Завещание ночи - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/86
• Следующая

Михаил Львович Дуремар важно наклонил головку, над которой, похоже, успели потрудиться эквадорские индейцы-хиваро, известные также как «охотники за черепами». Я лучезарно улыбнулся ему.

— Так что уж если он скажет, что это у вас подделка, — продолжил толстяк, — значит, так оно и есть, юноша… Стало быть, вас обманули. Жаль, конечно, будет, но что уж тут поделаешь…

— Вы посмотрите сначала, — посоветовал я. — Тогда и поговорим.

— Ну что ж, — не стал спорить человек-гора. — Посмотрим.

Он выпростал из парчовых складок халата толстенную, как бревно, лапу и схватил Грааль за ножку. Протянул Чашу Дуремару, но на полпути остановился и с изумлением на нее уставился.

— О! — сказал он. — Ого!

Я усмехнулся. Он бережно обхватил Грааль второй лапой и нежно погладил. На блиноподобном лице его было крупными буквами написано слово «кайф».

Через минуту все кончилось.

— Это что, — строго спросил толстяк, вращая Чашу в руках.

— Какой-нибудь фокус?

Я пожал плечами.

— Это ее свойство. Необъяснимое, я думаю.

— Посмотрите, Михаил Львович, — сказал он, отдавая, наконец, Чашу Дуремару. Тот осторожно принял ее и поднес почти к самому кончику острого носа. Прошло несколько секунд, и выражение его лица странно изменилось.

— Эк-хм, — кашлянул он, и это был первый звук, который я от него услышал. — Кх-гм, гм…

— Скажите, э-э, Ким, — вопросил Валентинов, — а эта… штучка, случайно, не радиоактивна?

Как ни странно, такая простая мысль почему-то не приходила мне в голову. Я, однако, не стал показывать свою неосведомленность и твердо сказал:

— Нет.

Это его удовлетворило. Он сложил на колышащемся студне живота свои бесформенные руки и обратил благосклонный взгляд в сторону Дуремара. Дуремар же с головой ушел в изучение Чаши: пальчики его суетливо бегали по ее поверхности, он что-то пыхтел себе под нос и вообще выглядел страшно заинтригованным.

— Ну что? — участливо обратился к нему человек-гора. — Что скажете, Михаил Львович?

Михаил Львович сказал «хм-гм», потом поднял на меня маленькие слезящиеся глазки и поджал губы.

— Эта вещь, — произнес он голосом, сухим, как осенний лист, — требует длительной экспертизы.

Толстяк шумно вздохнул.

— Видите, — развел он руками, — длительной экспертизы, мой мальчик! Так что, я полагаю, мы сейчас составим расписку, вы оставите вашу вещь здесь на предмет изучения, а мы вам сообщим, как только будет получен результат…

Я поднялся и вырвал Грааль из лапок Дуремара.

— В таком случае я вынужден удалиться, — сказал я. — Всего хорошего, господа.

— Эй! — протестующе воскликнул Валентинов.

Я обернулся.

— Подождите, юноша… Не будьте таким импульсивным… Не хотите расписку — что ж, ваше право… Михаил Львович, сколько времени может занять экспертиза?

Дуремар перегнулся к нему через стол и зашептал что-то в расплющенное мясистое ухо.

— Ну вот, — снова вздохнул человек-гора, — Михаил Львович утверждает, что мог бы составить предварительное суждение часа за полтора-два. Вы, конечно, можете подождать в доме, мой мальчик… На первом этаже есть неплохой бар, в подвале — сауна с бассейном…

— Вся ваша экспертиза должна проходить на моих глазах, — сказал я. — Иначе сделка не состоится.

Они переглянулись, и Дуремар едва заметно пожал плечами. Гигант кивнул.

— Как вам будет угодно. Хотите кофе? Может быть, виски?

«С клофелином», — мрачно подумал я. Вслух сказал:

— Нет, благодарю вас. Экспертиза будет проходить здесь?

— В библиотеке, — проскрипел Дуремар.

Мы перешли в библиотеку. Хозяин, несмотря на свои габариты и вес, составлявший, по моим прикидкам, около двух центнеров, двигался достаточно легко, что делало его похожим на резинового слона, надутого гелием. В библиотеке он, пыхтя, влез в солидных размеров вращающееся кресло и указал мне на стоявшую у стены козетку. Я поблагодарил, но уселся на стул, передвинув его так, чтобы он загораживал единственную в помещении дверь.

Пока Дуремар готовился к работе, устанавливая лампу и обкладываясь какими-то фолиантами, я, недоумевая, рассматривал библиотеку. Весь этот дом, как и сам его хозяин, были для меня одной большой загадкой. Кем был огромный урод, готовый заплатить полтора миллиона за древнюю чашу? Безумцем-коллекционером? Но откуда у коллекционера такие деньги? Барыгой, сплавляющим антиквариат «за бугор»? Но откуда у барыги такой аристократический замок и такая профессорская библиотека? Или же мой многомясый клиент был неким симбиозом этих двух типов, фантастическим, как и его внешность? Что касается Дуремара, то тут все обстояло намного проще — я узнал его. Когда я был студентом и добросовестно посещал не только полагающиеся по программе лекции и семинары, но и разнообразные факультативы, мне пару раз случалось забредать в тихую темную аудиторию, где будущие искусствоведы просматривали цветные слайды, изучая памятники культуры давно ушедших эпох. Слайды демонстрировал, комментируя их сухим скрипучим голосом, доцент кафедры искусствоведения Лев Михайлович Шмигайло. То, что Валентинов, который, кстати говоря, наверняка был не Валентиновым, упорно называл его Михаилом Львовичем, меня не слишком смущало.

Шмигайло-Дуремар увлекся и работал вовсю. Иногда он выборматывал какие-то нечленораздельные слова, очевидно, свидетельствующие о его крайнем возбуждении. Лже-Валентинов благодушно поглядывал на него поверх яркого иллюстрированного журнальчика — по-моему, порнографического. Я пристально наблюдал за обоими, гадая, насколько велики мои шансы выбраться из этого уютного местечка живым и невредимым.

Минут через сорок, в течение которых мы с толстяком не перемолвились ни одной фразой, а доцент Шмигайло произнес членораздельно единственное слово «меандр», в дверь постучали. Стук раздался прямо над моим ухом, и я несколько напрягся.

— Что такое? — загрохотал толстяк. — Кто там? Мы заняты!

— Это Олег, — донесся из-за двери голос рысьеглазого. — Вам звонят из Берна, Константин Юрьевич…

— Подождут! — рявкнул Валентинов. — Я занят!

— Это срочно, — настаивал Олег. — У Шульца крупные неприятности…

— Ладно, — буркнул человек-гора и поднялся. — Дайте пройти, юноша…

Я встал, осторожно отодвинул стул и отошел вглубь комнаты. Дуремар остался у меня за спиной, но этого можно было не бояться.

Огромный человек проплыл мимо меня, обдав запахом какого-то приторно-сладкого одеколона. Дверь растворилась, и он вышел. Я скосил глаза на доцента. Тот продолжал работать, не обращая внимания на происходящие вокруг перестановки.

Я подумал, что, возможно, удаление толстяка было частью хитрого плана. Теперь, когда в комнате не осталось никого, кроме нас с доцентом, сюда можно было врываться и при желании даже устраивать пальбу. С другой стороны, это было бы необъяснимым мальчишеством со стороны Валентинова — сегодня утром, когда он вновь позвонил мне, чтобы подтвердить нашу договоренность, я назвал ему три фамилии, которые должны были заставить его призадуматься. Покровительство этих людей было определенной гарантией того, что я вернусь в Москву по крайней мере живым, и хотя на самом деле я успел связаться лишь с одним из тех, кого назвал Валентинову, блеф был серьезный. Блефуя так, можно выиграть. Можно, однако, и проиграть, мрачно подумал я.

Я прошелся по комнате, похрустел суставами, затем бросил взгляд на валявшийся на столе журнальчик. Он назывался «Gay Club», и на обложке его был изображен обнаженный мальчик, играющий с мячом.

Толстяк отсутствовал минут десять. Когда он вошел, я вновь припер дверь стулом и принялся разглядывать альбом Обри Бердслея, не переставая время от времени поглядывать за своими подопечными. Прошло еще полчаса. Валентинов отложил «Gay Club» и взялся за пухлый каталог «Сотбис». Я изучил Бердслея и переключился на томик стихов Ли Бо. Дуремар вытащил откуда-то чемоданчик с колбами и реактивами.

Время тянулось медленно, как в старой китайской пытке.

• Предыдущая
• 51/86
• Следующая