Даже ведьмы умеют плакать - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 49

• Предыдущая
• 49/68
• Следующая

– Нет, – покачал головой я, – я его сразу сжег. Такая гадость!

– А зря. Можно было бы провести экспертизу.

– По-моему, – улыбнулся я, – ты, Лизочка, слишком близко к сердцу принимаешь эту историю.

– А, по-моему, – возразила она, – все события, что происходят с человеком, даже самые невероятные, нуждаются в объяснении.

Незаметно, за разговором, мы прошли по Рингу парламент и ратушу и уже приближались к университету. Величественные, эти здания позапрошлого века высились в весенней ночи, освещенные молочным светом фонарей.

– Сколько там отмерила тебе твоя «кукушечка»? – спросила Лиза.

– Срок истекает как раз сегодня, – усмехнулся я.

Я взглянул на часы: они показывали половину десятого.

– Если ты не против, я могу побыть с тобой до полуночи, – улыбнулась Лиза, – чтоб тебе не было страшно.

– Мне и так не страшно, – улыбнулся я. – Но с тобой мне весело. И просто хорошо.

И мы опять поцеловались, стоя на пустынном бульваре. Проносившийся мимо велосипедист поприветствовал наш поцелуй веселой трелью звонка.

Потом мы свернули с Ринга направо, к историческому центру, и немедленно заблудились на нешироких улочках. Шли по ним без направления, без цели, взявшись за руки. Один раз зашли, чтобы согреться, в какой-то ресторан и выпили там по бокалу вина. Мы говорили обо всем – и ни о чем. Мне было легко с Лизой, и я дурачился и смешил ее – верный признак влюбленности.

Закрытые магазины светили витринами. Аккуратные дома уходили ввысь. Народу на улицах практически не было, и ни одна машина не проезжала мимо – только стук наших каблуков раздавался в ночи.

Наконец, в половине двенадцатого, Лиза вздохнула:

– Мне пора.

– Очень жаль.

– Завтра в девять самолет, а у меня еще вещи не собраны.

Неожиданно быстро мы нашли дорогу к Мария-Хильферштрассе, где я бросил свой «народный вагон»11.

В молчании мы уселись в машину. Скоро нам предстояло неминуемое расставание, и это наполняло мое сердце невыразимой горечью.

Я свернул на широкую улицу направо. До Лизиной гостиницы езды было семь минут.

Машин на дороге почти не было. Чтобы выплеснуть адреналин и (отчасти) покрасоваться перед Лизой, я по-мальчишески разогнал свой «фолькс» километров до ста двадцати. Впереди замигал зеленый сигнал светофора. Я хотел было, по московской привычке, проскочить на желтый, но Лиза предостерегающе воскликнула: «Осторожней!» Я послушался ее и изо всех сил надавил на тормоз. Завизжали покрышки. Сила инерции бросила меня вперед. В багажнике с шумом попадали Лизины подарки – но «фолькс» как вкопанный замер на стоп-линии.

И в ту же самую секунду поперек нашему движению, слева направо, вихрем, на скорости километров сто сорок, пронесся «Порше». Машина пролетела рядом с капотом моего «фолькса». Я похолодел. Внутри все сжалась. Рев турбины «Порше» стал отдаляться по перпендикулярной улице, я посмотрел на Лизу, а она – на меня.

Все было ясно без слов. Если бы она не предостерегла меня и я бы помчался, как собирался, на желтый, мы бы неминуемо столкнулись с этим летящим автомобилем. Скорее всего «Порше» пропорол бы обшивку с моей стороны и ударил меня в бок. Может, я бы и спасся – кто знает! – но месяца три на больничной койке мне были бы гарантированы.

Загорелся зеленый. Я совсем не спеша тронул автомобиль с места и тихо проговорил:

– Спасибо тебе, Лиза.

Она, конечно же, и безо всяких объяснений прекрасно понимала, что случилось минуту назад, поэтому только и ответила, облегченно выдохнув:

– Всегда пожалуйста.

Вскоре мы подъехали к ее гостинице на Фаворитенштрассе.

Она протянула мне свою визитку.

Концерн «Стил-Оникс» Елизавета Кузьмина Отдел маркетинга Менеджер

Написала на ней от руки свой номер мобильника, электронный адрес и даже домашний адрес и телефон.

На листке, вырванном из блокнота, я записал свой здешний телефон и e-mail. Протянул ей.

– Я буду звонить и писать, – сказал я Лизе. – Еще надоем тебе письмами.

– Не надоешь.

– А потом приеду в Москву.

– Скорей бы.

– Будешь ждать?

– Еще как.

В этом скупом обмене репликами было больше любви, чем в любом пространном объяснении. Я наклонился к Лизе и поцеловал ее. Она ответила на поцелуй, а потом оттолкнула меня:

– Все. Мне пора.

Она открыла дверцу авто, погладила на прощанье меня по щеке, выскочила и, не оглядываясь, поспешила к входу в гостиницу. Перед вращающимися дверями оглянулась и напоследок помахала мне рукой.

Швейцар поприветствовал ее поклоном и каким-то комплиментом. Еще миг – и она исчезла в холле.

Я вздохнул и нажал на газ.

Часы на приборной панели показывали пять минут первого ночи.

И снова: самолет, последняя воздушная яма, стук шасси о бетонку… и пьяненький после полета финансовый директор радостно восклицает:

– Вот мы и дома! Ух, хорошо-то как!..

– Вам не понравилось в Вене? – удивилась Лиза.

– В гостях – хорошо. Дома – лучше, – лаконично ответил собеседник.

Лиза несогласно пожала плечами. Это здесь-то лучше?! Пока самолет снижался, она краем глаза видела: Москва окутана облаком смога, Ленинградка стоит в безнадежной пробке, и солнце светит еле-еле, хотя в Вене оно шпарит уже вовсю, по-весеннему.

«Надо было плюнуть на все и остаться, – вдруг подумала она. – Остаться в Вене – навсегда».

«Какая чушь! – тут же возразил голос разума. – Евриков кот наплакал, виза истекает сегодня, да и вообще: кому я там нужна, в Вене?»

«Ты прав, разум, – вздохнула Лиза. – Только тебе не понять, что иногда, особенно в самые важные моменты жизни, нужно, не раздумывая, прислушаться к зову сердца».

А сердце подсказывало: Вена – ее город. И Женя Боголюбов – ее судьба.

«Но тогда не надо киснуть, – утешила себя Лиза. – Раз судьба – значит, все у нас сложится!»

Непонятно только, как сложится. Ведь в жизни Евгения тоже, похоже, не все просто. Его доходы – впечатляющие, но нестабильные. И, главное, он НЕ ПРЕДЛАГАЛ ей остаться. Пока не предлагал.

«Что ж. Буду оптимисткой. Не предлагал – так предложит, – успокоила себя Лиза. – А пока надо взять себя в руки и делать вид, что ничего не произошло. И никому ничего не рассказывать. Даже бабуле».

Раздавать подарки всегда приятно. А уж радовать бабушку, которая даже от пирожка из «Макдоналдса» счастлива, – и вовсе огромное удовольствие.

Крошечная фарфоровая кроватка, которую Лиза купила для бабушки, могла быть сделана только в буржуазной Вене. На миниатюрной подушке надпись: «Gute Nacht», на спинках – уютные бюргерские цветочки. А снимешь одеяльце – обнаруживается полость для колец-сережек.

– Какая изящная вещица, – растрогалась бабушка. – Спасибо тебе, Лизонька!

– Будет теперь, где драгоценности хранить. – Лиза торжественно водрузила кроватку на почетное место у зеркала.

Бабушка с внучкой с улыбкой переглянулись. Драгоценностей у обеих не было: пара золотых цепочек да темное от времени колечко

с фианитом не в счет.

– У меня, наверное, уже вряд ли, а у тебя – бриллианты еще будут! – утешила Лизу бабушка.

– Да ну их, эти стекляшки! – отмахнулась внучка. – Нужны они мне сто лет!

– Бриллианты всем женщинам нужны, – серьезно ответила бабушка.

Странное заявление для человека, который всю жизнь прожил при социализме.

– Но все равно пока драгоценностей не предвидится! А подо что нам эту кроватку сейчас приспособить? – И Лиза принялась фантазировать: – Давай, мы тут будем валерьянку от Пирата прятать!

Пират – хоть и кот, а по-человечески вполне понимает – при слове «валерьянка» немедленно насторожился. Тут же спрыгнул с дивана, подбежал к Лизе, уставился на нее умильным взглядом.

• Предыдущая
• 49/68
• Следующая