Оскар за убойную роль - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 62

• Предыдущая
• 62/65
• Следующая

– Ты неправильно говоришь, – нахмурилась Татьяна. – Он не догадался потому, что я – классный верстальщик. Я научилась за эти три дня работать в «Фотошопе». И я состряпала офигенную фальшивку.

– Да, ты молодчина. Но после того, как позвонил Ленке, я все равно на всякий случай прибрал эту полосу вместе с кассетами в свой кейс. От греха подальше.

– Все-таки было бы правильней, – задумчиво произнесла Татьяна, – если б мы предъявили ему не «дезу», а реальную статью. Я люблю играть честно.

– Я тоже, – кивнул отчим. – Но мы сыграли почти честно. Птушко не смог опровергнуть ни одной фразы из материала. К тому же время, Танюшка, время!.. Конечно, если б милиция надавила на оператора и на наркомана, мы бы, наверное, смогли получить от них признательные показания. А потом подготовитьреальную статью и поставить ее в печать. Но сколько бы на это ушло времени? Пленки с твоим изображением уже могли бы отправить в Австралию. Да и нас с тобой успели бы поубивать.

– И что бы мы делали, если б так не совпало: главный в «Курьере» уехал в отпуск?! А его заместительница оказалась твоей подружкой?

– «Курьер» – не единственная газета в Москве, – с долей легкомыслия ответил Ходасевич. – Мы организовали бы «статью» в другом издании. Например, с помощью твоего друга Полуянова.

– И ты, Валерочка, полагаешь, что у Птушко теперь не осталось никаких видеоматериалов – со мной в главной роли?

– Думаю, все-таки остались, – кивнул отчим. – Но он поостережется их использовать. Он меня знает. И понимает: если он нарушит свое слово, то одной газетной статьей не отделается. Он получит по полной программе: с уголовными делами, выемками документов и автоматчиками в его милом офисе. Ему и задний ход через бомбоубежище не поможет.

– Итак, ты взял у него кассеты. Почему же ты сразу не ушел?

– Потому что это было только полдела. Знаешь, как меня в разведшколе учили? Врага надо добивать в его собственном логове.

– А что было дальше?

– Я ждал, когда он сам затронет одну тему.

– И он заговорил? Первым?

– Да, – кивнул отчим.

– Что он сказал?

– «Не могу поверить, – сказал он, – что ты обо всем разузнал сам. Что за намеки в статье на информаторов среди приближенных ко мне людей?»

– …Не могу поверить, – задумчиво произнес Птушко, – что ты обо всем узнал сам. Что за намеки в статье на информаторов среди приближенных ко мне людей?

Он отошел к своему рабочему столу, ливанул себе в стакан еще добрую порцию виски и накидал сверху льда.

– Ты в курсе, – сказал Татьянин отчим, – мы никогда не сдаем своих информаторов. – Валерий Петрович спокойно приложился к недопитому виски и спросил: – А почему на роль «героини» ты выбрал именно мою Татьяну?

– Потому что я знаю тебя. Татьяна – это твое слабое звено, Ходасевич. Как нас учили? Хочешь заставить человека страдать – надави на его болевую точку.

– И ты ждал целых семнадцать лет, чтобы мне отомстить?

Продюсер пожал плечами.

– Для мести, как говорил Конфуций, даже сорок лет не срок.

– Мне все-таки кажется, – задумчиво произнес Валерий Петрович, встряхивая свой стакан с виски (льдинки стукались друг о друга и гремели), – что тебя кто-то натолкнул на мысль провести операцию против моей Татьяны.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Птушко.

– Что у тебя, Коля, тоже есть свое слабое звено.

Эти слова полковник произнес спокойно, отстраненно. Петля вокруг Птушко затягивалась все сильнее. Он сам шел в ловушку, умело направляемый Ходасевичем.

– То есть? – насторожился продюсер.

– Не будем об этом, – махнул рукою Танин отчим. – Это твои личные дела.

– И все-таки?

– Я думаю, выбрать именно Татьяну тебе посоветовал твой сын.

По лицу продюсера Валерий Петрович понял, что попал в точку.

– С чего ты взял?

– Потому что у твоего сына были свои причины ненавидеть мою падчерицу.

– Ну, возможно, – кивнул Птушко. – И что с того?

– …А почему, Валерочка, – спросила Татьяна, – ты вообще завел с ним этот разговор о его сыне?

– Знаешь, Танюшка, – отчим потянулся за сигаретой, достал ее, прикурил, с наслаждением выдохнул вонючий дым, – после того как я поговорил с Анжелой Манукян, я сразу понял: здесь что-то не то. Она слишком быстро и легко выдала мне всю информацию о подпольном проекте своего любовника. Причем для этого у нее не было никаких мотивов. Я ее не принуждал. У меня вообще не было ни одной зацепки! Ни единого рычага, чтобы заставить ее говорить! Не брать же всерьез ее собственную версию, что я понравился ей как мужчина.

– А что, Валерочка, – с ласковой улыбкой возразила Таня, – ты запросто можешь покорить кого угодно.

– Я не слишком похож на Джеймса Бонда.

– Похож. Ты такой же обаятельный.

Валерий Петрович скривился:

– Не болтай глупостей, – и продолжил: – После того разговора с Анжелой я стал думать: почему она сдала мне своего любовника? Явно здесь была какая-то покупка. Но какая? Информации для размышления мне недоставало, и я решил ее пополнить.

– Каким способом?

– Я установил наблюдение за Анжелой. С помощью нашего общего друга Синичкина.

– Ах вот где ты пропадал все эти дни!.. И что же ты нарыл про Анжелу?

– Нечто очень любопытное.

– …Я не пойму, куда ты клонишь, – нахмурился Птушко.

– Я вот думаю, – задумчиво произнес Ходасевич, уютно откинувшись в кресле. Он чувствовал себя хозяином положения. – Чья любовь более безоглядная и более безрассудная? Мужа – к жене? Или любовника – к любовнице? Или родителей – к своим детям? И чья из этих любовей наиболее слепа?

– Если судить по тебе и твоей Татьяне, – усмехнулся Птушко, – то – престарелого родителя к хорошенькой падчерице.

– А если судить, Коля, по тебе, – мягко парировал Валерий Петрович, – то ты, мой дорогой, слеп сразу на оба глаза.

– Что ты имеешь в виду?! – вскинулся продюсер.

– Я имею в виду, что тебя одновременно обманывают два близких тебе человека.

– Что ты сказал?!

Птушко потянулся к полковнику через стол с явным намерением схватить его за лацканы пиджака.

– Сядь, Коля!! – резко выкрикнул Ходасевич.

Тот замер, остановился на полпути – а потом послушался, сел.

Валерий Петрович достал из своего портфельчика и бросил на стол пачку фотографий. Карточки веером разлетелись по полировке. Снимки были сделаны скрытой камерой, с помощью длиннофокусного объектива. На всех были запечатлены двое: Николай-младший, сын Птушко, и рядом с ним – Анжела Манукян. На карточках оба были вполне одеты, однако позы их красноречиво свидетельствовали о характере их отношений. На одном снимке, сделанном где-то на улице, сын продюсера обнимал Анжелу за талию, она приникла к его груди, и оба смеялись; на другом они сидели за столиком в ресторане, головы их сблизились, он нежно держал ее за руку, они любовно смотрели друг на друга. На третьем кадре парочка самозабвенно целовалась на переднем сиденье Анжелиной машины…

Птушко-старший бегло просмотрел карточки, потом резким жестом отбросил их. Они, кружась, полетели на ковер. И тут Птушко заорал, дико, страшно, словно был ранен и молил – непонятно кого – о помощи. Лицо его исказила одновременно злобная и страдальческая гримаса. Рот перекосился в оскале, на лбу и на шее надулись жилы.

Ходасевич холодно и бесстрастно рассматривал его лицо и жалел только об одном – что он не может сфотографировать Птушко в этот момент, чтобы потом показать Татьяне лицо ее страдающего врага.

Валерий Петрович встал.

Птушко упал в свое кресло в позе глубокой скорби: голова уронена на грудь, ладони обхватили лоб.

– Где нормальный выход из твоего кабинета? – ровным тоном спросил Ходасевич.

Птушко приподнял голову и невидящим взглядом уставился куда-то в пространство.

– Какая же ты, Ходасевич, все-таки сволочь… – процедил он. А потом махнул рукой: – Иди туда. – Секунду подумал и добавил: – Тебя я убивать не буду.

• Предыдущая
• 62/65
• Следующая