеческие. Отрубленные. Свирские. Только головы.
Дюжина, а то и больше. Без глаз. Без ушей. В крови. Пахло кровью. На одной из голов сохранились пышные усы. Раньше они были огненно-рыжими, сейчас на них тоже виднелась кровь. Подофицер Сина. Наверное, и еще кто-то мог там оказаться из их трига, но Онго не стал долго смотреть. Отчаянно заколотилось сердце. Он повернулся. Натыкаясь на стены лаза, выбрался на воздух. Глубоко-глубоко вдохнул. Сказал:
– Всем посмотреть. По одному. И быстро. Сказал, хотя понимал, что после такого зрелища пленных брать, пожалуй, не станет никто. Мучительно захотелось тут же, на месте покончить с этим – с тем, кто уже был ьят. Больших усилий стоило сдержаться.
Посмотрели все. Никто не сказал после этого ни слова. Лишь Онго скомандовал:
– Пошли. К ним.
У входа в караульный грот заметили еще одного ча-сового. Пленник, покупая жизнь, позвал – негромко, как ему было указано: "Это я, на минутку…"
Часовой повернулся на голос – подобравшийся сзади Керо оглушил его прикладом, часовой рухнул без звука. Ворвались. Было темно, только свечка одиноко горела в глубине. Караул спал. Вспыхнули все фонари, что были в группе. Спавшие повскакали с нар, кое-кто – раздетый до белья. Стволы звездников были направлены на них. Но ни одного выстрела не прозвучало. Наступило мгновение тишины. И прозвучал удивленный голос Мори:
– Черт, да это бабы – все до единой!..
Ни одной не убили, даже не ранили, но изнасиловали всех поголовно.
Свирепо. Онго понимал, что сейчас сделать ничего не в состоянии – после того, что увидели в тесной пещерке. Если бы не насиловали, поубивали бы всех: никакого другого выхода не было, не было способа снять ту дикую волну ненависти, что захлестывала каждого из шести, и его самого в том числе. Женщины и сами понимали, что либо так, либо всех перережут, пусть и не их руками все было сделано – но тех, других было уже не достать. И ни одна не стала сопротивляться. Керо неистовствовал. Онго первым понял, что надо хотя бы одному с оружием охранять вход. Однако Сури уже стоял там – со звездником наизготовку, внимательный, как идеальный часовой. Онго понял: не захотел участвовать в насилии. Заметил странный взгляд, каким окинул его Сури, когда Онго, оторвавшись от женщины, приводил себя в порядок. Кажется, только теперь Сури до конца почувствовал, что нет и не будет больше девушки по имени Онго, есть мужик, солдат, даже вот насильник. Хотя и сам Сури, конечно, не вчера еще успел понять, что война – дело грязное. Сейчас он как бы дожидался, пока Онго не взглянет на него; только убедившись, что внимание бывшей женщины обращено именно на него, Сури отвернулся и стал смотреть наружу… Демонстративно, как бы желая показать: вот тебе не изменяю даже здесь, что бы ты сам тут ни творил.
Онго отвернулся, не одобряя такого поведения: ты в группе – вот и будь как все; но ему было почему-то приятно, что Сури не участвует в этом деле. Хотя он, может, просто не хотел, чтобы женщины его запомнили; боялся мести?.. Нары все постанывали, кто-то из женщин вскрикнул – но не от боли…
Наконец, утихомирились. Две женщины – или девушки – тихо всхлипывали по углам, одна – самая старшая, но тоже не обойденная вниманием – вдруг сердито заговорила, очень быстро, обращаясь к Онго, почувствовав в нем начальника.
– Она говорит, – перевел Нито, – зачем одежду рвали, они ведь не противились. Объясняет, что по их понятиям мы и не люди вовсе, а обуры, это как бы аруки: все, как у женщин, а дудки с шарами – мужские, у людей такого не бывает, а человек обуру не может сопротивляться, это давно известно. Говорит: в чем теперь они на улицу выйдут? Так не полагается, говорит.
– А чего им на улице делать?
Старшая выслушала и ответила еще яростней.
– Она говорит: свои их теперь зарежут, если узнают. Того, кто общался с обурами, близкому родственнику полагается убивать беспощадно освященным ножом, а тело сжигать. Мужья есть, братья есть – обязательно убьют. Она говорит: они теперь только с нами пойдут. Все равно куда.
– Вот еще новости, – проворчал Онго. – А что, правда зарежут?
– Это уж точно.
– Этого нам только не хватало.
– Слушай, командир, а что? Почему не взять с собой? Горянки – бабы выносливые, места знают, даже и помогут при случае. Учиним им допрос, проясним обстановку…
– Да уж ничего не поделаешь… И в самом деле, теперь казалось уже невозможным убить женщин – пусть и не своими руками.
– Ладно. Спроси: вот ей лично что известно насчет того, что они тут охраняли?
Снова последовал обмен непонятными фразами; вопросы, что задавал Нито, становились все длиннее, ответы женщины – тоже.
– Ну, что там, – не утерпел Онго, – есть какая-нибудь ясность?
Разведчик пожал плечами:
– Понимаешь, получается чепуха какая-то. Она говорит, что здесь ничего никогда не было и сейчас нет. Люди не селились, скот не пасли, место это считается вроде бы проклятым с самых давних времен. И за все время, сколько они тут были, никто снизу перевал не проходил. Но вот их мужчины рассказывали, что однажды там ниоткуда появилось вдруг много свиров с какими-то страшными машинами, они там шумели, что-то делали, а потом опять исчезли, словно их и не было. Она говорит: они все поняли, что это вовсе и не свиры были, а подземные аруки – те, что живут в недрах гор. Им, говорит, неизвестно, зачем этот караул здесь поставили, они сами считают, для того, чтобы никого не пропускали, чтобы не нарушать покоя этого места. Якобы давным-давно, много-много лет назад здесь обитали обуры – другие аруки, необычные, бескрыло летающие. И сейчас тут, бывает, творится что-то непонятное: то громы раздаются без дождя, то там, в глубине, с неба изливается голубой свет, такие вот штуки. А снизу даже свои – улкасы не из караула – приходили сюда единственный раз: когда привели пленных – этих, наших. А. вот оттуда, с плоскости, никто и никогда не проходил.
– Интересно: зачем сюда вели наших? Убить их можно было и внизу…
– Я спросил. Вроде бы их привели не для этого, чего-то от них добивались. Наши попытались вырваться – вот тогда их… Женщины думают – может, это такое жертвоприношение было, раньше, говорят, это каждый год делалось – давно, еще до их дедов. Может, теперь опять так будет?
Онго помолчал, собираясь с мыслями. Обвел взглядом пленниц. Кое-как одевшись, они не стали собираться вместе; каждая оставалась рядом с тем, кто овладел ею. Так что подле Керо расположились четверо. Да и та, что оказалась его, Онго, жертвой, тоже стояла тут, рядом, и даже пыталась улыбнуться. Онго сам невольно улыбнулся в ответ. Думал же он совсем о другом: получается, верком Сидо ошибся, когда направлял их именно сюда? Или, может, он знал что-то такое, что женщинам не было известно? Так или иначе – они добрались сюда, и оставалось лишь убедиться в том, что здесь ничего нет или, наоборот, есть нечто, скрываемое так тщательно, что даже свои об этом ничего не знают.
– Ну что, командир, забираем пленных с собой? Покажем, что обуры тоже бывают добрыми? Человечными, как говорится?
Это Керо, конечно, опять вылез со своими предложениями. Все еще не расквитался за свою давнюю обиду? Или ему просто такую арматуру всадили, что покоя не дает?
- Предыдущая
- 48/98
- Следующая
