Джек. В поисках возбуждения - Ульрих Антон - Страница 25

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая

Сам же я еще ни разу не имел мальчика. Один раз меня ласкал Малыш Саймон, но это не было сделано с ним насильно, а скорее из обоюдного любопытства. Теперь же Джимбо предлагал мне попользовать совершенно незнакомого юнца, причем сделать это вдвоем, что еще больше возбуждало мое любопытство. Я считал тогда, считаю и сейчас, что есть люди, которым необходимо все попробовать, все испытать в жизни. Поэтому я согласился с предложением приятеля. Мы тут же отправились в комнату, где проводились заседания Большого оксфордского клуба. Юнец лежал на том же месте, на котором мы его оставили, и, видимо, спал, потому что, когда мы вошли, он, повернув голову и взглянув на нас, не сразу сообразил, где находится. Лишь только когда Джимбо, совершенно не смущаясь меня, приспустил штаны, пристроился к нему сзади и откинул мокрую тряпку, несчастный начал умолять не делать этого. Я пригнулся к лицу пленника и пообещал, что после этого мы его отпустим, и юнец притих, только тихо постанывал.

Мы попользовали пленника. Это было интересно, но не так, как было с кузиной Долли. Лишь возбуждение от ощущения чего-то нового скрасило половой акт. Затем я немного поговорил с ним, прежде чем отпустить на все четыре стороны.

– Послушай, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что здесь с тобой было, мы все станем отрицать, – сказал я юнцу на прощание. – Нас много, и все мы будем утверждать, что ничего не было и ты на нас наговариваешь. Когда столько человек одновременно отрицают то, что утверждает один, ему не верят. К тому же ты прославишься. Поверь, никто не захочет дружить с человеком, которого сначала выпороли, а затем еще и попользовали. Думаю, тебе лучше молчать, иначе у тебя на всю жизнь будет клеймо. Ты все понял? А теперь можешь идти.

Итонец никому ничего не рассказал. Такого позора он не вынес бы. Что ж, это было даже к лучшему, решили мы с Джимбо. Бедняга проглотил обиду. Таков удел слабых и безвольных.

Только не подумайте, что я гомосексуалист. Признаюсь, мне не понравилось иметь мальчишку. В этом не было ничего приятного. Напротив, я ощущал себя кем-то другим. Гораздо приятнее было ожидать этого, нежели делать.

После этого я уже ни разу не пользовал мужчину. Зато мы с Джимбо частенько посещали полуподпольный публичный дом, стоявший чуть поодаль университетского городка, в Оксфорде. О нем знали все жители, но никто не требовал закрыть заведение, так как все понимали, что молодежи, которая учится в университете, просто необходимо изредка выпускать пар, как образно выражался мой дедуля. Дело в том, что разрешенные в больших городах типа Лондона публичные дома имели страшную репутацию в таких тихих заводях, коей являлся Оксфорд, поэтому жители подобных маленьких городков единодушно требовали закрытия заведений.

Проститутки, обслуживавшие нас в подпольном публичном доме, имели довольно потасканный вид, но что это значило, когда твоя юношеская гиперсексуальность требовала немедленного выхода. Мы приятно проводили время, постоянно требуя у мадам распорядительницы заведения новеньких девушек. Там же, в публичном доме, ожидая, когда подадут шампанское, сидя на плюшевом диване и беспечно пролистывая свежую газету, я натолкнулся на заметку, привлекшую мое внимание знакомым названием, вынесенным в заголовок. Я тогда учился уже на последнем курсе. В заметке говорилось о том, что в Суссексе, недалеко от деревни Фулворт, в поместье известного аристократа и филантропа сгорела усадьба. Во время пожара погибли все обитатели усадьбы, в том числе сэр Чарльз с супругой. Полиция не исключает умышленный поджог.

Я несколько раз перечитал заметку, и лишь тогда до меня дошло, что сгорели мои родители. Я тут же выскочил наружу, поймал кеб и помчался на вокзал. Лишь на следующий день я прибыл в родовое гнездо, увидев то, что от него осталось. Полиция и пожарные уже разобрали завал. Погуляв по пепелищу, я с тяжелым сердцем возвратился в Оксфорд. Так я стал единственным владельцем значительного состояния, носителем титула, а также, что было немаловажно, я стал совершенно свободен и мог распоряжаться собственной жизнью как вздумается. Не то чтобы я очень уж сокрушался по поводу потери родителей. Как я описывал выше, они слишком старались влиять на мою личную жизнь, не имея на то никаких оснований. Они не были ни умны, ни добры, единственной их заслугой было родить и вырастить меня, что они и сделали. Думаю, что едва лишь их миссия исчерпала себя, как они тотчас же были отправлены Провидением на тот свет. И чем больше я об этом думаю, тем ясней прихожу к выводу, что Провидение само вело меня все эти годы, отводя от подводных камней реальной жизни, давая уроки на ошибках других и старательно ведя туда, куда я, в конце концов, и пришел.

Когда обо мне писали в «Таймс», то, стараясь выразить мнение большинства англичан, выражались в том духе, что «Джек Потрошитель – это продукт нашего времени, продукт общества, взрастившего Джека Потрошителя, и то, что случилось с бедными женщинами, является национальным бедствием. Ведь если отбросить профессию, которой жертвы зарабатывали себе кусок хлеба, то получается, что один человек терроризировал огромный город успешней, нежели профессиональные бомбисты из числа ирландцев и мусульман-арабов». Это дословная выдержка из «Таймс», газеты во всех отношениях благонравной. Какого черта! Журналисты беспрестанно вопили: «Что случилось с миром!» А я отвечаю: «Ничего не случилось! Случился Я!» Разве вам этого мало?

И вот вам пример из жизни.

Когда я вернулся в Оксфорд, старина Джордж, дабы отвлечь меня от горестных мыслей о потере родителей, уговорил меня отправиться вместе с ним в публичный дом. Мы приехали туда поздним вечером, было, кажется, часов около одиннадцати. Едва я вошел в просторный холл, как ко мне с соболезнованиями подошла мадам, хотя в сочувствии этой старой карги я нуждался в тот момент меньше всего. Желая отделаться от нее как можно скорее, я спросил, по своему обыкновению, имеются ли новые девочки.

– Да-да, – скороговоркой затараторила мадам, увлекая меня под своды своего заведения, увешанного плюшевыми занавесками на альковах и с бархатными подушечками на диванах. – Как раз вчера к нам поступила на работу новая девочка. Это нечто! – При этих словах морщинистое лицо мадам растянулось в подобие улыбки. – Прошу вас, сэр Джек, посидите пока на диване, а я распоряжусь, чтобы к вам пришла новенькая. Не желаете ли шампанского? – как бы между прочим поинтересовалась она, безбожно называя «Клико» ту бурду, которую подносили гостям и от которой пожилых посетителей всю ночь мучила изжога.

Мы с Джорджем решительно отказались от шампанского и уселись в ожидании девочек. Вскоре старину Джимбо увела в комнаты его старинная подружка Сара, носатая еврейка, про которую Джордж говорил, что она умеет проделывать такое, чего никто из профессионалок не делал. Правильно мне говорил старикан во время наших далеких прогулок вдоль морского берега, что если хочешь завести опытную любовницу, с которой ты никогда не соскучишься, то ищи еврейку. Старикан был, как всегда, прав.

Наконец портьера, закрывавшая вход в коридор с комнатами девочек, заколыхалась. Я лениво глянул в ту сторону и остолбенел от неожиданности. Передо мной стояла кузина Долорес. Она повзрослела, еще более вытянулась и, несомненно, похорошела. Правда, ее сильно портило обилие краски, которую проститутки и плотоядные старички так любят наносить на лица, стараясь скрыть раннее увядание. Да и платье, скорее напоминавшее ночную рубашку, делало вид Долли слишком вызывающим, но все же это была она, моя первая любовь.

Долорес села на диван подле меня и нежно провела тыльной стороной руки по моей щеке.

– Здравствуй, Джек.

После она рассказала мне все, что случилось с дедулей и с тетушкой Аделаидой. Я сокрущенно покачал головой.

– Мои родители тоже… – начал было я, но Долли перебила меня, сказав:

– Я знаю.

Ее выразительные серые глаза гордо блеснули в свете множества свечей, которыми мадам освещала заведение, и тут меня поразила страшная догадка, что предположение суссекской полиции о поджоге было сделано неспроста. Стараясь ничем не выдать свое волнение, я спросил:

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая