Стража Лопухастых островов - Крапивин Владислав Петрович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая

– Ига, так ведь нельзя. Получается напополам… Да ты не бойся.

«Но я не знаю… Я не боюсь, но я правда не знаю! Опять нужен выбор, а я не могу…»

– Ребята, знаете что?! Давайте жребий!

В самом деле, если человек не может выбрать, пусть решает судьба! Конечно, это не очень-то храбрый, но единственный выход.

Пузырь почему-то обрадовался:

– Давайте! У кого подходящая монетка есть?

– У меня… – Ига зашарил в кармане старых штанов. Там с давних пор лежала вместе с кнамьим шариком железная денежка – «Сто рублей»! Такие монеты отчеканили во время инфляции (когда деньги были очень дешевые), а потом отменили. Теперь такой сторублевик только и годился, чтобы играть в «орла-решку».

– Если орел, значит, карта. Если решка, то… наоборот, – сказал Ига. – Идет?

– Кидай, – решил Пузырь.

– Кидай ты, – Ига бросил ему монетку.

Пузырь ловко поймал. Поразглядывал сторублевик. Зачем подышал на него с двух сторон, вытер его о торчащее сквозь дыру колено… И швырнул далеко назад, через плечо.

– Не надо жребия, – хмуро сказал он. – Генка правильно сказал: будет нечестно, если мы… в общем надо загадывать для девчонки. А про остров будем узнавать по-другому.

Все молчали. Никто не спросил: «Как по-другому?», не такой был момент. А Ига вдруг увидел, что редкие веснушки Пузыря – золотистые, как Генкина рубашка. Пузырь глазами встретился с Игой. Поскреб мизинцем переносицу.

– Я твою денежку закинул. Не бойся, я найду…

– Да ну ее! Она мне ни к чему!

Днем Ига навестил Степку. Она была уже ничего, бодрая. Обрадовалась Иге, но сказала, что гулять сегодня не пойдет: надо помогать бабке.

– А то она ворчит. Некому, говорит, дома прибраться да грядки полить…

Про вчерашнее они не вспоминали, как по уговору

– У меня сегодня тоже куча дел, – сказал Ига. – Я побегу. До завтра!

– А завтра пойдем к Валентинычу с кинопленкой! Да?

– Обязательно!

Дома Ига отпросился у родителей в гости к Пузырю, Соломинке и Лаптю.

– У них в сарае кают-компания оборудована! Мы будем там ночевать! Пить чай и рассказывать интересные истории.

Мама сперва сказала, конечно, что дело кончится пожаром, обрушением сарая или другой «интересной историей», которые случаются, если мальчишки остаются одни. Но папа Игу поддержал. Потому что в юном возрасте сам любил ночевать с друзьями во всяких «каютах» и «вигвамах». Мужскую солидарность мама преодолеть не смогла и пошла лепить статуэтку «зеленый квам с самоваром».

А Ига побежал на двор к Соломинке.

Там они вшестером (считая Ёжика) почти до полуночи вели беседы про скважину и остров Одинокий Петух (брат Соломинки слышал такое название, но координатов не знал), про всякие легенды о колдовстве, про Ядвигу Кшиштовну, которая в старые времена числилась местной бабой-ягой…

– Оказывается, она и с бабкой Настей была знакома! – вспомнил Ига. – Та говорит: «Шишковна»!

– А почему она здесь оказалась? Если она из Польши… – недовольно спросил Пузырь. – Своих баб-яг тут, что ли, не нашлось?

Соломинка объяснил (опять же со слов брата), что будто бы дед Ядвиги был польский повстанец и его при каком-то царе отправили сюда в ссылку. Со всем семейством. А Лапоть справедливо рассудил:

– В колдовстве государственные границы роли не играют. Каждая баба-яга ищет лес, где ей лучше…

Без четверти двенадцать двинулись в овраг. Полной темноты не было, ночи на границе мая и июня – светлые. В конце улицы не угасал бледный закат, на нем четко рисовалась старинная Спасская церковь с башнями, похожими на шахматные фигуры. Но все же вдоль заборов лежали синими пластами сумерки. Большая луна (не совсем, правда, круглая) уверенно желтела в сиреневом небе. Пахло сиренью и дымом – где-то жгли собранную в мусор прошлогоднюю траву.

Прохожих в переулках не было. Только встретился лохматый знакомый пес Бумсель, дружелюбно обнюхал корзинку с Ежиком, которую нес Генка, помахал репьистом хвостом и затрусил дальше.

Пузырь нес на плече легкий трехметровый шест. Соломинка по-дирижерски помахивал поварешкой Ядвиги Кшиштовны. На голове у Лаптя красовалась большущая пластмассовая воронка, а за широким ремнем торчала, как граната, пустая четвертинка. Ига в левой руке держал дощечку для резки овощей, а в правой фонарик. Был фонарик сейчас вовсе не нужен, и все же Ига то и дело включал его – для пущего приключенческого настроения. Кода широкий луч попадал на Генку, тот в своей желтой одежке загорался, как настольная лампа, а в волосах его вспыхивало белое перо, воткнутое по-индейски.

Все были уверены, что колдовство принесет удачу.

И все расстроились, когда увидели неожиданную помеху. В овраге стелился белесыми слоями туман.

– Елки-палки в треугольном колесе, – сказал Пузырь. – Приехали… Вот вам и лунное отражение.

– Может, все-таки спустимся, поглядим? – неуверенно предложил Генка. – Может, она все же просвечивает?

Лапоть грустно возразил:

– Если и просвечивает, едва ли это даст нужный эффект.

– Есть идея! – воскликнул Соломинка (без большой, правда, уверенности). – Там, на берегу, можно помахать шестом с привязанной поварешкой. Может быть, туман развеется. Она же волшебная все-таки…

«Жди, развеется он», – подумал Ига. Но ничего не сказал. Потому что идти вниз все равно было надо. Не отступать же. Глядишь, найдется какой-то выход.

– Идем, – решил Пузырь.

Стали спускаться по дощатым ступенькам. Гуськом. Пузырь со своим шестом ушел далеко вперед. За ним двигался Лапоть. Потом Ига. За Игой спускался Генка с бормочущим что-то Ёжиком. Позади всех топал Соломинка, он сказал:

– Сейчас будем хлебать туман бабы-Ядвигиной поварешкой…

Шаг, шаг, шаг – Ига погрузился в туман по колено, по пояс, по плечи, с головой. И сразу будто ослеп. Включил фонарик. Впереди светлым парусом заколыхались просторные бермуды Лаптя. Ига выключил фонарик, иначе получалось несправедливо – он со светом, а остальные вслепую. «Надо было идти впереди, балда, чтобы для всех выбирать путь… Теперь уж поздно.» Туман казался теплым и пушистым, ласковым таким. Но лучше бы не было этой ласковости. Сильно запахло речной травой и сырым песком.

Наконец спустились. Тогда Ига все же сказал:

– Давайте я пойду вперед с фонариком. Правда, от него мало толку…

Фонарик хотя и слабо, но все же освещал тропку. Она привела к берегу. Пошли вдоль воды. Сейчас, в тумане, Говорлинка журчала особенно звонко. Наконец расходящийся конусом луч высветил посреди воды большущее черное кольцо. А над головой – серо-сизая мгла. Никакого намека на луну.

– Может, все-таки привяжем поварешку, помашем? – неуверенно сказал Соломинка.

Он и Пузырь привязали поварешку к концу шеста специально припасенным шнурком (Пузырь недовольно сопел). Соломинка помахал шестом над головой. Все чувствовали, что ему неловко за это глупое занятие. Туман, конечно, не шелохнулся.

Ежик картаво сказал из корзинки:

Никто не отозвался на это сочинение. Подумаешь, набрался стихоплетных способностей от друга Геночки! Не до юмора сейчас… Ёжик ощутил неодобрение и виновато захрюкал в корзинке.

– Ну что, лопухастые, побредем обратно? – сказал Пузырь. – Может, добудем круглый таз, да половим в нем…

– Это, конечно, вариант… – неуверенно отозвался Лапоть. Все понимали, что вариант хилый. С жестяным тазом какое колдовство…

На темном кольце шины вдруг замаячило с краю светлое пятно. И раздался картавый (почти как у Ёжика) голосок:

– Репивет. Чего бродите среди ночи, люди добрые?

– Репивет! – обрадовался Ига. В одну секунду сбросил кеды, шагнул в воду, к самой шине. Там в свете фонарика проявился крупный речной квам – ростом с большой огурец. В шляпчонке из травы, в одежке из белесых листьев, с зеленой растрепанной бородкой. Глазки блестели, как икринки.

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая