Квест - Акунин Борис - Страница 35

• Предыдущая
• 35/131
• Следующая

А что если он сейчас уснет мертвым сном, как это всегда происходило после доз самсонита? Айзенкопфу его отсюда не унести…

— Чувствуете что-нибудь? — с любопытством спросил бессердечный немец. — Если начинают холодеть пальцы или вдруг щекотание в области желудка — это скорее всего яд.

Гальтон отошел к окну, чтобы сосредоточиться на своих ощущениях.

Только никаких ощущений не было. Но почему? В чем же тут дело?

— Ключ в фармацевте Великого Человека. Ищите омниа-експланаре-у-мари-гри, — отчетливо и раздельно произнося каждое слово, сказал по-французски молодой голос.

— Что искать? У кого? — удивился Норд, оборачиваясь к биохимику. — И что у вас с голосом?

— Ничего. Я рта не раскрывал. Вы что-то услышали? Скорей записывайте!

Совет был дельный. Норд вытащил блокнот и слово в слово записал странную фразу, причем последнюю, невразумительную ее часть — фонетически, по звукам. Напрягать память не пришлось, она цепко сохранила услышанное, вплоть до интонаций. Наверное, записывать было необязательно. Фраза не забудется, как не забылись собрания сочинений классиков.

Итак, в пузырьке содержался именно самсонит.

— «Le cle estlepharmacienduGrandHomme. Cherchezomnia-eksplanare-chez-mari-gri» — вот что было сказано. Вы понимаете смысл?

— Нет, не понимаю. Ломать голову будем потом. Сейчас пора уносить ноги. Ровно три часа ночи. Слышите шаги? Боюсь, что инструкция предписывает охране делать обход каждый час. Снова прятаться — лишний раз рисковать. Пора запускать повторный фейерверк.

Айзенкопф достал из внутреннего кармана плоскую металлическую коробочку, напоминавшую портсигар. На ней мерцал зеленоватый огонек.

— Это дистанционный радиопрерыватель. Смотрите в окно.

Коробочка пискнула, и фонари снова погасли, а за кустами, в прежнем месте, ожил фонтан из искр.

В доме раздались сердитые голоса. Хлопнула дверь, с крыльца спустились люди, но, судя по шагам, уже без опаски, да и было их только двое или трое.

— Оставайся у трансформатора, Павлов! — крикнул вслед им начальник.

Немец лез на подоконник.

— Пора!

Когда двор снова осветился, они были уже за углом.

Норд размышлял вслух:

— Чей это был голос? С чего он взялся нам подсказывать? Почему он говорил по-французски? Ведь надпись мелом тоже была на этом языке! Не меньше загадок в самом послании. «Фармацевт Великого Человека» — понятно. Это Громов. Что «ключ» именно в нем, мы уже знаем. Всё остальное неясно, сплошные вопросы. Вероятно, “Omnia eksplanare” — это латинское “Omnia explanare”, «всё объяснить». Только что «всё»? Тут какая-то грамматическая несостыковка. И что за белиберда “chez-mari-gri”? «У мари-гри» — это где?

— Может быть, это звукосочетание вы трактуете неверно? Что если это одно слово: «шемаригри»?

— Нет. Произнесено было раздельно: сначала «chez», потом с меньшим интервалом «мари-гри». Я и сейчас очень явственно это слышу… Погодите-погодите…

Доктор остановился и нахмурился.

— Про то, что я должен «заглянуть в Ломоносова», мне сказал мистер Ротвеллер. Разработка самсонитов, один из которых был спрятан за барельефом Ломоносова, тоже ведется в ротвеллеровской лаборатории… Всё это напоминает игру в кошки-мышки. Причем, похоже, глаза завязаны у меня одного. — Он схватил Айзенкопфа за локоть. — А ну выкладывайте, что вам известно! След безусловно тянется из вашей лаборатории! Кто-то из ваших коллег к этому причастен!

— Никто, — твердо ответил немец. — Уверяю вас. Препарат, который вы выпили, по всем признакам обладает сходным действием с самсонитами нашей разработки. Но никому из наших не пришло бы в голову тратить столько усилий ради одной-единственной фразы. Это все равно что выковать на крупповском заводе «Большую Берту»[54] и застрелить из нее воробья. Наверное, в пузырьке был какой-то прототип или дальний родственник наших самсонитов. Поверьте специалисту, это не наша продукция. Нужно скорей возвращаться на квартиру, мне не терпится взять вашу кровь на анализ. Идемте!

Непохоже было, что Айзенкопф темнит. Казалось, он озадачен и обеспокоен еще больше, чем сам Гальтон.

— Я пошлю Ротвеллеру телеграмму! — сердито воскликнул Норд. — Пусть объяснит, откуда он знал про барельеф и почему не рассказал всё напрямую!

— С московского центрального телеграфа прямиком в Нью-Йорк? Тут-то нас ГПУ сразу и зацапает… Послушайте, а вы уверены, что ваш голос — не галлюцинация?

Вопрос был задан очень странным тоном, чуть ли не жалобно. Почему-то эта мелочь окончательно убедила Гальтона, что биохимик тоже ничего не понимает.

— Абсолютно уверен.

Дальнейший путь они проделали молча, каждый держал свои мысли при себе.

На скамейке никакие старушки, конечно, уже не сидели — четвертый час ночи.

— Погодите-ка, — сказал осторожный Айзенкопф.

Прежде чем войти в подъезд, он сначала повел Норда на улицу и долго смотрел на окна последнего этажа.

Там горел свет. Зоя дожидалась возвращения коллег. Что ж, ей предстояло узнать много интересного.

— Фургон переместился.

— Что вы сказали, Курт?

— Вон тот грузовик с рекламой минеральной воды стоял несколькими метрами левее. Зачем отъехал?

— Черт его знает. Мало ли. Идемте, нам есть, что обсудить!

Немец помедлил, но все-таки последовал за доктором.

На лестничной клетке, где и вечером горела одна-единственная лампочка, теперь было совсем темно. Должно быть, из экономии свет выключили на ночь. А может быть, лампочка просто перегорела.

Пришлось достать фонарик.

Оказавшись у квартиры 18, Гальтон поднял руку, чтобы постучать, но дверь вдруг открылась безо всякого стука, и очень резко.

На пороге стоял мужчина в гимнастерке. В руке он держал пистолет. Пистолет был направлен в грудь доктору Норду.

Гальтон инстинктивно отшатнулся, но сзади из темноты налетели еще люди и крепко взяли его за плечи.

Рядом хрипел Айзенкопф. Он попробовал сопротивляться, и его очень ловко, профессионально взяли в залом.

— Заводи! — приказал человек с пистолетом. — Сначала главного.

Норда полуповели-полуповолокли по коридору.

Дверь в комнату Зои была открыта, и он увидел, что княжна сидит спиной ко входу на стуле, а по обе стороны от нее стоят мужчина и женщина в военной форме. В следующую секунду дверь будто сама собой захлопнулась. Нарочно показали, что Зоя тоже взята, понял он.

Гальтона втолкнули в его собственную комнату. Айзенкопфа, кажется, тоже провели к себе.

Эти люди отлично знают, как размещены члены группы. Может быть, от Зои?

Но задумываться над этим было некогда.

Навстречу арестованному доктору поднялся невысокий человек классической интеллигентской наружности: чеховская бородка, мягкий прищур проницательных глаз, скромный пиджак.

— Ну вот и мистер Норд. Вам к лицу украинская рубашка и советские значки. — Незнакомец весело рассмеялся, чуть распустив узел галстука.

Говорил он по-английски без акцента, но очень пресно, как изъясняются хорошо образованные европейцы континентального происхождения.

Тем временем кто-то сзади очень быстро, но дотошно обшарил одежду Гальтона. Всё найденное — в том числе мундштук и коробочка с иголками — было выложено на стол.

— Кто вы такой? — спросил доктор.

— Разве я не представился? Прошу извинить.

Картусов, Ян Христофорович. Вот и познакомились.

Лицо странного человека — неанглийского англичанина, русского с нерусским именем — перестало улыбаться. Улыбка исчезла не мгновенно, а постепенно, словно сползла. Вернее, лицо само выползло из нее, как змея из старой кожи.

Появилось новое лицо товарища Картусова. Оно было жестким и отсвечивало сталью, будто Антон Чехов скинул пенсне и оборотился Железным Феликсом (так называли в России Феликса Дзержинского, основателя большевистской тайной полиции). Превращение впечатляло.

• Предыдущая
• 35/131
• Следующая