Парфюмер звонит первым - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 68

• Предыдущая
• 68/68

– А когда в Москве узнали, что на борту «Нахичевани» бактериологическое оружие?

– Только когда стали изучать Ленину запись, которую переслали в Центр мы с тобой. В том ящике, что при падении разломился, рассмотрели конфигурацию бомбы и ее маркировку. Подняли архивы – и тут во всей нашей службе начался кипеж.

– Это поразительно! – вздохнула Таня. – Бросить такое страшное оружие в каком-то подвале полстолетия назад – и позабыть о нем. Как это по-нашему, по-российски! Редкое разгильдяйство!

Отчим пожал плечами.

– В стране сорок тысяч тонн химического оружия, которое все никак не соберутся уничтожить, и несколько тысяч ядерных боеголовок. Какое значение имеют при таких масштабах, – в словах Ходасевича прозвучала горькая ирония, – пять-шесть бомб туда, пять-шесть сюда…

– Ты шутишь, Валерочка!

– Шучу-шучу, Танечка, – вздохнул отчим, – но в каждой шутке есть доля Мишутки.

– А Леня погиб… – вдруг невпопад протянула Таня, и на глазах у нее опять выступили слезы. – Валерочка, – прерывисто вздохнув и переборов слезы, сказала она, – ты что, не понимаешь, что всю эту кашу заварил наш чудный Глеб Захарович? Из-за него в конечном счете и Леня погиб, и те детишки? И нас с тобой подставлял он? И мы с тобой, оба, из-за него чуть не погибли? Ты разве не понимаешь, что все случившееся началось с парфюмера? И произошло из-за его алчности, цинизма, бессердечности?

– Понимаю.

– И ты спокойно дал ему уйти?!

– Татьяна, ты ведь в преферанс, кажется, играешь?

– Ну, играю. А при чем здесь преферанс?

– Что ты делаешь, когда кто-то из твоих соперников тебя подставляет? Ну, например, объявляя игру, явно перезакладывается и тебя нарочно сажает? Или твой железный вист перебивает?

– Я на него зуб рисую. А потом мстю. То есть мщу. По возможности, быстро и жестоко.

– Вот ты и сама на свои вопросы про Пастухова ответила.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – прикинулась Татьяна, хотя догадывалась, куда Валера клонит.

– Не могу тебе сказать за всю нашу службу поголовно, но считай, что я лично зуб на Пастухова нарисовал. И полковник Ибрагимов – тоже. И многие другие в нашей конторе. Пока парфюмер нам, извини за дешевый каламбур, не по зубам, но можешь не сомневаться: рано или поздно и до него дойдет очередь. Контора – она ведь ничего не забывает: ни хорошего, ни плохого.

– Значит, ты думаешь, что настанет время, когда ГЗ получит свое?

– Я надеюсь. Нет, я почти уверен, что это случится. И довольно скоро.

– А Леню где похоронили? – вдруг перескочила на другую тему Татьяна.

– Его еще не похоронили. Похороны – завтра.

– А можно я на них приду?

– А ты и должна прийти. Ты ведь его начальница. Леонид Шангин погиб в результате несчастного случая. И если ты думаешь, что на его похоронах будет почетный караул, салют и ордена на красных подушечках, то ты глубоко заблуждаешься. Будут обычные гражданские похороны. Наверное, придут на них, под видом Лениных друзей, его куратор и вербовщик, но это и все последние почести, которые окажет ему контора. Маме его под каким-нибудь предлогом пенсию за него начнут платить.

– Эх, Ленька-Ленька, – заплакала Таня (сказалось напряжение всех прошедших суток и бессонная ночь, поэтому глаза у нее постоянно были на мокром месте), – я так и не смогла спасти тебя…

– Не надо, Танюшка, не плачь. – Отчим обнял ее. – Если кто и может себя винить в том, что Леонида не уберег, так точно не ты. Ты сделала все, что смогла.

– «Я сделал все, что мог», – сквозь всхлипы пробормотала Таня. – Последнее оправдание неудачника…

– Ты у меня не неудачница. Ты далеко не неудачница. Но не можешь же ты всегда и во всем побеждать.

«Гольфстрим» уже начал снижаться. У Тани заложило уши. Она утерла слезы со щек ладонями. Валерий Петрович по-отечески обнимал ее, похлопывал по плечу.

– Главное, Валерочка, что ты жив, – то ли сквозь смех, то ли сквозь слезы пробормотала Таня. – Знаешь, как я испугалась за тебя сегодня ночью!

– Я сам за себя испугался сегодня ночью.

– Ой! – воскликнула Татьяна, будто о чем-то забыла. Она попыталась обратить сентиментальный момент, столь редко возникающий в их отношениях с отчимом, в шутку. – А ты ведь в великом тихом Танаисе так ни разу и не искупался! И я, кстати, тоже.

– Ничего. Хочешь, прямо сегодня поедем вместе на лыткаринские пруды.

– Хочу, Валерочка! С тобой – очень хочу. Я вообще хочу лежать на солнце и ни о чем, ни о чем, ни о чем больше не думать.

– По-моему, имеешь право, – улыбнулся отчим.

• Предыдущая
• 68/68