Валькины друзья и паруса - Крапивин Владислав Петрович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

Валька уставился в пол и сжал зубы.

– Ну хорошо… – Председательница вопросительно глянула на Анну Борисовну. – Ты, Бегунов, пока побудь в коридоре, у нас сначала первый вопрос.

Анна Борисовна досадливо поморщилась.

– Подожди, Короткова, – вполголоса заговорила она. – Какой первый вопрос, когда от половины классов нет представителей. Потом об этом.

– Ну, тогда сразу второй… Значит, так. В общем, дело в том, что этот Бегунов… В общем, пусть он сам расскажет. Выйди к столу.

Валька медленно встал.

– Что рассказывать?

– Ты сначала выйди сюда.

Валька подошёл ближе.

– Что рассказывать? – повторил он и почувствовал злость. Он сам не ожидал, что будет злиться, и вот разозлился.

– Совет дружины хочет знать, что ты натворил, – твердо сказала председательница, и её красивое лицо стало ещё строже.

– Я думал, вы всё знаете, раз позвали, – ответил Валька, глядя поверх голов.

– Мы знаем, – вмешался Равенков. – Но мы хотим услышать, как ты сам объяснишь это дело.

– Как оцениваешь свой поступок, – подсказала Анна Борисовна и взглянула на Вальку почти доброжелательно.

Вот и всё. Теперь осталось сказать, что он был не прав, погорячился и очень об этом жалеет. И просит простить. И больше не будет. На это уйдёт минута. Ещё минуты три его поругают для порядка и отпустят домой. И сегодня он ещё успеет начертить часы для крепости.

Для той крепости, которую штурмует сейчас маленький капитан Андрюшка. Андрюшка, который нарисован в Валькином альбоме – на берегу, перед возникшим из тумана летучим парусником…

– Никакого поступка не было, – сказал Валька.

Довольно долго все молчали.

– Вот как… – сказала наконец Анна Борисовна. – Ну, а что же тогда было? Видишь, ты молчишь. Не знаешь, что сказать. Наговорить массу непозволительных вещей учителям было легче.

Аккуратная девочка в белом переднике подняла руку и сообщила:

– В той школе, где я раньше училась, мальчишек исключали на две недели, если у них дисциплина плохая.

– Ну, это уж дело педсовета, – заметила Анна Борисовна. – А вы решайте по своей пионерской линии.

– Почему нет Юрия Ефимовича? – вдруг спросил Олег.

– Потому что он сразу после урока ушёл домой и не знает о совете… И что это такое?! – вдруг запоздало возмутилась она. – Обсуждать учителей – не твоё дело.

– Да, – сказал Ракитин. – Я лучше Лагутину буду обсуждать. Почему она молчит? Она – то знает, про кого Бегунов говорил: «Много любопытных развелось…»

– Тебе, Ракитин, слова не давали, – начала председательница.

– А я взял. Потому что я её знаю, Лагутину. Лучше вас. Мы с пяти лет в соседних квартирах живём. Она из-за своей вредности многое может. И сейчас тоже. Ведь знает, а молчит! А тут все сидят и ушами хлопают!

– И я? – спросила Анна Борисовна. – Ты думаешь, что говоришь?

– Я говорю про совет дружины, – не смутился Олег. – Лагутина схватила чужой альбом, довела человека и в ус не дует. Я бы ей вообще башку оторвал.

– Но-но, – сказал Равенков.

– Оторвал бы, – серьёзно повторил Олег. – Чтобы не совалась. Потому что у любого человека бывают тайны. Один человек, например, стихи пишет, другой там… Ну, я не знаю. Не всегда ведь любят люди рассказывать. А она лапает своими руками! И нос суёт. Если я вот сейчас начну рассказывать, как она дома в куклы играет целыми днями, ей ведь тоже не понравится!

– Что ты врёшь! – вспыхнула Зинка. – Сам, наверно, играешь! Дурак!

– Я не вру. Это я для примера…

– Дурак!

– Не нравится? – спросил Ракитин.

– Тихо! – крикнула Короткова. – Ракитин, как ты смеешь!

– А что я сказал?

Зинка вдруг закрыла лицо ладонями и выскочила в коридор.

– Заело, – с мрачной радостью заметил Олег.

– Ракитину, по-моему, здесь не место, – сказала Анна Борисовна.

– Я член совета дружины.

– Боюсь, что ненадолго.

– Пожалуйста. – Ракитин спокойно отправился к двери. С порога сказал: – Слушай, Короткова. Маловато вас. Как голосовать будете?

– Ничего, справимся, – отрезала она. И поинтересовалась: – Всё-таки не понимаю, зачем нужно прятать свой альбом от товарищей?

– От товарищей я не прячу, – сказал Валька.

Анна Борисовна резко повернулась.

– Ты хочешь сказать, что мы, что Лагутина и Юрий Ефимович, – твои враги? Тогда ясно. Значит, ты и на учителя набросился бы, как на Лагутину, если бы он не закрыл твой альбом?

Вот сейчас Валька растерялся. Ничего такого он сказать не хотел и не знал теперь, что ответить. Но Анна Борисовна не ждала ответа.

– В конце концов, ни меня, ни Юрия Ефимовича не интересует твоё отношение к нам как к людям. Но как учителей ты обязан нас уважать. Обязан!

– Учителя и люди разве не одно и то же? – тихо спросил Валька.

– Что? – Она растерянно поднесла руку к подбородку. – Что ты говоришь?

– Ничего, – произнёс он, словно шагая в пропасть. – Я постараюсь… уважать. Раз я обязан.

– Ты думаешь, что ты говоришь?!

Валька думал. Но не ответил.

– Анна Борисовна, – со всей своей вежливостью начал Равенков. – Извините, но по-моему, мы слишком долго говорим об этом… Бегунове.

Валька сам не понял, как это случилось. Будто толкнул его кто-то. Наверно, это прорвалась накопившаяся обида. Он коротко засмеялся и бросил Равенкову:

– С Галкой Лисовских на каток ты всё равно не успеешь.

Несколько секунд все молчали. Даже Равенков, кажется, растерялся. Наконец Анна Борисовна произнесла:

– Ну, вот перед вами весь Бегунов. Во всей красе. – В голосе её слышались довольные нотки. Она словно хотела сказать: Видите, я не ошиблась. – Решайте, – сказала она. – Видимо, Бегунов не чувствует себя виноватым. Он считает себя героем.

Вот уж героем-то он себя никак не считал!

– Какие будут предложения? – спросила Короткова.

Предложений не было. Молчание затягивалось.

– Веди собрание, Короткова, – сказала Анна Борисовна.

Председательница пошевелила губами и вдруг объявила:

– Тогда я сама. У меня предложение. Мне кажется, все всегда очень долго возятся вот с такими… как Бегунов. Я никак не понимаю: если он такой, как он может быть пионером? Ведь пионер – это же… Ведь он же торжественное обещание давал, а сам нарушает. А раз нарушает, то что делать? В общем, я предлагаю исключить, а потом уж с ним разговаривать, если надо. Вот и всё.

– Что? – шёпотом спросил Валька.

– Вот так, – чётко сказала Анна Борисовна.

– Я согласен, – сказал Равенков.

Они что, с ума сошли? Или так просто, решили попугать?

– Будем голосовать? – спросил у Анны Борисовны Равенков.

Валька медленно шагнул от стола. Маленький четвероклассник смотрел на него с испуганной жалостью. Толстая девчонка шевельнула на столе локтем: словно проверяла, удобно ли будет держать поднятую руку.

– Вы же… не знаете, – тихо сказал Валька, – ничего…

Анна Борисовна взглянула на часы.

– Я полагаю, мы знаем достаточно.

А что они знали?

Разве они знали, как ранним утром он стоял на берегу, счастливый, босой, в мятых, кое-как выжатых штанах и чьей-то сухой рубашке, а перед ним разворачивал строй сводный отряд барабанщиков!

Разве они это знали?

И как полыхало на берегу пламя костра, почти незаметное при солнце, но такое жаркое, что на Вальку несло теплом, как из Сахары. Толстая головешка выстрелила в огне, крошечный пунцовый уголёк вылетел из костра и клюнул Вальку в колено. А Валька даже не дрогнул. Потому что барабанщики уже насторожили палочки, а Сандро потянул с себя галстук, чтобы завязать его на Вальке…

– Может быть, объявить выговор? – лениво сказал семиклассник.

– Что значит может быть? – недовольно откликнулась Анна Борисовна. – У тебя такое предложение?

– Ну, предложение.

– Есть ещё предложение: выговор, – сказала она. – Но мне кажется, что Короткова высказалась правильнее. Едва ли выговор заставит его задуматься.

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая