Трилогия об Игоре Корсакове - Николаев Андрей - Страница 83

• Предыдущая
• 83/187
• Следующая

— Вы не могли бы позвонить в пятое отделение.

— В «пятерку»? Это на Арбате, что ли?

— Ну да. Поговорите с капитаном Немчиновым — он меня знает. Меня зовут Игорь Корсаков.

Сержант ушел в дежурку, а Игорь присел на лавку, подвинув вольно раскинувшегося Германа. Время тянулось медленно, к горлу подступала тошнота, голова трещала немилосердно, а тут еще Леня метался по камере, как голодный лев в клетке.

— …о каких правах и свободах граждан можно говорить, когда честным людям крутят руки, сажают в камеру, лишая свободы? Вот, посмотри, — Леня засучил рукав куртки, — вот, видишь? Видишь? Руки крутили.

— Леня, отстань, — страдальчески сморщился Корсаков. — Ты хотел, чтобы они тебе троллейбус помогли перевернуть? Нет, не хотел? Вечно у тебя какие-то дикие идеи: баррикады, революция. Тоже мне, Че Гевара.

— Я этого так не оставлю!

— Как пожелаешь. Только сержанта не зли, умоляю тебя.

Появившийся сержант отпер дверь и распахнул ее настежь.

— Корсаков, на выход, — объявил он.

— А мои товарищи?

— Забирай, — согласился сержант, — хотя вот этого живописца я бы оставил. Для профилактики.

Шестоперов напыжился, но Корсаков наступил ему на ногу, предупреждая возможные протесты.

— Спасибо, товарищ сержант. За нами не пропадет. Леня, буди своих «барбудос».

Они растолкали Константина и Германа, сержант проводил их до дверей.

На улице было холодно. Корсаков поежился, поднял воротник плаща и взглянул на часы. Было четыре часа утра.

— Так, кто куда, а я домой, — сказал он. — Хватит приключений.

— Игорек, ты чего? А подлечиться? Гляди-ка, — Шестоперов присел на корточки и вытащил из носка две бумажки по сто долларов каждая. — Есть мнение, что нужно посетить Ваганьковское. Вот Константин хотел поклониться Сергею Александровичу и Владимиру Семеновичу. Георгий, ты с нами?

— А то! Только зовут меня Герман.

Корсаков прищурившись поглядел на Леню.

— Слушай, Шест. А ведь раньше ты не имел привычки заначивать деньги от друзей.

— Так это не от друзей…

— За сотню нас не только выпустили бы, но и на дежурной машине отвезли бы в ближайший магазин. И еще здоровья пожелали бы.

— Ха, сотню «зелени» ментам отстегивать, — возмутился Шестоперов.

— Жлоб ты стал, Леня, на своем Западе, — в сердцах бросил Корсаков, развернулся и пошел в сторону площади Маяковского.

— Игорек! Ну ладно, чего ты в самом деле? — Шестоперов пробежал несколько шагов, пытаясь задержать Корсакова, потом остановился, — ну, как знаешь. Что Константин приуныл? Сейчас помянем мастеров пера и дебоша. Ну-ка, Гвидон, лови тачку!

— Сейчас поймаем, только я — Герман.

Добравшись до Маяковки, Корсаков купил бутылку пива и пересчитал наличность. Осталось около ста рублей. Метро было закрыто, а похмелье наступало нешуточное и он, махнув рукой, остановил первого попавшего частника.

— До Арбата подбрось, командир, — попросил он и, сковырнув ключами пробку с бутылки «Балтики», присосался к горлышку.

Корсаков пересек Арбатскую площадь. Возле ресторана «Прага» наряд милиции грузил в «канарейку» компанию гостей столицы, пытавшихся прорваться в уже закрытый ресторан.

— Только водки взять — и все! — кричал один, видимо, самый трезвый.

Пожав плечами Корсаков не оглядываясь прошел мимо. Если хотели водки, так чего проще — вон возле метро круглосуточная палатка.

Булыжная мостовая Старого Арбата была мокрая, фонари светили сквозь туманные ореолы. Арбат никогда не спит, во всяком случае теперь, когда из уютной московской улицы с малоэтажными домами с коммунальными квартирами, сделали нечто вроде музея под открытым небом. Именно нечто. Корсаков поморщился — он еще помнил действительно старый Арбат, воспетый Булатом Шалвовичем. А теперь… ну, что ж. Теперь улица кормит Корсакова и десятки, если не сотни других художников и музыкантов, поэтов и спекулянтов. Милиционеров и бандитов, проституток и нищих. Разве раньше пошел бы какой-нибудь иностранец, набитый «зеленью», прогуляться по подворотням столицы? Не пошел бы, а сейчас — успевай только за рукава хватать, рекламируя свой товар.

Игорь миновал целующуюся парочку напротив дома Александра Сергеевича и свернул в Староконюшенный переулок. Здесь было темно, но он знал здесь каждый камень — уже год, как Корсаков жил в выселенном доме. Вот и старый двор, окна пялятся в ночь пустыми рамами.

Игорь открыл скрипучую дверь, прислушался. Первый этаж давно облюбовала компания бомжей. Иной раз до утра гуляют, но сейчас было тихо: то ли упились до беспамятства, то ли просто спят, набив за день ноги хождением по дворам.

Год назад, когда Игорь и еще несколько художников собрались устроить в доме сквот — общежитие творческих личностей, старожилы решили проверить их на вшивость. Но художник нынче пошел крепкий — и выпить не дурак, и подраться, если приспичит. После нескольких баталий будущие соседи выпили мировую и с тех пор друг друга не трогали. Менты из «пятерки» — отделения милиции «Арбат», смотрели сквозь пальцы на самовольно въехавших жильцов, правда, при этом не забывая забирать свою долю от художественных промыслов. За год сквот прекратил свое существование — в доме остались только компания бомжей и Корсаков с соседом, Владиславом Лосевым — тоже считавшим себя художником.

Корсаков проверил дверь в подвал — там он хранил несколько картин, из тех, которые были ему особенно дороги, и поднялся на второй этаж. Ощупью нашел скважину замка — единственного дверного замка во всем доме, открыл дверь и облегченно вздохнул. Наконец-то дома. В короткий коридор выходили двери трех комнат, но лишь одна была более менее приличная — закрывалась и даже запиралась. Там Корсаков и жил вместе с Владиком. Рисовать Владик не умел совершенно, но по его теории нынче это и не требовалось.

— Мое дело — изобразить что-то несусветное, а знатоки объяснят, что я хотел сказать своим полотном.

В общем— то он был прав, хотя давно миновали благословенные времена, когда любой, кто мог держать в руке кисть, имел шанс выгодно продать свои «таланты». А Владику и кисть была не нужна —он работал, в основном, шпателем и ценность его картин измерялась количеством израсходованной краски.

Игорь распахнул дверь. Комната была перегорожена облезлой китайской ширмой, на стенах висели картины в самодельных рамах. На полу горели свечи. В нос ударил плотный запах травки. За ширмой вполголоса переговаривались. На гвоздях возле двери висело кожаное женское пальто и армейская куртка Лосева. Корсаков закрыл дверь, скинул ботинки и прошел к своему лежбищу — пружинному матрацу на полу под окном, возле которого кучей были навалены законченные картины. Сбросив куртку, он повалился навзничь, совершенно обессиленный.

— Это кто к нам пожаловал? — спросили из-за ширмы.

— Я пожаловал, — проворчал Игорь. — Влад, выпить нету?

— Увы, мой друг. Даже чай кончился, — Владик выглянул, с сочувствием покачал головой, — и денег нету, вот что самое обидное.

— Есть деньги, — раздался женский голос, — кто пойдет?

— Привет, синичка, — сказал Корсаков, — давно прилетела?

— Давно. Так кто пойдет? Деньги в кармане, в пальто.

— Я — пас. Ноги не держат.

Владик, голый, как грешник в аду, прошлепал к двери, порылся в карманах пальто и выудил кошелек. Раскрыв его, он освидетельствовал наличность и разочарованно свистнул.

— Здесь же баксы… Где их сейчас разменяешь?

— В «пятерке», — пробормотал Корсаков. — Менты сотню, как полста обменяют и не чирикнут. Пойдешь?

— Не, — покачал головой Лосев, — я им должен уже. Отберут «зелень» — и с концами. А я виноват, если клиент не идет? — обиженно спросил он.

— Ох, — страдальчески закряхтел Корсаков, — ну что ж мне, сдохнуть теперь?

— Анют, может ты сбегаешь? — спросил Владик.

— Еще чего, — Анюта, тоже нагишом, выскочила из-за ширмы, отобрала кошелек и засунула его в пальто, — на меня и так половина отделения слюни пускает. До утра доживете, не в первый раз.

• Предыдущая
• 83/187
• Следующая