Свобода, власть и собственность - Белоцерковский Вадим Владимирович - Страница 21

Или наконец: далеко не каждый захочет лезть в начальники, даже если будет иметь возможность.

На первые возражения ответ будет дан нами при разборе механизма и структуры идеального строя-пути. Что же касается последнего, то необходимо сказать следующее. Да, не каждый человек в каждый данный момент будет иметь желание (и необходимость) пользоваться властью, но сама возможность имеет огромное, самостоятельное, психологическое значение. Уж от возможности-то не откажется ни один человек. Сегодня он не имеет желания и необходимости воспользоваться властью, а завтра может и захотеть, и если не он, то его дети. Каждый человек должен иметь на это право, каждый человек должен иметь права лорда. Ведь обладание возможностями и дает ощущение свободы, да это и есть свобода.

Чтобы понять великую успокаивающую и защищающую роль возможности, надо только представить себе, что ты ее имел и вдруг потерял, что у тебя ее отняли. Об этом в шутку хорошо сказано в одной из пьес, кажется, Шона О'Кейси.

— Почему ты не хочешь жениться на мне? — спрашивает англичанка американца.

— Женившись на иностранке, я потеряю право стать президентом США, — отвечает ее возлюбленный.

— Но разве ты хочешь быть президентом?!

— Нет, конечно. Но права терять я не хочу!

Труднее всего жить без власти-свободы людям интеллектуального труда.

И до тех пор, пока не найдем, — опять нее добавим мы, — смута и беспокойство не только не переведутся в мире, но и будут нарастать, ибо мы переживаем сейчас не только демографический взрыв, но и быстрое «размножение» младших научных сотрудников. А мы уже говорили (и Г. Померанц об этом говорит в той же работе), что участь Акакия Акакиевича куда тяжелее, чем птичницы. Но он никогда не приобретет настоящей свободы, свободы-власти, пока ее не будет и у птичницы. Прибавить птичнице «корму» и облегчить ее труд — это еще не значит выполнить перед нею наш долг. Птичница ведь тоже человек, существо, обладающее сознанием. И до тех пор, пока она также не станет Значительным Лицом, у нас и яиц не будет в достатке (или денег на них), и не оставит нас страх, что в один прекрасный день, обезумев от бессмысленной и бесправной жизни, птичники бросятся под штандартами какого-нибудь новоявленного фюрера сворачивать головы людям (в том числе и младшим научным сотрудникам!).

В прошлом эта перспектива не была столь реальна, так как птичницы и птичники рождались таковыми. (Рабы рождались рабами). И свобода (даже «отрицательная») не стояла за воротами их «птичников». Детей рабов не учили в школе, что они свободны и равны, что они «хозяева жизни и государства», а правители — их слуги. И то появлялись Разины и Пугачевы!

Да, читатель наверное уже понял, какой строй-путь мы имеем в виду и считаем идеальным.

Это, конечно, самоуправление, основанное на групповой собственности на средства производства.

Олдос Хаксли в работе «Наука, мир, свобода» (которую я читал в «Самиздате» в СССР) справедливо утверждает, что всё зло в мире проистекает от того, что большинство людей при всех существующих режимах всё больше лишается собственности на средства производства. Люди же, лишенные кормящей собственности, попадают в абсолютную зависимость от работодателей и начальства, и свобода их становится иллюзорной.

Помню, я читал в каком-то западном романе, как один клерк вдруг получил наследство. Что же он в первую очередь сделал? Он снял свои черные налокотники, прошел без доклада в кабинет своего Значительного Лица и выложил ему всё, что он о нем думает! То есть, получив средства к существованию, он впервые смог по-настоящему воспользоваться важнейшим правом человека высказывать свое мнение кому угодно.

Итак, свобода, власть и собственность, дающая средства к существованию. Но главным в этом триединстве остается власть. Без нее не удержать ни свободы, ни собственности.

И при всех массовых революциях, от Великой Французской до Венгерской и Чехословацкой (в наше время), подневольные «массы» боролись не столько за свержение всяческих «измов», как учит советская история (по анекдоту: рабы древнего Рима несут плакат:

сколько первым делом сами, может быть, часто того не осознавая, пытались установить в том или ином виде самоуправление, будь то секции, коммуны, советы депутатов или рабочие советы.

Подневольным людям деваться больше некуда, у них нет другого исхода, кроме самоуправления, ибо только с его помощью каждый из них может обрести право решающего голоса во всех касающихся его делах, то есть власть-свободу.

Но «массы» неизбежно терпели поражение, ибо самоуправление — не простая вещь. Тут необходима коренная перестройка всех механизмов государства и экономики. Необходимо их строгое соответствие друг другу. Ну и, конечно, достаточно высокое развитие производительных сил, образования и культуры. Все эти предпосылки созрели или созревают только сейчас (в развитых странах), а вместе с ними — созревает и глубокая жизненная заинтересованность большинства людей в самоуправлении. Интеллектуальной пешкой быть много труднее и обиднее, чем «физической».

«Борьба начата за свободу и против бюрократических организаций, лишающих человека ответственности, против тех ученых или технических руководителей, которые овладели знаниями, чтобы увеличить свою власть… против псевдоморалистов, мирящихся с несправедливостью капитала, с насилием государства, против профессионалов от политики», — говорится в манифесте молодых французских католиков («Новый мир», № 10, 1972 г. «Утраченные иллюзии и обретенные надежды»). Не случайно, между прочим, лозунги и манифесты «новых левых» находятся под запретом в СССР! В условиях госкапитализма они звучат уже совершенно убийственно.

Но было бы большой ошибкой рассматривать движение всех «новых левых» как бунт неспециалистов (не говоря уж о формулах, вроде «подстрекательства» или «с жиру бесятся»).

Выдающийся американский ученый Д. Шапиро, ведущий автор величайшего открытия — синтеза гена, отмеченного Нобелевской премией, публично заявил о своем «выходе» из науки для того, чтобы целиком посвятить себя общественной и политической деятельности. Причины:

1) Научные достижения, — заявил Д. Шапиро, — в области, в которой он работает, — могут быть использованы во вред людям.

2) Он не согласен с таким положением, когда простые люди практически лишены права участвовать в решении дел, относящихся к работе ученых и к практическому использованию их идей и исследований. (Сегодня это практически означает: участвовать в управлении государством. — В.Б.).

3) Шапиро пришел к убеждению, что наиболее острые проблемы современной Америки (война, расовая политика, бедность, болезни, загрязнение окружающей среды) нуждаются в первую очередь в решениях политических, а не научных. («Сайенс»).

Такое высказывание, между прочим, было бы невозможно тридцать лет назад, когда наука и техника еще реально не угрожали людям и когда «простые» люди еще не были так образованы, как теперь. (В 1940 г. в США в вузы поступало 18 % из каждой тысячи человек восемнадцати-двадцатипятилетнего возраста, а в 1970 г. — 50 %! Из них 30 % — из рабочих семей. И по данным ЮНЕСКО, число студентов в развитых странах удваивается каждые пять лет!).