Жатва дьявола - Виалар Поль - Страница 23
- Предыдущая
- 23/65
- Следующая
Ведь Альсид вырос, окреп, возмужал. Он стал красивым малым. Альбер убедился в этом, встретив его во время последнего своего отпуска. Они не вступили в разговор, но с любопытством смотрели друг на друга. Альсид теперь был работником на ферме «Белый бугор», и, толкуя в Монтенвиле за бутылочкой вина с работниками фермы, Альбер услышал, что парень получает там хорошее жалованье и даже мог купить себе велосипед. Почему ж охотничьего ружья не купил? Вон какие дела пошли, переменились времена! Альбер никогда бы не позволил себе такого баловства.
Он бы не позволил себе никакого роскошества, потому что в голове у него засела мысль, какой не могло быть у Альсида. Альбер не забывал о золотых монетах, лежащих в деревянной шкатулке, и о том, что они значат для него. Однажды Адель написала ему, что старик Обуан умер и Мишель остался полным хозяином. Пожалуй, это было хорошо, так как Мишель по дружбе помогал Адель: говорили, будто между ними что-то было, с тех пор как Фернан после своего увольнения из армии остался в городе, — Фернан заявил, что он больше не может жить, как деревенские «навозники», и нанялся в Бурже чернорабочим на военный завод, где он, по его словам, хорошо зарабатывал, но Адель никогда ни гроша от него не получала. Ну так вот, могла бы Адель поговорить с Мишелем и кое-чего добиться от него. Альбер приходил в волнение, думая об этом, — ведь при жизни старика Обуана о покупке у него земли, кроме той, маленькой полоски, которую он уступил Женетам, не могло быть и речи.
По правде говоря, хотя Альбер никогда не говорил об этом с сестрой и хоть этому не было доказательств, она действительно была любовницей Мишеля. Это случилось само собой однажды, когда Адель (она была старше молодого Обуана, однако не так уж сильно) как-то под вечер пришла ворошить сено, скошенное на полоске, — его намочило дождем в грозу. Мишель был на соседнем поле. Они разговорились. Он дал ей кой-какие советы насчет Двенадцати сетье. Адель нужен был мужчина — и в хозяйстве и в постели. Мишель тотчас же стал ее любовником. Ему некогда было искать, ездить в Вов, он не мог и компрометировать себя, наведываясь в «Барабанчик», — ведь он принадлежал к числу крупных хозяев. Адель внесла в его жизнь то, чего ему недоставало, и проявляла в любовных утехах простодушную пылкость, которая ему понравилась. С ней не было никаких сложностей: она отдавалась, а затем, встряхнувшись, как курицы во дворе, довольная и, главное, удовлетворенная, говорила: «Вот и ладно! Так-то лучше!» Ведь Фернан теперь больше и не. показывался в доме, совсем с пути сбился в городе, где у него были и фабричные девки, и кино, — словом, Адель нуждалась в заместителе. Мишель же был высокий, видный и к тому же обходительный парень. Совсем не плохая замена. Да и он ничего не терял, — наоборот, так он жил спокойно, встречался с Адель, когда чувствовал в этом потребность, без всяких сложностей, сердечно и без. опаски, без необходимости давать обещания, которых всегда жаждут женщины. А в трудную пору, когда на него навалилось столько хлопот и забот, — это было немало. Вот что представляла собой связь Адель с Мишелем Обуаном. Но как к этому ни относись, она все-таки существовала, и Альбер полагал, что, может быть, она будет полезна для его планов. Он не обманывался, не думал, что Обуан расщедрится из любви к Адель и даром отдаст участок, он только надеялся, что благодаря этой связи легче окажется ну хотя бы повести переговоры, а ведь в конце концов у Мишеля Обуана земли достаточно, и ему нетрудно продать какое-нибудь поле, раз теперь у Женетов есть деньги и они в силах заплатить. Он не станет дорожиться, но и себе в убыток не отдаст, — можно с ним столковаться. Только бы Адель с ним поговорила.
Вот о чем думал Альбер в конце войны. Он все еще носил голубовато-серую шинель, но уже не был строевым солдатом. И поэтому, как только дела повернулись хорошо, дни войны казались ему просто бесконечными.
И когда пушки грохотали на горизонте, но уже не угрожали ему лично, Альбер, лежа в чьем-нибудь амбаре и погасив свечу (неприятельские самолеты теперь кружили в небе всю ночь, разыскивая места стоянок для того, чтобы сбросить на них свои бомбы), — да, Альбер мечтал в эти часы, предавался мечтаньям, тем самым, которые возникли у него в тысяча девятьсот четырнадцатом году, — ведь с покупкой полоски земли они уже становились не только беспочвенными мечтами. Закрыв глаза, он видел свою землю на «Краю света», каждую ложбинку, каждый бугорок, каждую борозду в поле. И мало-помалу ему становилось ясно, что для начала, да, да, прежде всего нужно было бы (если Мишель захочет продать, у них деньги найдутся) купить луг, — ведь теперь разводить скот стало выгодно, а луг этот лежит рядом с купленной полоской и спускается до нынешнего луга Женетов, того, что возле оврага, но нужно также купить еще два гектара по другую сторону дороги, которая теперь исчезла, так как стала бесполезна после покупки участка в четырнадцатом году, — а эти два гектара так бы хорошо продолжили поле в двенадцать сетье. И в его воображении двенадцать сетье разрастались таким образом до восемнадцати сетье… а потом, со временем, все прекрасно устроится, непременно устроится благодаря Адель и благодаря тому, что деньги теперь есть; земли будет тридцать, сорок сетье, — большое, единое поле, ведь Мишель вполне может вместо проданных участков расширять свои владения в сторону равнины, по направлению к Шартру, и, таким образом, покажет, что он друг Альбера и друг его сестре Адель.
Чем больше приближался день окончательного разгрома немцев, тем сильнее становилось нервное возбуждение Альбера. Ведь в конце концов он принадлежал к тем, кто вот-вот выиграет войну, должны же его за это поблагодарить, особенно этот Мишель, который даже и не был на войне, а дома сидел да «деньгу зашибал», как говорится, тогда как другие лезли под пули. Альбер льстил себя надеждой, что он не встретит никаких затруднений. Наступил ноябрь, и уже пошли разговоры о перемирии. Одиннадцатого ноября узнали, что оно заключено, и это известие вызвало бешеный восторг. Ну, теперь вернемся домой, и все пойдет как хотелось.
Альбер не сразу вернулся. Его демобилизовали только в апреле тысяча девятьсот девятнадцатого года. И эти пять месяцев казались ему бесконечными — таких долгих еще не было в его жизни. Каждый день он ждал положенной, как он считал, демобилизации его года призыва, а ее все не объявляли. Помогла болезнь, самая настоящая болезнь, постигшая этого солдата, ни разу даже не простужавшегося за все время войны: его отправили в госпиталь, где он пролежал три недели, а затем дали ему отпуск для выздоровления «с последующей демобилизацией».
Вот так он вернулся на «Край света» весной девятнадцатого года. Он предупредил домашних, и мать приехала за ним на станцию Вов. На перроне он ее не увидел, так как Мари пришлось остаться во дворе — стеречь лошадь; Адель не могла поехать вместе с матерью, слишком много работы было на ферме.
Мари передала сыну вожжи, и тележка покатила по дороге, деревенская тележка, а не обозная фура, его собственная тележка, в которую запряжена была его собственная, а не обозная лошадь. Хотя с неба падали на землю еще робкие лучи солнца, а в лицо хлестал весьма прохладный ветер, Альбер чувствовал, как его согревает внутреннее, такое новое для него тепло. То было тепло весенней поры, все пробуждавшей вокруг, тепло, которое он нес в себе, которое он впервые изведал почти в такой же апрельский день тысяча девятьсот четырнадцатого года. Но теперь весна уже наверняка пришла для него, весну не отнимут у него. Он был полон надежды — и ведь после всего, что перенес солдат Альбер Женет, имел же он право надеяться.
— А ты совсем еще бледный, Альбер! — говорила Мари, глядя на сына, еще не оправившегося после болезни. — Как ты чувствуешь-то себя?
Никогда еще он не чувствовал себя так хорошо. Ведь беды кончились. Все беды кончились. И теперь начиналось то, что единственно было важно.
— Я чувствую… чувствую себя хорошо, — сказал он. — Ничего не болит. — И спросил: — Как Адель?
- Предыдущая
- 23/65
- Следующая
