Нобелевская премия по сексу (Каша из топора палача) - Луганцева Татьяна Игоревна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/50
• Следующая

Агата снова зашлась в кашле.

– Ну что там, док? Как говорят в американских фильмах, бронхит, пневмония?

Тихон Петрович снял очки и посмотрел на Агату.

– А как мы себя чувствуем в последнее время?

– Честно?

– Как священнику.

– Плохо…

– А в чем это проявляется? – сел напротив Тихон Петрович.

– Даже не знаю… слабость…

– Аппетит?

– Никакого.

– Похудела?

– Килограммов на шесть, но если учесть, что ничего не ем… – пожала плечами Агата.

– Боль в груди? – продолжал уточнять врач.

– Сердце болело, но я нервничаю…

– Дорогая Агата, не надо прятать голову в песок и сама себя успокаивать.

– Что у меня? Пневмония? – несколько забеспокоилась Агата.

– У вас правосторонняя пневмония нижней доли и бронхит, но не это меня беспокоит, – опустил голову Тихон Петрович и начал ладонью катать ручку по поверхности стола, чем немало нервировал Агату.

– Скажите мне наконец!

– Конечно, скажу! Куда я денусь? Но я хочу, чтобы вы мои слова восприняли трезво и здраво, без истерии.

– У меня никогда не бывает истерик, – глухо сказала Агата, внезапно чувствуя легкое головокружение и озноб.

– Вот это правильно. У вас выраженное нервное истощение…

Агата непонимающе смотрела на него.

– Что?

– Невроз, ослабление иммунитета, отсюда и пневмония. И вам необходимо заняться собой как можно скорее.

– Невроз? – тупо повторила Агата, – это опасно?

– Агата Анатольевна, вы должны лечь в больницу и подлечить нервишки.

У Агаты, смотревшей на Тихона Петровича во все глаза, не было и тени истерики. Почему-то она сразу сказала:

– У меня маленький сын, и я в разводе. – Словно это могло отвести от нее беду. – А вы меня в психушку.

Тихон Петрович пожал плечами.

– Не в психушку, а в неврологическое отделение к моему другу Юрию Васильевичу Чванову. Вот его визитка, телефоны. Идите, Агата, доставайте его! – попытался пошутить Тихон Петрович.

– Почему вы мне помогаете? – спросила Агата.

– Не знаю, раз уж столкнула нас жизнь, почему бы и не помочь? Я же врач…

– Спасибо. – Агата взяла визитку и встала. – Я могу попросить вас?

– Смотря о чем?

– Не говорите ничего обо мне Берсеньеву, – сказала Агата, ощущая во всем теле боль, – еще подумает, что я того…

– Врачебная тайна, вам не о чем беспокоиться. От меня он ничего не узнает.

– От меня тоже. Знаете, Тихон Петрович, я не буду вешать свои проблемы на других людей, – улыбнулась Агата и вышла из кабинета доктора, кашляя и пошатываясь.

Юрий Васильевич Чванов был в меру циничен, как многие врачи, но настоящий профессионал, как и обещал Тихон Петрович. Агату он быстро взял в оборот. Ей за несколько дней сделали все анализы, и вот Агата явилась к нему в клинику для итогового заключения. Юрий Васильевич говорил все четко и прямо.

– Агата Анатольевна, пневмонию подлечим и нервишки в порядок приведем. Вот так, Крайнова! Вы же журналистка! Вы умная женщина! Я не виноват, что вы стали моей пациенткой. Вы доверяете мне? Это очень важно! – поднял на Агату уставшие светлые глаза Юрий Васильевич.

– Да… полностью.

– Вот и чудно! Дети есть? – спросил врач.

– Сын, – ответила Агата.

– Отлично! Муж есть?

– В разводе.

– Тоже хорошо… для меня в смысле. Крайнова, мне сегодня везет, – потер руки Чванов.

– Радуетесь неустроенности моей личной жизни, – обиделась Агата.

– Вот тебе на! Ну, ничего… психолог поработает. Я радуюсь за себя, что хоть в твоем случае я избегу ненужных разговоров.

– Я приду… скоро… лечиться…

– Многие лекарства для лечения от депрессий очень дорогие, – предупредил доктор.

– Я постараюсь собрать нужную сумму, – сказала Агата и ушла из центра, полная решимости бороться за полноценную жизнь.

До последнего дня Агата не говорила своей подруге Антонине, что с ней случилось, но сегодня она решила, что момент настал. Она приехала домой вечером и сразу же спросила у Тоси:

– Виталик?

– Уже спит.

– Хорошо, пойдем на кухню, мне необходимо с тобой поговорить.

Тося в коротком махровом халатике цвета свежескошенной травы тревожно всмотрелась в лицо подруги.

– Я знала… – прошептала Антонина, прижимая руки к сердцу.

– Что? – спросила Агата.

– Что будет какой-то разговор, ты сама не своя в последнюю неделю. Где-то пропадаешь, приходишь грустная, ничего не говоришь, все свободное время не отходишь от ребенка, пытаешься взбодриться. Я – инвалид по своим физическим возможностям, но не умственным! Я вижу, что с тобой что-то происходит, и не думаю, что хорошее… Где Александр? Ты же влюблена в него, я это тоже знаю.

– Эка тебя понесло… Тогда мне легче тебе будет сказать. – Агата усадила подругу за стол и рассказала ей о своей болезни.

– Этого не может быть… – закрыла лицо руками Антонина, пряча улыбку. Я-то думала, что случилось что-то серьезное!

– А нервы что – не серьезно?! – взвилась Агата, обиженная реакцией подруги. – Я уже и анализы все сдала, завтра ложусь в нервное отделение.

– Я даже слышать об этом не хочу! Взбодрись! Какие нервы? Какие таблетки? Ты просто сохнешь от любви, а это не лечится, вернее, лечится временем… Несправедливо…

– Это всегда несправедливо, – возразила Агата, – говори тише, разбудишь Виталика. Думаю, не надо тебе напоминать, что ребенок не должен ни о чем знать. Скажешь, что я уехала в командировку, а я буду звонить каждый день. В больницу его тоже не приводи, ни к чему ему видеть лечащуюся от депрессии маму.

– Это не может быть ошибкой?

– Нет, Тося, придется с этим смириться, я в последнее время чувствовала себя выжатым лимоном, да еще легкие застудила.

– Господи, почему? – качала головой Антонина, все еще не смирившаяся с «жестокой реальностью». – Никогда не думала, что ты можешь вот так вот сдать… На шее у тебя я, сын, а теперь кто позаботится о тебе?

– Я справлюсь, и прекрати разводить сырость, еще не хоронишь меня. Да я и на похоронах своих запрещаю плакать. Лежишь в гробу, сейчас зароют в землю, то есть и так тошно, а тут еще убиваются все просто, и умирать не хочется! – выдала Агата под кривую усмешку Антонины:

– Ты неисправима… видимо, совсем тебе тошно, раз так заговорила. Эх, Агата, мужика бы тебе хорошего, и всю бы депрессию как рукой сняло. Может, стоит примириться с Денисом?

– Ладно, позвони Денису, пусть придет, нам надо поговорить. Заранее ему не говори, будет еще нервничать, – давала ценные указания Агата.

– Ты еще о других думаешь! – ахнула Тося.

– Я только о них и думаю, – ответила Агата, – раз уж такое случилось.

– Агата, ты знаешь… я никогда не брошу Виталика, но я очень больна и не могу обещать… что я его вытяну до того возраста…

– Прекрати! – прервала ее Агата и разрыдалась.

Рыдали они вместе, укрывшись на кухне, долго и нудно. А утром Агата собрала в пакетик вещи – от зубной щетки до ночной рубашки – и ушла до того, как проснулся сын, будучи не в силах с ним прощаться, боясь расплакаться. Вообще, в больницу она ложилась первый раз в жизни.

Антонина, с красными и опухшими глазами от слез и бессонной ночи, перекрестила ее напоследок и закрыв дверь, прислонилась к ней лбом. Ей до сих пор не верилось, что всегда деятельная и такая самодостаточная подруга ложится в больницу лечить нервы.

«А у кого нет нервов? У всех нервы!»

Агату поселили в одной палате с двумя женщинами. Одной из них было лет сорок, но выглядела она старше. Сухая, морщинистая кожа с желтоватым оттенком и жуткая худоба. Вторая женщина была моложе Агаты, полной комплекции и с совершенно отрешенным взглядом. Первую женщину звали Клара Степановна, вторую – Регина.

Агата расположилась на своей койке и стала выставлять вещи, принесенные с собой, на тумбочку и на полку, висевшую рядом с ее кроватью. Женщины затравленными взглядами смотрели на то, как Агата расставляет косметику, книги, CD-плеер, пузырьки с различным лаком для ногтей и прочие безделушки.

• Предыдущая
• 35/50
• Следующая