Бальзам Авиценны - Веденеев Василий Владимирович - Страница 87

• Предыдущая
• 87/156
• Следующая

Зато медаль сделали красивой. На ленте синего цвета с черной каймой, на аверсе изобразили двуглавого российского орла, а в его центре, под королевской короной, — порфира с польским одноглавым орлом и сверху надпись: «Польза, честь и слава». На реверсе, под лучезарным шестиконечным крестом, надпись: «За взятие приступом Варшавы 25 и 26 августа 1831». А вот всех участников военных действий в Венгрии Николай наградил медалью «За усмирение Венгрии и Трансильвании 1849». Стоит ли лишний раз возбуждать общественное мнение и учреждать награду за подавление нынешнего восстания беспокойных поляков?

В отношении участников боев на Кавказе не может быть и тени сомнения — награждать непременно! И нижних чинов, и офицеров. Например, серебряной медалью. Нельзя забыть про чиновников и священнослужителей — они принесли немалую пользу и наравне с военными чинами делили все тяготы. Конечно, медаль для них придумывать нечего, а вот какую награду дать им — пусть поломают головы в военном министерстве и гражданских ведомствах. Решено, утром он непременно отдаст распоряжения об этом. Пока подготовятся, пока сделают, глядишь, и время приспеет. [9]

Утром ждет еще одно приятное дело — подписание приказа о производстве в офицеры по гвардейским полкам. Кажется, в списках есть имя и унтер-офицера Кавалергардского полка Михаила Скобелева, представленного к производству в корнеты?

Адъютант как-то рассказывал ему об этом двадцатилетнем юноше. Его прадед, Никита Скобелев, был выходцем из однодворцев, занимавших промежуточное положение между дворянским сословием и государственными крестьянами, и во времена Екатерины Второй служил сержантом. Сын сержанта, Иван Никитич, был одним из героев войны 1812 года, а отец Михаила, Дмитрий Иванович, пошел по стопам предков и тоже избрал военную карьеру. Конечно, род нельзя назвать древним, зато он славен службой России на полях сражений. Юный кавалергард сначала воспитывался в Париже, у знаменитого педагога Жирарде, а позже учился на физико-математическом факультете Санкт-Петербургского университета. Но любовь к военному делу оказалась сильнее, и в прошлом, 1862 году он поступил в кавалергарды. Но вот что любопытно: еще не успев стать корнетом, молодой человек уже поговаривал о переводе в армейскую кавалерию, в Гродненский гусарский полк!

Его ждет блестящая карьера гвардейского офицера и придворного, а он нацелился тянуть армейскую лямку?

Александр слегка поморщился: экая блажь, втемяшится же такое в голову. Конечно, гродненские гусары теперь в большой моде — полк активно участвовал в военных действиях в Польше. Что влечет туда Михаила Скобелева: мода, желание отличиться или юношеская романтика? В столице у гвардейцев вполне безопасная и, чего греха таить, не слишком обременительная служба: балы, концерты, опера, великосветские приемы, любовные интрижки. А Скобелев рвется туда, где свистят пули? Если это серьезно, то заслуживает всяческого уважения и поощрения — Державе нужны храбрые, обстрелянные офицеры. В таком случае нужно произвести унтер-офицера в корнеты и отпустить с Богом в гродненские гусары. Пусть понюхает пороху; если останется жив, авось наберется ума.

Царь сладко зевнул и прислушался: в дальних комнатах часы пробили четыре, мелодично вызванивая курантами. Такая рань, не мешало бы еще вздремнуть. Александр повернулся на бок и ровно задышал.

Вдруг он увидел, как неслышно отворилась дверь и в спальню, бесшумно ступая ботфортами со шпорами, вошел отец — покойный император Николай Первый. Прищурив светлый глаз, он поправил затянутой в белую перчатку рукой рыжеватый ус и сердито буркнул:

— Спишь?

Александр тут же сел. Страха не было — он всегда любил отца, хотя между ними и случались серьезные размолвки.

— Нет, Ваше Величество. Уже не сплю.

— Молодец! — Николай скупо улыбнулся. — Ну, рассказывай, куда нацелился?

— На Туркестан, — нисколько не удивляясь его осведомленности, ответил сын. — Надо обеспечить укрепление южных границ и получить выход к рынкам Индии, Афганистана и Тибета.

— Гм, там и Китай рядом, — понимающе кивнул отец. — Карта есть?

Александр взял со столика свернутую карту и разложил ее на коленях поверх одеяла, как в далеком детстве, когда отец заходил проведать его во время болезни и ненадолго оставался поиграть с наследником.

Николай подошел ближе и наклонился. Царь почувствовал, как на него пахнуло холодком, будто распахну ли форточку на мороз.

— Э-э, да тут полно белых пятен, — недовольно поморщился покойный император и резко чиркнул крепким пальцем по карте. — Бей сюда! В самое сердце! Режь их надвое, потом будет легче. Понял? Ну прощай.

Александр вздрогнул и… проснулся. За окнами ярко сияло солнце, пробиваясь сквозь опущенные шторы. Часы в соседней комнате отзвонили семь раз. Конечно, никакой карты, расстеленной поверх одеяла, нет и в помине — сон, все только сон! Но он никак не шел из ума.

Царь протянул руку и взял со столика свернутую карту: вчера вечером он допоздна работал с ней, перед тем как лечь в постель. Развернув лист, он невольно вздрогнул — от Ташкента до Самарканда бумага была продавлена, словно по ней совсем недавно резко чиркнули ногтем…

Узнав о похищении Лючии, синьор Лоренцо приказал немедленно ехать домой: еще этой ночью, в крайнем случае утром, он рассчитывал быть на месте. Отец Франциск не докучал ему соболезнованиями и разговорами, лишь один раз, когда стены обители еще не скрылись за поворотом дороги, священник рискнул предложить:

— Может быть, стоит обратиться в полицию?

— Вам мало общения с этими господами в Турине? — язвительно заметил Лоренцо. — Опять хотите попасть в каталажку?

— Там нас явно задержали специально, чтобы мы не помешали похищению бедной девушки, — вздохнул Франциск.

— Вы правы, — согласился синьор Лоренцо и примирительно похлопал падре по руке. — Не обижайтесь, но с тех пор, как вы надели сутану, прошло много лет и мир несколько изменился. Полиция пли жандармы вряд ли нам помогут. Мало того, они способны испортить дело и поставить жизнь Лючии под угрозу.

• Предыдущая
• 87/156
• Следующая