Квест - Акунин Борис - Страница 34

• Предыдущая
• 34/131
• Следующая

Подчиненный почтительно понизил голос:

— Не спит ночью Сам-то. О народе заботится.

— Товарищ Сталин никогда не спит. Особенный человек. Одно слово — гений. Только и у нас с тобой, Мишкин, служба важная. Вот ты парень молодой, малограмотный, по-прежнему сказать — лапоть деревенский, а уже по пятой категории оклад получаешь плюс карточки в распределитель. Доверяет тебе партия. И, главное, вся дорога перед тобой открыта, только старайся. Покажешь себя — можешь попасть в «нижние». А там, глядишь, и в личную охрану товарища Громова. Это, брат, не хухры-мухры.

— «Нижние», «личные» — это понятно. А еще я от ребят слыхал, будто некоторых в Заповедник какой-то берут?

Железнов рявкнул:

— От ребят? От каких это ребят? Фамилию назови!

— Я не помню… Сболтнул кто-то, — заблеял перетрусивший Мишкин.

— Говори фамилию, паскуда! Не то сам ответишь за разглашение, по всей строгости!

— Сельдереев говорил. Утром, в столовке…

— Сельдере-ев? — зловеще протянул начальник. — А ну марш за мной в дежурку. Чтоб не отперся, гнида!

Мимо раздевалки прогрохотали шаги: грозные — начальника, семенящие — подчиненного.

Повезло доктору Норду! Путь к отступлению был открыт. Но Гальтон и не взглянул в сторону выхода. Он спешил назад, к петуху и курице, где дожидался Айзенкопф.

— Что так долго? Обход давно закончился. — Биохимик был недоволен. — Теперь куда?

Норд стал припоминать, с какой стороны ректорская библиотека. Кажется, через анфиладу направо.

— Вон туда!

Полки с книгами, огромный глобус, витрина с минералами… Не то!

А, вот они где, барельефы выдающихся ученых.

Луч фонарика пробежал по лисьей физиономии Ньютона, по ехидной улыбочке Эйлера и остановился на щекастом, простецком лице русского полимата.

— Почему вы уставились на этого толстяка? — нетерпеливо сказал Айзенкопф. — И что это вы всё бормочете?

— Это стихотворение Ломоносова «Утреннее размышление о Божием Величестве», в котором дается рифмованное, но довольно точное описание солнца.

— Ну и что?

— «Око», а не «очи», заметьте.

Курт начал злиться.

— Вы с ума сошли, Норд? Мы залезли к черту в глотку только ради того, чтобы выслушивать ваши дурацкие мысли по поводу архаичного стихосложения?

— Смотрите: одно око у него смотрит вниз, а второе кверху, оно будто обращено к солнцу. Помню, я еще подумал — что это Ломоносов какой-то косой. А это у него просто глаз перевернут.

Доктор потрогал выпуклый мрамор, надавил. Камень чуть подался — или показалось?

Он придвинул фонарик вплотную.

— Глядите, тут в выемке зрачка что-то вроде прорези. Есть у вас отвертка или хотя бы нож?

— Есть и то, и другое.

— Дайте, дайте!

Чуть подрагивающей от волнения рукой Норд вставил кончик отвертки в зрачок светочу русской науки.

Пришлось приложить значительное усилие, но глаз, поскрипывая, шевельнулся. Вероятно, его очень давно не поворачивали, и в резьбу забилась пыль. С каждой секундой дело шло легче.

Вот око, наконец, встало на свое место, Михаил Васильевич избавился от косоглазия. В то же мгновение что-то звякнуло, весь каменный медальон качнулся, а один его край отделился от стены.

— Это дверца! Тайник! — ахнул немец.

За мраморной крышкой открылась небольшая выемка. Там, выстроенные в ряд, стояли четыре небольших флакона старинного вида: круглый, квадратный, треугольный и фигурный — в виде амурчика с крылышками.

— Светите же!

Стерев со стекла пыль, Гальтон увидел, что в каждой из склянок налита жидкость. Возможно, одинаковая — во всяком случае, одного и того же желтого цвета.

Доктор отвернул одну крышечку, понюхал. Запах показался ему знакомым.

— Чем это пахнет?

Открыл второй пузырек, третий, четвертый — тот же аромат.

— Самсонитом! Этот запах ни с чем не спутаешь! — воскликнул Айзенкопф.

Он прав! Как можно было сразу не вспомнить кисловатый, немного терпкий аромат медиатора концентрированной информации!

— Как он мог сюда попасть? И что за сведения он содержит?

— Выпьем — узнаем. Закрывайте…

Вдруг биохимик глухо вскрикнул, светя на флаконы.

— Жидкость испаряется! Черт, черт, черт! Их нельзя было открывать! Существует способ защиты самсонита от несанкционированного употребления! Добавляется особый испаритель, и раствор улетучивается в течение одной минуты!

— Значит, нужно выпить их все, пока не поздно! Я два и вы два!

Доктор Норд схватил стеклянного амурчика и пирамидку.

— Взгляните!

Палец Айзенкопфа указывал туда же, куда светил фонарик, — вглубь ниши. На стене мелом было написано: «Ne buvez q'une seule!»[53]

— Должно быть, информацией заряжена только одна бутылочка. В остальных может оказаться яд…

Гальтон быстро поставил пузырьки на место.

Уровень желтой жидкости в склянках таял на глазах. Хотя все пробки были снова завернуты, процесс не остановился и даже не замедлился.

— Что делать, Курт?

— Не знаю… Еще полминуты, и будет поздно.

— Я выпью! И будь что будет!

Но который?

Взгляд Норда скользил с флакона на флакон.

ВЫБИРАЙТЕ ФЛАКОН И ПЕЙТЕ,

ТОЛЬКО БЫСТРЕЙ, ВЛАГИ У ЖЕ ПОЧТИ НЕ ОСТАЛОСЬ!

НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ОШИБИТЕСЬ!

ЕСЛИ НЕ УВЕРЕНЫ, СНАЧАЛА ПРОЧТИТЕ ПОДСКАЗКУ, СОДЕРЖАЩУЮСЯ В CODE-2.

— срок слишком маленький, чтобы логически обосновать решение. В таких случаях — Норд знал по опыту — остается полагаться на интуицию. Уровень желтой влаги в бутылочках уменьшался с одинаковой скоростью.

Все пузырьки были старинными, толстого, чуть мутноватого стекла. Но между ними имелась разница. Три флакона геометрической формы походили на аптекарские или химические емкости. Четвертый, изображавший купидона, скорей подошел бы для чего-нибудь парфюмерного. Если пить нужно лишь из одной бутылочки, то выбирать, наверное, следует эту. Она явно отличается от прочих.

Или это ловушка для дураков?

«Была не была», вспомнилась Гальтону труднопереводимая, но энергичная русская поговорка. Он открутил пробку, запрокинул голову и до дна, как рюмку водки, опрокинул содержимое флакона в рот. Вкус был знакомый, самсонитный.

Миновала секунда, другая, третья. Сердце учащенно колотилось, во рту от волнения стало сухо. Больше пока ничего не происходило.

Айзенкопф не терял времени. Не обращая внимания на коллегу, который, возможно, доживал свои последние секунды, биохимик хладнокровно смочил платок с трех концов жидкостью из остальных пузырьков. Едва успел — там было уже почти пусто.

— Попробую сделать анализ. Какие-то микрочастицы все равно останутся.

Доктор кивнул. У него в висках слышалось странное тиканье. Может быть, пульсация крови?

• Предыдущая
• 34/131
• Следующая