Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович - Страница 67

• Предыдущая
• 67/69
• Следующая

Шурка ничего ответить не мог. Он прилагал титанические усилия, пережевывая на ходу большущий кусок мяса. Кусок оказался больше рта, а пичугинские сожаления – сильнее чувства самосохранения. Даже сидя в экипаже, Шурка продолжал натужно жевать, так что с носа сваливались очки.

– Выплюнь, – посоветовал Лиходедов.

– Не, не выплюнет, волнуется сильно, – уверенно сказал Мельников.

Смеяться над Шуркой времени не было. Посадив не поместившегося на сиденье Барашкова в ноги, партизаны направились за Ступичевым.

Алешка попросил извозчика держаться подальше от преследуемых, но из виду не упускать. Как и предполагали, кортеж Федорина свернул на Комитетскую улицу.

– А теперь нужно объехать квартал, гони! – приказал Лиходедов.

Коляска рванула в объезд. Появившись со стороны Базарной, партизаны подняли полог и тихим ходом двинули по другой стороне бульвара.

– Все, приехали, теперь смотрим.

Командовать у Алешки теперь получалось как-то само собой. Никто не оспаривал его права на главенство. Друзья молча приготовили оружие. У Мельникова, как всегда, был карабин-трехлинейка, у Лиходедова маузер, у Пичугина только браунинг, а у Барашкова револьвер и браунинг. Извозчик от страха залепетал молитву и закрестился.

Мельников ткнул его в зад стволом:

– Сиди, не рыпайся, дядя, мать твою за ногу!

Федорин и его люди вошли во двор, оставив казаков и возниц на улице. Экипаж со Ступичевым и Компотом остановился в начале квартала. Потянулось тревожное ожидание. Минут через десять к воротам вышел один из офицеров и кликнул четырех казаков.

– Носить будут, – догадался Барашков.

Тут проглотивший свой эскалоп Шурка, отдышавшись, заявил:

– Мы неправильно стали.

Все удивились:

– Почему это?

– Я, конечно, извиняюсь, но если подъесаул планирует напасть, как только ящики принесут, то времени на перепогрузку у него не будет.

– Молодец, Шурка, голова! – поддержал Лиходедов. – Они постараются угнать телегу или две. Надо преградить им дорогу. Как только пролетка двинется – разворачиваемся. Мы с Веней спрыгиваем, а Серега с Пичугой едут наперерез.

Тем временем показалась пара казаков, тянущих первый ящик. Второй несли офицеры, третий опять казаки. Федорин и еще один адъютант оставались во дворе, скорей всего, внутри дома.

Носящие поставили все на первую повозку и отправились за новой партией. Казаки, дымившие у ворот, выбросили цигарки и передернули винтовочные затворы.

Три следующих ящика были поставлены так: один на первую, два на вторую подводу. Люди ушли за оставшимся золотом, оставив в охране еще двоих казаков, и тут пролетка подъесаула двинулась с места. Она постепенно набирала скорость, приближаясь к дворницкому двору. Но, к удивлению партизан, сразу начавших разворачиваться на своей стороне улицы, кроме кучера, в экипаже никого не оказалось. Казаки-охранники вскинули винтовки, но стрелять в кучера не торопились. В это время сидевший на козлах человек метнул в них лимонку и спрыгнул на мостовую.

– Это Ступичев! – узнал Алешка.

Они с Барашковым тоже покатились по земле. Упав, Лиходедов застонал – он совершенно забыл о сломанном накануне ребре.

Грохнул взрыв, зазвенели выбитые стекла. Почти одновременно во дворе разорвалась вторая граната и затрещали револьверы. Подъесаул вскочил, бросаясь к первой подводе. Почти все, кто находился у ворот, были ранены, только один казак, став на колено, выстрелил в приближающегося подъесаула. Но раздался странный металлический звон, и свинец отрикошетил. В следующий момент станичник получил пулю в живот.

Валерьян вырвал вожжи из рук обливающегося кровью возницы, сбросив тело на тротуар. Рядом в предсмертных конвульсиях бились две казачьи лошади, преградив выезд из двора.

– Стой, гад! Ты окружен! – крикнул Лиходедов, лежа на земле. Ступичев обернулся, не сразу заметив его, но когда понял, кто кричит, по лицу Валерьяна пробежала судорога.

– Васька, ко мне! – зарычал он, дважды выстрелив из револьвера и после отбросив его в сторону. С крыши на вторую повозку с кошачьей проворностью приземлился Компот. Он стрелял с лету, не давая Алексею и Барашкову нормально прицелиться, пока Ступичев разгонял упряжку вниз по улице. Потом Васька, скользнув за телегу, швырнул в партизан гранату.

Лимонка стукнулась о землю перед носом у Вениамина. Дальше Алешка словно чужой сон смотрел. Впоследствии, когда кто-нибудь заговаривал с ним о смерти, он представлял ее именно так: лежащая в пыли железная штуковина с облезлой зеленой краской на рифленых боках и без кольца. Лиходедов потерял способность шевелиться. Он знал, что может попробовать обмануть судьбу, если откатится, отпрыгнет, отбежит в сторону, но сделать ничего не мог. Он мог только смотреть на свою смерть. Безотрывно и до самого конца.

И вдруг рука Барашкова сграбастала эту вещицу и вместе с грязным песком запустила вслед Ступичеву. Лимонка взорвалась на мостовой, едва до нее долетев, подняв фонтан колотого булыжника.

Алексей видел, как осколки рвут гимнастерку на спине подъесаула, брызгая фонтанчиками крови. Неожиданно что-то теплое плеснуло ему в глаза и поплыло красными световыми пятнами. Это была кровь Вениамина. Но Барашков был жив, он стоял на коленях и с обеих рук стрелял по убегавшему Компоту. Вторая подвода, которую хотел угнать Васька, не поехала – обезумевшие раненые лошади перевернули ее, зацепив стоящее в стороне ландо и свалив золото на дорогу. Упряжка Ступичева, потеряв управляемость, тоже понесла, врезавшись на перекрестке в экипаж, направляемый наперерез Мельниковым. Извозчик, улучив момент, задал стрекача.

Промокнув рукавом глаза, Алексей хотел броситься за Васькой, но, схватившись за бок, чуть не выронил маузер – резкая боль рванулась внутри. Он сразу охромел на правую ногу. Тогда Лиходедов, сжав зубы и придерживая одну руку другой, стал целиться. Кроме крови, в глаза попал выступивший на лбу пот. Спина Компота расплывалась на мушке, то превращаясь в бесформенное пятно, то снова проявляясь отсветами пуговиц на хлястике распахнутой офицерской шинели. Алешка, задержав дыхание, нажал на спуск. Но молодой налетчик продолжал бежать. Постепенно его бег замедлился, он остановился, посмотрел по сторонам, как будто его окликнули, и неожиданно рухнул на землю.

– Готов, – раздался над ухом голос Барашкова. – Умопомрачительная меткость.

По лбу и лицу студента-химика струилась кровь.

– Извините, господин снайпер, – улыбнулся Вениамин, – я вас немного заляпал своим бренным организмом. Зато теперь у меня две дырки в голове! Вентиляция, однако!

Алешке стало смешно. Манера Барашкова шутить в любом положении делала всех только сильнее.

– Ничего себе бренного! Ну, у тебя и реакция… Ты же нам жизнь спас, Веня!

– Почту за честь, – картинно поклонился студент. Подбежали Мельников и Пичугин.

У Шурки были разбиты очки, а Мельников держал в руках чугунную сковородку без ручки.

– А это зачем?

– Латы скупого рыцаря, колотить его в гроб. Это у гада спереди было. Сзади тоже такая.

– Жив?

– Пока да. Ранен. Без сознания. Связан. Надо было еще на башку каску напялить, так-разэтак…

– Я тоже б не отказался, – хмыкнул Барашков.

– Послушайте, братцы! А Федорин где?

– Черт! Как мы забыли! – воскликнул Алексей. – Шурка, молодец! Веня, останься, пожалуйста, с ним.

Они с Мельниковым направились во двор. Около входа во вторую часть дворницкого дома в разных позах лежали дворник и три офицера. Неподалеку из-под обвалившейся стены саманного сарая торчали ноги в хорошо начищенных сапогах.

– Вот он, кощей, – сказал Серега. – Тащи его, а я сейчас!

«Бурлак» быстро расчистил груду закрывавших полковника обломков.

– Его придавило, но вроде не ранило. Поволокли! – Алешка махнул рукой.

Преодолев преграду из мертвых лошадей, друзья в три приема перенесли грузного полковника к уцелевшей пролетке налетчиков, на полу которой с ножом в спине лежал труп ее хозяина.

• Предыдущая
• 67/69
• Следующая