Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович - Страница 75
- Предыдущая
- 75/93
- Следующая
– А я тебя знаю, – счастливым тоном поимевшего банан гоминида проинформировал Подпирающий Высь, с определенным затруднением сфокусировав взгляд на Харитонидисе. – Ты хоро-оший. Ты нас спасешь. Дай я тебя поцелую…
Именно в этот миг у господина подполковника застучали в висках крохотные молоточки. И уже не захотели умолкать. Ни в мягко плывущих сквозь зной носилках, ни в прохладных коридорах миссии, ни в родном кабинете, где с шестнадцати ноль-ноль начался прием посетителей.
Не радовало ничто. В том числе и доклады.
Особенно последний.
«Они ползли, как мошкара. Они дрались, как бешеные кошки, – говорил молоденький сержантик губернаторской гвардии, только этим утром вернувшийся с излучины Ррийа, где его отделение отбило у дикарей взятый ими три недели тому рудничный поселок. – Все молодые. Стариков мало.
– Пленные?
– Пятеро.
– Что они сказали?
– Я спросил их, почему они взбунтовались против своего короля и зачем вышли на большую дорогу. Они не захотели объяснять… Они захватили рудничный поселок и жили там три дня. Они обесчестили всех женщин, даже старух. Если мужья сопротивлялись – убивали. Отбирали все ценное – еду, одежду, стеклянную тару, если у кого была. Но больше всего меня поразило не это. Такое бывает часто. Но они убили пятерых землян. Мастера, технолога, маркшейдера… А остальных взнуздали и катались на них, как на пони. Это удивительно. Так раньше никогда не было – поднять руку на землян! Я спросил одного, почему они решились. Он ответил быстро и уверенно, что их бог, Тха-Онгуа (сержантик-эвестиец произнес: «Ха-Охуа»), захотел, чтобы Твердь и все на Тверди принадлежало им. А Могучие («то есть мы с вами, господин подполковник») должны или уйти, или стать их младшими братьями. В следующей жизни. А в этой – искупить свои грехи перед старшими. Такова воля их бога, господин подполковник. И вот еще что, – сержантик вскинул растерянные глаза, – эти пленные были королевскими сипаями. Все сипаи, даже командиры, перешли на сторону дикарей, как только те появились. – Лицо его сделалось жестким. – Все пятеро ночью пытались бежать и были убиты при попытке. Я думаю, ваше высокоблагородие, что господин Руби прав… – Он осекся и умолк.
Не задавая больше вопросов, подполковник похвалил сержанта и отпустил его. А оставшимся в приемной через капрала Перкинса передал приказ явиться с утра.
Он сидел за столом в просторном кабинете, украшенном биколором Федерации и официальным портретом Его Высокопревосходительства господина Президента. Здесь ему было куда удобнее, чем на квартире. Часто он даже оставался ночевать в Присутствии, благо комната отдыха давно уже была переоборудована в полноценную спальню. Он сидел, перебирая записи, которые делал в биоблокноте, выслушивая доклады, и ему никак не удавалось сосредоточиться. Слегка побаливала голова, предупреждая о возможном приступе гемикрании; следовало думать о чем-то легком, приятном, но такая роскошь была главе Администрации недоступна.
Вспомнилось утреннее дворцовое безобразие. Затем в памяти всплыло вдруг растерянное лицо давешнего сержантика. Затем почему-то поселенцы-1, унсы, подлежавшие централизованному выселению с планеты; поселенцы, которых, как выяснилось, больше нет. Все это никак не хотело увязываться воедино. Не было смысла. Не было системы. Если же система и была, то, во всяком случае, господин подполковник не мог отыскать ключ. И снова – сержантик. Вернее, его последние слова: «Я думаю, господин Руби прав». Его высокоблагородие поморщился. Начальник юридического отдела в последнее время начинает зарываться. Агенты сообщают о его излишне частых встречах с офицерами губернаторской гвардии, о странных сборищах штатских у него на квартире; некоторые высказывания, доложенные Харитонидису, изрядно попахивают крамолой и, уж во всяком случае, несовместимы с высоким статусом государственного служащего. Заигрывание с военнослужащими, непонятные контакты с гражданскими лицами… нет, все это, положительно, никуда не годится. Если у господина Руби есть личное мнение по политическим вопросам, пусть уходит в отставку, а не занимается философией. С ним необходимо поговорить. И объяснить, что главная задача планетарной Администрации состоит в скрупулезном исполнении приказов Центра. Или в терпеливом ожидании, если таковых не поступает…
– Ваше высокоблагородие?
Капрал Перкинс, начальник секретариата, как всегда строгий и чопорный, положил перед главой Администрации кассету, заполненную кристаллами. Ни одного свободного сектора. Завтра будет нелегкий день.
– Перкинс, – он приподнял голову. – Господин Руби вернулся?
– Никак нет, ваше высокоблагородие. Должен быть завтра с утра.
– Хорошо. Пусть явится ко мне. Скажем, к полудню. Вы свободны.
Мигрень понемногу крепчала.
Разложив постель в комнате отдыха, господин подполковник, наскоро умывшись и вычистив на ночь зубы, прилег, с головой укрылся большим, не по сезону теплым одеялом и плотно зажмурился. Иногда сон отгоняет боль. Может быть, так будет и теперь. Крепко тревожил предстоящий разговор с начальником юротдела. Беседу следовало бы просчитать заранее, но уже не хотелось думать о делах. Еще достаточно времени.
Они увидятся только в полдень…
Они увиделись гораздо раньше. Около трех пополуночи. Когда, содрав одеяло, главу миссии рывком посадили на кровати.
Ослепленный фонарями, бьющими в не желающие разлипаться глаза, подполковник действительной службы Эжен-Виктор Харитонидис какое-то время тупо мотал головой, пытаясь хоть немного прийти в себя. Это было нелегко. Липучие, изматывающие сны цепкими коготками впились в мозг, никак не желая отпускать. Добившись относительного успеха, он увидел слева и справа от дивана гвардейцев, напряженно выставивших перед собою узкие стволы «карамболей», а прямо над собою – человека в сером берете.
Кристофер Руби крепко держал его за ворот сорочки.
– Просыпайтесь, подполковник, – высоким, неприятно звонким голосом сказал начальник юридического отдела, – офицеры роты хотят говорить с вами.
Краешком глаза глава миссии заметил короткое волнообразное движение, прокатившееся по спальне: окающие ротики «карамболей» слаженно вытянулись в направлении дивана, а внимательные прищуры автоматчиков стали похожи на лазерные прицелы.
Его по-прежнему боялись.
И совершенно напрасно.
За последние три недели Эжен-Виктор полностью вымотался. Не помогали ни патентованные микстуры, ни скверно припахивающий настой лекаря-туземца, уже почти пять лет пользовавшего его высокоблагородие и неплохо изучившего историю болезни высокопоставленного пациента. Раньше помогала выпивка. Но теперь сие категорически исключалось, и приходилось терпеть и ждать влажного сезона. Он дождался. Когда дожди полились более-менее регулярно, дело сколько-то пошло на лад, и даже давешние молоточки к вечеру угомонились, позволив господину подполковнику ощутить себя человеком. Но сейчас от внезапного пробуждения и резкой смены положения у него нестерпимо сдавило затылок, горячие щупальца потянулись к вискам, ко лбу, к переносице; свет фонарей резал глаза, подстегивая ноющую боль.
– Кристофер? – хрипло спросил он, мучительно пытаясь рассмотреть окружающих, но видел только возбужденное лицо Руби. – Вы ко мне?
– Да, к вам! – сказал Руби. – Только не с докладом. Мне надоело писать бессмысленные доклады. Всем нам надоело терпеть бардак, который вы тут развели, ваше высокоблагородие! Впрочем, вы вправе подать рапорт по инстанциям…
Харитонидис рванулся. Еще четверо офицеров, стоявших, оказывается, в изголовье, вцепились ему в плечи. Но остановили его не эти мальчишки – он был очень силен и тренирован, несмотря на свои без малого пятьдесят. Его остановила тяжкая боль в затылке, полыхнувшая от резкого движения.
– Перестаньте трясти меня, Кристофер, – чуть слышно сказал он непривычно жалобным голосом, – у меня ужасно болит голова. Мне не до философии…
– Извините, господин подполковник, – смущенно ответил Крис Руби, отпуская смятый ворот и выпрямляясь, – я думал, вы будете сопротивляться…
- Предыдущая
- 75/93
- Следующая
